Герхард Терстеген
ПУТЬ ИСТИНЫ
______________________________
___________________
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие переводчика
ПРЕДИСЛОВИЕ
Трактат I
Трактат II
ПРИЛОЖЕНИЯ
I
Каким образом учёность и просвещение от Бога,
равно как и деятельная и созерцательная жизнь,
могут сочетаться друг с другом
II
О том, чтобы стать как дети (Мф. 18, 3)
Трактат III
Трактат IV
Трактат V
ПРИЛОЖЕНИЕ I
О необходимости очищения души для единения с Богом
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Некоторые размышления над 2 Кор. 5, 16
[Об уповании на примирение с Богом Кровию Христовой]
(извлечение из частного письма)
ПРИЛОЖЕНИЕ III
Некоторые свидетельства учителей Церкви первых веков,
подтверждающие вышеизложенные истины
Трактат VI
ПРИЛОЖЕНИЕ I
Об истинной мистике
(из частного письма)
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Краткое изъяснение того, что́ есть мистика
(из частного письма)
Возлюбленный о Господе брат!
Трактат VII
Трактат VIII
ПРИЛОЖЕНИЕ
О непрестанном пребывании
в сладчайшем присутствии Божием
Трактат IX
Трактат Х
Трактат XI
Ободряющее и воодушевительное послание,
обращённое к тем же духовно пробуждённым душам
в виду угрожающего им преследования
Трактат XII
Приложение I
Приложение II
ГЕРХАРД ТЕРСТЕ́ГЕН –
МИСТИК, ПИЕТИСТ, ПОЭТ
В 1813 году русские войска, разбив Наполеона в России, совершали свой победный марш в Париж. Одно из воинских соединений проходило через немецкий город Мюльхайм, стоящий на реке Рур. Неожиданно для горожан русские офицеры попросили показать им места, связанные с именем Герхарда Терстегена – вот уже как сорок четыре года назад скончавшегося знаменитого подвижника, душепопечителя и поэта, почти всю свою жизнь проведшего в Мюльхайме. С благоговением осмотрев его дом и комнату, где он жил и где остались некоторые его книги и вещи, наши соотечественники пожелали посетить могилу Терстегена, и услышали в ответ, что никто не знает, где она. «Как», – воскликнули русские офицеры, – «здесь, где Терстеген жил, вы даже не знаете, где его могила – а мы, далеко отсюда, на севере, столь высоко его чтим!» Горожане устыдились такого обличения – и вскоре в Мюльхайме был создан комитет, поставивший своей целью собрать деньги на поиск могилы Терстегена и сооружение надгробья. Дело пошло, и 6 апреля 1838 года во дворе городской церкви св. Петра, приблизительно там, где он был погребён (точное место найти так и не удалось), был открыт скромный памятник Терстегену, стоящий и до сего дня[1].
В 1846 году великому русскому поэту В. А. Жуковскому (1783 – 1852), который не только был глубоко верующим христианином, но искренне стремился к внутренней духовной жизни и с этой целью изучал мистико-аскетические[2] сочинения как православных, так и западных духовных писателей, попал в руки немецкий перевод книги Жана де Берньера-Лувиньи[3] «Сокровенная жизнь со Христом в Боге». Василий Андреевич так увлёкся этой книгой, что стал переводить её на русский язык (сохранился достаточно большой фрагмент). Впоследствии его замысел изменился, и Жуковский, руководствуясь Лувиньи, написал собственное сочинение под заглавием «О внутренней христианской жизни»[4]. А мы здесь отметим, что немецкий перевод произведений Берньера-Лувиньи был сделан Герхардом Терстегеном в 1727 году и приобрёл такую популярность, что оказался доступен не только В. А. Жуковскому, но и современным читателям – книга переиздаётся и доныне[5].
Всем любителям отечественной истории, несомненно, известно торжественное песнопение «Коль славен наш Господь в Сионе». До появления «Боже, царя храни» оно исполнялось в соответствующих случаях как государственный гимн Российской империи. Автором музыки является знаменитый композитор Д. С. Бортнянский (1751 – 1825); автор текста (восходящего к 47-му Псалму) – Михаил Херасков (1733 – 1807). Но в немецких литургических песенниках с этой мелодией (с указанием имени композитора) печатается духовный гимн Герхарда Терстегена «Я поклоняюсь силе любви» («Ich bete an die Macht der Liebe») – одно из его лучших поэтических произведений; и неизвестно, какой именно текст Бортнянский положил на музыку раньше (во всяком случае, вокальная декламация удачнее именно в немецкоязычном варианте). Поэтическое влияние Терстегена можно проследить и в творчестве украинского философа и богослова Григория Сковороды (1722 – 1794); одно из произведений последнего – «Сад божественных песен» – и по названию, и по содержанию весьма близко главному стихотворному сборнику немецкого мистика «Духовный цветник стремящихся к Богу душ»[6].
Итак, перед нами – духовный учитель и писатель, переводчик, поэт, оказывавший в XVIII – первой половине XIX вв. известное влияние на русское образованное общество, но затем пришедший в полное забвение, так что писавшие о западной мистике и критиковавшие её святители Игнатий (Брянчанинов) и Феофан Затворник ничего о нём и о его сочинениях не знали (иначе им пришлось бы пересмотреть своё отношение к критикуемому ими предмету). Кто же он такой, и почему нужно сейчас, в наше время, переводить и издавать его книгу?
Жизнеописание
Герхард Терсте́ген (Gerhard Tersteegen) родился 25 ноября 1697 года в г. Мёрсе[7]. Сегодня это достаточно большой город в Северном Рейн–Вестфалии, непосредственно примыкающий к Дуйсбургу; в год рождения Терстегена Мёрс принадлежал Голландии, а с 1702 г. перешёл под власть прусского короля. Семья Терстегена – голландского происхождения, что видно и по фамилии (её написание было разным: Ter Stegen, Ter Steegen, Terstegen; сам Герхард чаще всего пользовался написанием Tersteegen). Отец – Генрих Терстеген, небогатый купец, пользовавшийся уважением сограждан; так, с 1694 по 1697 г. он занимал должность городского казначея; мать – Конера Мария, урождённая Триболер. 1 декабря 1697 г. Герхард был крещён в Реформатской Церкви г. Мёрса. В семье Терстегенов было восемь детей (из которых Герхард был предпоследним): две сестры и шестеро братьев. Генрих Терстеген умер в сентябре 1703 г. в возрасте 45 лет; из оставшихся после него бумаг видно, что он вёл обширную духовную переписку и был очень благочестивым человеком. Мать Терстегена, судя по всему, была женщиной весьма практического склада, желавшая продолжать купеческие традиции своей семьи. Из шести её сыновей, помимо Герхарда, один стал пастором, четверо – купцами. Для купеческой карьеры она готовила и Герхарда. Духовное её влияние на сына, скорее всего, было минимальным; во всяком случае, не сохранилось ни переписки между ними, ни какого бы то ни было упоминания о матери в письмах Терстегена.
С 1703 по 1713 г. Герхард обучался в городской Латинской школе, основанной в 1582 году графом Лимбургским и Мёрским Адольфом (существующая и сегодня «Gymnasium Adolfinum Moers»). Мальчик учился с большим удовольствием; особенные успехи он показывал в языках, так что к концу учёбы он свободно владел латынью, древнегреческим, древнееврейским и французским языками (к этому нужно прибавить и прекрасное знание Терстегеном голландского языка). Латинская школа, помимо светских предметов, давала и начальное теологическое образование: ученики подробно изучали Новый Завет (на языке оригинала) и Гейдельбергский катехизис[8]. На окончание гимназического курса Герхард составил стихотворную речь на латинском языке, чтение которой привело в восторг городское начальство. Бургомистр советовал матери Терстегена отдать сына учиться дальше, но она отказалась от такого предложения, сославшись на то, что домашние обстоятельства этого не позволяют (хотя была возможность обеспечить учёбу Герхарда за счёт гимназической стипендии). Будущее сына ей виделось совсем иначе. Она уже давно решила, что тот должен стать купцом, и в 1713 году определила его учеником к своему зятю Матиасу Бринку, у которого было своё торговое дело в соседнем Мюльхайме-на-Руре. Этот город и стал местом жизни, подвигов и трудов Терстегена.
* * *
Сохранившиеся документы не указывают на то, что Герхард проявлял в годы своего детства и отрочества какое-то особое благочестие. На Пятидесятницу 1715 года, в возрасте семнадцати лет, он прошёл конфирмацию, приехав для этого из Мюльхайма в Мёрс, и таким образом подтвердил свою принадлежность к Реформатской Церкви. Но горячим приверженцем «веры отцов» он не был, и не она пробудила его религиозные таланты. Обращением ко Христу и к духовной жизни он обязан той среде, в какую он попал, переехав в Мюльхайм. И об этом нужно сказать несколько слов.
Город Мюльхайм-на-Руре сегодня
представляет собой часть Рурской агломерации, протянувшейся от Дуйсбурга до
Дортмунда в немецком Северном Рейн–Вестфалии. Во времена же Терстегена этот
город, большинство жителей которого занимались горным делом и торговлей, был
одним из центров реформатского пиетизма. Пиетизм (от лат.
Пуританизм и пиетизм дали
импульс так называемому Великому духовному пробуждению, имевшему место в первой
половине XVIII века во многих местах Европы и Северной
Америки. Массы людей каялись и обращались ко Христу. Это движение в полной мере
затронуло и нижнерейнские земли Германии. Впоследствии Терстеген писал об этом
так: «Нынешнее время я воспринимаю как время особого благодатного посещения
Божия. Хотя Господь Иисус всегда готов
Духовно пробуждённых людей не удовлетворяла внешняя церковность (представленная в Западной Европе после Вестфальского мира 1648 г. тремя деноминациями – Римо-Католической, Лютеранской и Реформатской). Они стремились к интенсивной внутренней жизни в Боге, к христианской духовности, которая всецело пронизывала бы их жизнь, – а официальные церкви предлагали им лишь отвлечённый догматизм, «стерильную ортодоксию»[11] и формальное богослужение. И здесь у новообращённых было два пути. Первый – отделившись от своей церкви, объединиться в общину, в той или иной степени раскольнически-сектантскую. Наиболее ярким примером подобных общин были лабадисты и гернгутеры[12].
Второй путь – церковный сепаратизм[13]. Он предпочитался людьми, которые более глубоко, но и более индивидуалистично обращались ко Христу, у которых не «общинность», а личное возрастание во Христе было на первом месте. Впоследствии за этим сообществом христиан закрепилось особое название – «мирные земли́», «Stillen im Lande» (Пс. 34, 20). Они уклонялись от каких бы то ни было догматических и канонических споров и стремились проводить жизнь в тихости (Stille), отрешённости от духа мира сего, молитве и предании всего себя Богу. С внешней стороны они старались не выделяться никакими особенностями поведения, добросовестно исполняя свои гражданские, семейные и бытовые обязанности. Они не составляли никакой «параллельной» церковной структуры, но или ходили каждый в свою церковь, или же, по большей части, отказывались от внешне-формальной церковной жизни. «Мирные земли» собирались домашними кружками для молитвы, духовного чтения и взаимного назидания; в определённое время, раз в неделю или в две, проводились большие собрания для проповеди и молитвы.
Духовность «мирных земли»
основывалась на упомянутом выше квиетизме. Квиетизм (от лат.
Конечно, при такой духовной практике, требующей большой осторожности, были необходимы трезвые и опытные наставники (духовное окормление в квиетизме почти идентично духовничеству и старчеству в православии). Этого не могло предложить протестантское пастырство (а в Римо-Католической Церкви квиетизм к тому времени был осуждён), и наставничество ложилось на плечи духовно одарённых мирян; сама жизнь ставила их на свечник. Таким наставником был странствующий проповедник Эрнст Кристоф Хохман фон Хохенау (1670 – 1721); под его влиянием началась в Мюльхайме душепопечительская деятельность кандидата богословия Вильгельма Хоффмана (1676 – 1746). В 1694 г. Хоффман закончил теологический факультет Дуйсбургского университета, однако до церковного служения допущен не был из-за своих симпатий к квиетизму. С 1713 г. Хоффман начинает вести в Мюльхайме регулярные внебогослужебные собрания сепаратистского толка. Впрочем, сепаратизм Хоффмана был весьма умеренный. Его собрания не противопоставлялись официальному богослужению, и уж тем более он не стремился организовывать какое-то своё особое сообщество или секту.
Вот в такой пиетистко-квиетистской среде оказался Герхард Терстеген, переехав в Мюльхайм. Здесь он всей душой обратился к Богу. Постепенно он сблизился с Вильгельмом Хоффманом, который стал его духовным учителем и ближайшим другом.
* * *
С внешней стороны жизнь Терстегена текла следующим образом. Четыре года, с 1713 по 1717-й, он обучался у мужа своей сестры Матиаса Бринка торговому делу. Душа молодого человека не лежала к этому занятию; кроме того, Бринк был человек грубый и жестокий. Скажем, если не находилось каких-то занятий по лавке, он заставлял Герхарда перекатывать по двору пустые бочки – «чтоб без дела не сидел». Отдохновение Терстеген находил в новом круге своего общения. Его сердца обильно коснулась божественная благодать, что имело следствием тяготение к молитве и уединению, которого он, живя у Бринка, найти не мог. В это время определилось и отношение к нему членов его семьи. За исключением одного из старших братьев, Иоганна (который также был купцом и жил в Мюльхайме), все родственники считали его «странненьким», чуть ли не повредившимся в уме. Закончив учёбу, Терстеген пробовал начать своё торговое дело, но очень быстро оставил это занятие. Постоянное общение с мирскими людьми, необходимость всё время думать о суетных вещах и невозможность сосредоточиться на внутренней жизни были ему невыносимы. Поэтому он решил освоить более спокойную профессию и с этой целью стал обучаться ткацкому делу. Однако состояние его здоровья не позволило ему стать ткачом, и в 1719 г. он избрал для себя ремесло ленточника (изготовителя шёлковых лент).
И здесь начался новый, очень важный этап в жизни Терстегена. Он поселился один и стал проводить весьма строгую подвижническую жизнь. Уединённая работа, молитва, чтение Священного Писания и духовных книг сопровождались крайним аскетизмом. Ел он один раз в день самую скудную пищу (чаще всего это была мука, разведённая в воде, и стакан молока), а почти все деньги от продажи своих лент раздавал бедным. Из-за слабого здоровья (Терстеген всю жизнь страдал частыми и сильными головными болями) он нередко по целым неделям вынужден был лежать в постели, и тогда источник его дохода и вовсе иссякал, так что порой он доходил буквально до порога нищеты. Несмотря на это, он был доволен и мирен. «Я не могу передать, как я был рад, когда жил один», – писал он десятилетиями позже. – «Мне нередко приходила в голову мысль, что ни один король на свете не может жить столь счастливою жизнью, какою жил я»[17]. Иначе оценивали образ жизни Терстегена его родственники. Когда в 1721 году умерла его мать, Герхарда даже не позвали на похороны, чтобы он не участвовал в дележе наследства. На семейном совете было решено выделить для него какое-нибудь недвижимое имущество, потому что всё остальное – были уверены члены семьи – он немедленно раздаст кому попало. Поэтому Терстегену достался небольшой дом в Мёрсе. Но Терстеген уговорил своего брата Иоганна, единственного, как мы уже сказали, симпатизирующего ему, купить у него этот дом, и почти все вырученные деньги действительно раздал бедным.
Внутри же себя Терстеген проходил путь духовного взросления, когда состояние благодатного мира и покоя в Боге перемежалось – и чем дальше, тем больше – с периодами духовной сухости и тьмы. «Он должен был пройти чрез многие искушения, испытания и состояния богооставленности; Бог скрывал от его чувства Свою благодать, дабы проверить его верность и терпение и приуготовить его к будущей его деятельности»[18], – говорится в «Старом жизнеописании». Этот же источник сообщает о некоторых искушениях, которые приходилось выдерживать Терстегену. Так, он подвергался нападению и действию злых духов, что проявлялось, в частности, в том, что во время молитвы во всём его теле начиналось необычное дрожание. В такие моменты он полностью предавал себя Богу, старался не обращать на это никакого внимания и шёл работать. Через некоторое время искушение отошло[19]. В другой раз он неосмотрительно стал читать сочинения теософа Якоба Бёме и пришёл в состояние сильной немирности и страха. Нормальное расположение духа вернулось к нему только тогда, когда он возвратил книгу её владельцу[20]. Также у Терстегена почти непрестанно обострялись его болезни, так что он совсем лишался телесных сил, а помочь ему было некому. Бывало, что он изнемогал от жажды, а спуститься по лестнице из каморки, где он жил, на первый этаж сил не было.
Эти всевозможные испытания продолжались пять лет, доходя по временам до состояния величайшей безотрадности, тьмы и потери чувства веры. Терстеген порой сам не понимал, что с ним происходит. В 1721 году он писал: «...Брат N беспокоится, где я. Под покровом Божиим доселе нахожусь я на пути к тишайшей вечности, достигнуть которую я надеюсь ещё и в сей жизни. Но как при великом волнении на море, когда буря скрывает и солнце, и звёзды, невозможно узнать своё местонахождение, – так и я не могу сказать тебе точно, где я нахожусь. Я бы и сам хотел это знать. Но я уповаю, что мой Иисус воссядет у кормила, и Дух Его управит мой кораблик, ибо я не могу и не хочу рулить против ветра. Посему я предаю своё судёнышко Ему, подобно Павлу и его спутникам (Деян. 27, 15), наблюдая лишь за тем, чтобы не сесть мне на мель самости – а в остальном пусть будет, что будет. Если я и потерплю кораблекрушение, то ведь и оно случится в море Божества, бездна которого для меня столь же прекрасна, сколь и лучшая гавань»[21].
Тяжкий духовный кризис Терстегена закончился в 1724 году, когда во время поездки в соседний город его сердце просветилось Божиим светом и совершенно успокоилось. После этого 13 апреля, в Великий Четверг, Терстеген написал собственной кровью весьма примечательный документ. Вот его текст:
«Моему Иисусу.
Тебе, моему единственному
Спасителю и Жениху Иисусу Христу, я предаю себя в полную и вечную
собственность. С этого вечера, в который Ты, жених крови[22]
и прибежище моё, Своею смертною скорбью и бореньем до кровавого пота в
Гефсиманском саду выкупил меня, как невесту, Себе в собственность, разрушил
врата ада и отверз мне любвеобильное сердце Твоего Отца, – я всем своим
существом отрекаюсь от всяких прав и всяческой власти над собою, какие только
мог бы мне беззаконно дать сатана. С этого вечера да будет моё сердце и вся моя
любовь навсегда отданы Тебе и принесены Тебе в жертву благодарения. Отныне и во
веки
Для современных людей писать письма собственной кровью – это нечто совершенно необычное и, пожалуй, даже не вполне нормальное. Тем более может показаться это удивительным в отношении Герхарда Терстегена – человека чрезвычайной духовной трезвости и уравновешенности, который всегда был противником экзальтации и всяких «необычностей» в поведении. Но в его эпоху это явление было достаточно распространено в квиетистской среде[25], так что Терстеген здесь следовал традиции. Это было предельно серьёзное выражение того, что заключён своеобразный обет, принято решение всецело посвятить себя одному только Богу.
* * *
После этого события Терстеген, с совета Вильгельма Хоффмана, изменил свой образ жизни. Во-первых, он ослабил аскетические подвиги и стал питаться лучше. Во-вторых, в 1725 г. он принял к себе в дом ученика, Генриха Зоммера, который под руководством Терстегена овладевал профессией ленточника, а заодно помогал своему наставнику по хозяйству. Как ни любил Терстеген уединение, но при его слабом здоровье без помощника ему было не обойтись. Жизнь Терстеген и Зоммер вели почти монастырскую. В шесть утра они приступали к работе и трудились до одиннадцати часов, после чего расходились на час по своим комнатам для уединённой молитвы. Затем они обедали, и с часу дня – опять безмолвная, с молитвой, работа. В шесть часов вечера был ужин. Перед едой они пели духовный гимн, прочитывали отрывок из Писания и после еды опять пропевали какое-либо одно духовное песнопение. Вечера Терстеген посвящал чтению и литературным занятиям.
Вильгельм Хоффман, видя в своём младшем друге многочисленные духовные таланты, старался всячески развивать их. Он побуждал Терстегена время от времени проповедовать в своих домашних собраниях и поручил ему некоторую душепопечительскую работу. Здесь берёт начало обширная «пастырская» переписка Терстегена, в которой перед нами открывается его дар глубоко проникать в тонкости духовной жизни, умение войти в ситуацию каждого человека и преподать ему нужный и действенный совет.
В 1724 году Терстеген начал преподавать Закон Божий своим племянникам – детям брата Иоганна и другой своей сестры, также жившей в Мюльхайме. Для этих уроков Терстеген составил своеобразный катехизис под названием «Беспристрастное изложение основополагающих истин христианства». Эта первая книга Терстегена была издана только после его смерти. Уже из неё видно сформировавшееся и в продолжение жизни Терстегена не менявшееся основное направление всех его сочинений – призыв к практической внутренней жизни во Христе и научение этой жизни. В книге уже в полной мере проявляется и стиль Терстегена – систематичность мышления, зрелость и полнота выводов, исчерпывающее рассмотрение поставленных вопросов.
Много занимался Терстеген переводами. Круг интересовавших его авторов исключительно душеназидательный: это мистико-аскетические сочинения, преимущественно квиетистской направленности. Первая переведённая и изданная им книга (1726 г.) – «Руководство к истинному благочестию» Жана де Лабади[26]. К своему переводу Терстеген написал обширное содержательное предисловие, которое затем вошло в сборник «Путь истины». Сразу вслед за этим Терстеген опубликовал выдержки из главного труда Жана де Берньера-Лувиньи «Внутренний христианин». Свой перевод Терстеген озаглавил «Сокровенная жизнь со Христом в Боге» (1727 г.). Мы уже сказали выше о популярности этой книги. Предисловие Терстегена к «Сокровенной жизни…» также вошло в состав «Пути истины». Переводил он и других авторов, в частности, известную книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу», приспособив её для чтения протестантов.
В эти годы Терстеген начал писать и духовные стихи. Он обладал выдающимся поэтическим талантом, и до сих пор его песнопения включаются во все церковные протестантские сборники. Уже упомянутая вначале главная поэтическая книга Терстегена, которая, пополняясь всё новыми стихотворениями, много раз выходила при жизни автора – «Духовный цветник стремящихся к Богу душ» – издаётся и поныне.
К 1728 году проповедническая, душепопечительская и литературная деятельность Терстегена возросла настолько, что он решил оставить занятие ленточника и полностью посвятить себя духовным трудам. Его доходы теперь складывались от продажи книг, а также из пожертвований друзей. К этим пожертвованиям Терстеген относился с крайней щепетильностью. Как и прежде, себе он оставлял лишь «прожиточный минимум», а всё остальное раздавал бедным. Кроме этого, Терстеген заинтересовался медициной и фармацевтикой и с помощью Генриха Зоммера стал изготавливать у себя дома простые лекарства, которые также бесплатно раздавал всем нуждающимся. Впоследствии эта его деятельность получила достаточное развитие, так что он стал одним из главных благотворителей и благодетелей Мюльхайма.
Своими трудами за эти годы Терстеген приобрёл любовь и авторитет среди многих христиан. Имя его сделалось известным не только в Рейнской области Германии, но и в Голландии. «Мирные земли» желали слышать проповеди Терстегена и пользоваться его духовными советами не только в переписке, но и лично. «Его любовь, его терпение и готовность понести немощи слабых и падших, его удивительное умение расположить к себе всякого человека, его помощь во всяких искушениях и испытаниях, его действенная молитва – всё это глубоко отпечатлевалось в сердцах людей», – повествует «Старое жизнеописание»[27]. Терстеген стал проводить много времени в путешествиях, хотя из-за слабого здоровья ему это было нелегко. Он объезжал окрестные города, бывал и в Нидерландах – и сам воочию убеждался, сколь массовым было то Великое духовное пробуждение, о котором мы говорили выше. «Я хотел совершить это путешествие инкогнито», – писал Терстеген об одной своей поездке, – «но это сделалось невозможным, ибо не только в том месте, где я был, множество людей, коих я никогда доселе не видел, засвидетельствовали предо мною своё духовное пробуждение и достаточно глубокое обращение к Богу, так что я, видя искреннее излияние чувств новообращённых душ, весьма растрогался и не знал, как удалиться оттуда, – но и по всей Бергишской стране[28] я должен был в продолжение одиннадцати дней переезжать от места к месту, и с утра до вечера был окружён людьми. В одном селении я хотел отдохнуть хотя бы час, но меня заметили на пути и просили пожаловать в амбар, где меня ожидали около двадцати человек, в большинстве своём мне незнакомых, желающих услышать от меня назидательное слово. Вы можете себе представить, возлюбленная сестра», – обращается Терстеген к своей собеседнице, – «каково было и моей душе, и телу – я должен был совсем забыть о них. Но я был бы крайне неблагодарен, если б я не признал, что Господь весьма укреплял меня Своею благодатью. В последние дни я почувствовал жар и так простудился, что у меня совсем пропал голос. Господь показал мне этим, что пора возвращаться домой. Но в восемь утра, когда я уже хотел сесть на лошадь, появилось около двадцати пяти человек, некоторые из которых дожидались меня несколько часов (дело происходило в деревне); я мог их только очень кратко приветствовать. – Из всего этого Вы можете увидеть, сколь необычен и совершенно несвойственен моему внутреннему устроению такой образ жизни. Моя всегдашняя склонность к уединению и безмолвию, похоже, дана мне для того, чтобы сделать всё, противоположное сему, крайне обременительным для меня, – но также, может быть, и для того, чтобы я не слишком увлекался и не полагал своей жизни во всей этой внешней деятельности»[29].
Как видим, внутренняя жизнь во Христе была для Терстегена на первом месте. Именно её он всегда проповедовал и старался всячески ей способствовать. С этой целью в 1727 г. он учредил даже некое подобие монастыря. Это может показаться странным – как возможна монашеская жизнь в протестантизме, который так решительно отказался от неё в XVI веке? Тем не менее реформатский пиетизм относился к аскетическому безбрачию отнюдь не отрицательно. Хохман фон Хохенау, Жан Лабади, Вильгельм Хоффман не вступали в брак, всецело посвящая себя духовной жизни. Эту традицию продолжил и Герхард Терстеген.
Причины этого были следующие. Как мы уже сказали выше, реформатский пиетизм некоторым образом предрасполагал к радикализму; в частности, в его среде воскрешались учения, давно отвергнутые Церковью. К их числу принадлежал хилиазм – учение о тысячелетнем царстве Христовом, которое наступит на земле перед концом света. Многие пиетисты (Лабади, Хохман фон Хохенау) ожидали пришествия этого царства уже вот-вот; понятно, что в перспективе скорого изменения всей земной действительности было не до традиционного размеренного семейного существования. Акцент на индивидуалистической внутренней жизни во Христе также предполагал безбрачие как более удобную форму осуществления этой жизни. Наконец, большинство пиетистов (в их числе и Терстеген) разделяли историческую концепцию Готфрида Арнольда[30], согласно которой Церковь проводила подлинную христианскую жизнь только в первые три века своего существования, а со времени Миланского эдикта произошло её духовное падение. Арнольд подробно рассматривал формы жизни первых христиан, среди которых важное место занимало аскетическое безбрачие. Поскольку одна из интенций протестантизма – возвращение к жизни Первенствующей Церкви, то (во всяком случае, в среде реформатского пиетизма) безбрачие ради жизни во Христе рассматривалось вполне серьёзно. Так на протестантской почве возрождался дух древнего монашества.
Терстеген хорошо знал и любил творения святых отцов-подвижников – Антония Великого, Макария Великого, Нила Синайского, Кассиана Римлянина, Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника и других[31]. Имел он и собственный опыт как уединённого жительства, так и «скитского» сосуществования со своим собратом и единомышленником Генрихом Зоммером. Всё это дало ему возможность успешно осуществлять и «монашеское» душепопечение. Несколько братьев, желающих проводить отрешённую от мира молитвенную жизнь, приобрели в предместье г. Хайлигенхауза дом (по имени его бывшего владельца он назывался «Оттербек») и стали жительствовать в нём, питаясь от дел рук своих. Терстеген написал для этой «обители» своеобразный устав под названием «Некоторые важные правила для совместно проживающего братства». В нём, в частности, говорится:
«Непрестанно помышляйте о том, что сей ваш дом и ваши сердца должны быть жилищем Всевышнего Бога. Господь Иисус Сам изволит быть вашим Предстоятелем и Пастырем, а Его святые ангелы – сообитать вместе с вами… Вы призваны к тому, чтобы поистине оставить мир сей и дух его, непрестанно умирать для вашей падшей природы и всей вашей самолюбивой жизни и день и ночь обращаться с Богом в сердце посредством делания истинной молитвы. Смотрите же, какое святое и блаженное призвание! Ему предавайте себя от всей души и с великою верностью. Вот ваша цель – пусть сие будет и вашим постоянным делом. С этим да соразмеряется всё прочее, что только есть в вашей жизни»[32].
Терстеген не дал братии никакой внешней регламентации; весь текст его «устава» говорит исключительно о внутренних состояниях – молитве, богообщении, безмолвии, смирении друг перед другом. Первоначально это приводило к затруднениям и даже нестроениям в жизни братства: падшая человеческая природа нуждается в более определённых внешних рамках. Терстеген писал, и сам часто приезжал в Оттербек (Хайлигенхаус располагается по соседству с Мюльхаймом), чтобы увещевать братьев и располагать их к взаимной любви. В последующие годы жизнь в общине, судя по всему, протекала более или менее ровно[33].
* * *
В 1733 году Терстеген издал первый том своего самого объёмного труда – «Избранные жизнеописания святых душ». Работе над этим сочинением автор посвятил более двадцати лет; третий, последний том «Жизнеописаний» вышел в 1754 году. Трёхтомник включает в себя 26 подробных и ещё несколько кратких биографий подвижников благочестия и некоторых канонизированных святых Римо-Католической Церкви. При работе над своим сочинением Терстеген использовал последние научные достижения в области филологии, источниковедения и т. п[34].
Выход в свет этого труда Терстегена вызвал непонимание и споры. Автора обвинили к симпатии к католицизму и даже в том, что он подспудно побуждает своих протестантских читателей переходить в Римскую Церковь. Терстеген был вынужден оправдываться. В предисловии к третьему тому «Жизнеописаний» он пишет: «Составляя сии жизнеописания, я вовсе не имел в виду дать кому-либо повод переходить в Римо-Католическую Церковь: я сам протестант, и остаюсь им. Я восхваляю на этих страницах святость описываемых мною душ, а не ту религию, к которой они принадлежали по имени»[35]. Терстеген подчёркивает, что он вовсе не собирается спорить о догматах, обрядах и прочих внешних церковных вещах; его цель – дать людям, ищущим внутренней жизни во Христе, образцы и примеры такой жизни. А если эти образцы обретаются среди католиков, а не протестантов – тем стыднее должно быть протестантам[36]. Впрочем, Терстеген, составляя «Жизнеописания», всё же так или иначе приспосабливал материал для протестантского восприятия[37].
Появление такого неожиданного сочинения из-под пера протестантского автора позволяет правильнее понять духовный облик Герхарда Терстегена и его место в церковной истории. На первый взгляд может показаться, что Терстеген – какой-то необыкновенный самородок, удивительный и уникальный элемент в церковной жизни своего времени, во многом чуждый ей. Может создаться впечатление, что в немецкую Реформатскую Церковь XVIII века каким-то чудом был занесён египетский пустынник первых веков христианства. Но если посмотреть более внимательно, то обнаружится, что Терстеген, наоборот, был вполне традиционен (конечно, здесь имеются в виду традиции Западной Церкви). Несомненно, религиозно он был гениально одарён; но проявилось это не в какой-то необычности или «особости», ломающей существующие формы, а в том, что Терстеген как бы «подытожил» всю свою духовную эпоху, дав в себе самом великолепный и высший образец того, на что она была способна. В этом смысле его с полным правом можно сравнить с другим таким же «завершителем» и «подытоживателем» эпохи в области духовной культуры и музыкального искусства – Иоганном Себастьяном Бахом. Да они и были современниками.
Мы уже проследили «традиционность» и в случае с написанием письма своей кровью, и в безбрачии Терстегена. И в работе над «Жизнеописаниями» он также следовал традиции. Ещё Готфрид Арнольд рассматривал церковную историю как жизнь святых, и много писал об этом в своих исторических трудах[38]. Почти полное безразличие к вопросам догматики, каноники и литургики, когда всё внимание обращается на необходимость внутреннего освящения, нового рождения свыше, духовно-молитвенного делания – одна из исконных черт пиетизма, которую ярко воплощал Терстеген во всех своих сочинениях. Отсюда же проистекает и экклезиология Терстегена – тоже вполне традиционная: её изложение можно найти уже у Валентина Вайгеля[39]. Приведём обширную цитату из вайгелевской книги «О жизни Христовой» (1578 год):
«Есть две церкви на земле:
человеческая церковь, которая собирается и защищается учениями и силами
человеческими, и Божия Церковь, собираемая и управляемая Духом Святым… Церковь
Божия есть невидимое собрание всех верующих всего мира, объединённых единством
духа и союзом любви и мира. Сия Церковь основана на незыблемом краеугольном
Камне, Иисусе Христе, и существует она не в той или иной стране и не в
определённом месте, но по всей земле, потому что члены её находятся среди всех
народов, языков, племён и сообществ. Сия Церковь невидима, на неё нельзя
указать пальцем. Её члены познаются по любви и по жизни Христовой – не по
внешнему слышанию или по участию в Таинствах. Христос говорит:
Герхард Терстеген вполне разделял эти взгляды. Он неоднократно писал, что сам по себе факт принадлежности христианина к той или иной деноминации не имеет духовного значения. «Я полагаю, что в очах Божиих люди на земле делятся только на две части: на детей мира сего, в которых властвует мирская любовь, и на детей Божиих, в которых Святым Духом излилась любовь Божия. Никакие иные именования и различия перед Богом ничего не значат»[41]. Главным является не формальная принадлежность к той или иной церкви, а то, чтобы человек стал подлинным мистиком, то есть христианином, проводящим внутреннюю жизнь в Боге. «Мистики не образуют никакого отдельного сообщества», – вторит Терстеген Вайгелю, – «у них нет своего особого учения, разнящегося от учения тех церквей, в которых они пребывают. Они уподобляются сынам Левия, наследием коих был Сам Господь (Втор. 10, 9). Последние не имели ни собственного удела на земле, ни своей религии, отличающей их от прочих колен Израилевых; и жили они расточенно среди всех сих колен. – Так и среди римо-католиков, среди протестантов, среди греческой церкви могут обретаться мистики, не претендуя на какие-либо особые вероучительные положения или религиозные действия. Я не хочу этим сказать, что все церковные сообщества должны быть для нас одинаковы. Отнюдь нет! Правильное исповедание основополагающих истин, требуемых для нашего спасения, необходимо. Во всём же остальном каждый обязывается руководствоваться собственной совестью, насколько он полагает верным пред Богом и согласным с Писанием то, ка́к он думает и как действует. Сепаратист тоже может стать мистиком, хотя подлинному мистику вовсе не так легко стать сепаратистом, поскольку он имеет дело с неизмеримо более важными вещами»[42].
Как видим, экклезиологические понятия Терстегена были вполне укоренены в раннепротестантской мистике и, как это и свойственно пиетизму, исходили из пастырско-мистического, а не формального догматического или канонического основания. Вместе с тем Терстеген с достаточной строгостью относился к внешней церковной принадлежности и не одобрял перехода из деноминации в деноминацию, полагая, что христианину, живущему подлинной духовной жизнью, не должно быть дела до второстепенных и несущественных вещей, ибо ему «есть, чем заниматься – Богом и самим собою»[43]. И сам Терстеген сознательно оставался в «вере отцов», о чём он писал не раз и что явствует и из его «Завещания»[44].
* * *
28 июня 1740 года правительство
Рейнской области в Дюссельдорфе наложило запрет на все внебогослужебные
собрания. Готовилось это решение несколько лет, и вызвано оно было всё
возрастающим недовольством обывателей, а прежде всего официальных церковных лиц,
движением Великого духовного пробуждения, о котором уже упоминалось выше.
Терстеген утешал и ободрял своих единомысленных братьев и сестёр: «В наши дни
Божией благодатью в нас и среди нас посеяно многочисленное доброе семя – и
теперь происходит его проверка, очищение и укоренение… Не для пустого
времяпровождения и не для увеселения, возлюбленные, взошли мы с Иисусом на
корабль. Вот уже воздвигнуто малое волнение, за которым может последовать и
великая буря; корабль покрывается волнами. И здесь надлежит нам утвердить свои
сердца в непоколебимом и безмолвном уповании на Того, Кто с нами внутри
корабля, и Кто может запретить ветрам и морю. Да не постыдят нас Его уста,
говорящие нам:
Это «волнение», о котором писал Терстеген, перешедшее в «великую бурю», продолжалось десять лет. Поездки Терстегена по Бергишской стране стали невозможны, несколько раз он выезжал лишь в Голландию.
В 1746 году Терстеген переехал на новое место жительства. Прежде он и Генрих Зоммер снимали небольшие комнаты; теперь же друзья Терстегена предоставили ему в безвозмездное пользование целый дом в центре Мюльхайма, рядом с главной городской церковью св. Петра. Дом двухэтажный, не очень большой; в комнаты верхнего этажа вселились Терстеген и Зоммер, внизу расположилась одна из помощниц Терстегена Сибилла Эмшерман с семьёй своего брата. Они следили за домашним хозяйством и аптекой; изготовление бесплатных лекарств продолжалось всё время. К этому теперь присоединились и благотворительные обеды для бедных.
В том же 1746 году, 13 августа, в возрасте семидесяти лет умер учитель и друг Терстегена Вильгельм Хоффман. Труды душепопечения, которые совместно с ним нёс Терстеген, теперь легли полностью на его плечи. Ещё более увеличилась его переписка. Не оставлял Терстеген и литературной работы. Он продолжал трудиться над «Избранными жизнеописаниями святых душ», выпустил переводную книгу, составленную из стихотворений и размышлений мадам Гюйон[46] и названную им «О святой любви Божией и падшей любви мира сего», а к 1750 г. подготовил большое издание сборника «Путь истины», о котором мы будем говорить особо.
В 1750 году земельные власти, видя бесполезность своих мер по сдерживанию движения Великого духовного пробуждения, сняли свой запрет на внебогослужебные собрания. Поскольку Вильгельма Хоффмана уже не было в живых, веде́ние этих собраний перешло к Терстегену. Их массовость поражала воображение. Дом Терстегена подвергался чуть ли не штурму. Собиралось до четырёхсот человек, которых не могли вместить все комнаты дома, поэтому люди приставляли лестницы к окнам и слушали проповеди Терстегена с улицы. Духовенство города – два реформатских пастора и один лютеранский – забили тревогу и написали бургомистру и городскому судье прошение, чтобы они запретили эти собрания. Они жаловались, что их церкви стоят пустые, а дом Терстегена не вмещает пришедших[47]. Бургомистр, расположенный к Терстегену, проигнорировал эти жалобы. Судья же был противником собраний. «Тогда я», – рассказывает Терстеген в одном из своих писем, – «написал ему достаточно резкое послание, в коем представил ему, как дурно он поступит, если он запретит благочестивые собрания, а при этом будет продолжать закрывать глаза на шарлатанов-знахарей, скоморохов-канатоходцев, буйные народные игрища и пьянки. Каково ему, судье, будет на его смертном ложе? как всё это предстанет пред ним? Кратко говоря», – продолжает Терстеген, – «судья и прочие начальствующие мужи уступили и признали, что я прав»[48].
В 1756 году Терстеген был вынужден оставить проведение внебогослужебных собраний. Всё более слабеющее здоровье не позволяло ему больше говорить перед большим обществом, когда «ему приходилось наполнять своим голосом пять или шесть комнат в своём доме»[50]. Также он прекратил и дальние поездки, и выезжал теперь иногда только в окрестности Мюльхайма. Однако поток людей, ищущих его частной духовной беседы, вовсе не уменьшался, так что Терстегену практически ежедневно приходилось посвящать большую часть своего времени на душепопечительское общение.
В 1754 году в Мюльхайм прибыл высокопоставленный чиновник оберконсистории Прусского королевства Юлиус Хекер с поручением прусского правительства проверить образ мыслей Терстегена, широко известного уже не только во всей Германии, но и за её пределами. Правоверие его было подтверждено, а проповедническая и учительская деятельность получила высокую оценку. Завязавшаяся дружба с Юлиусом Хекером имела одно важное последствие. Хекер передал Терстегену для ознакомления сочинения прусского короля Фридриха II, писавшего философские трактаты деистического толка, и, судя по всему, просил дать на них отзыв. Результатом этого явилось одно из интереснейших произведений Терстегена (1762 г.) – «Мысли о некоей безымянной книге, именуемой "Разные сочинения философа из Сан-Суси"»[51]. Терстеген в весьма почтительных выражениях дискутирует с прусским королём, подвергая критике его просвещенческие взгляды на религию и нравственность. Здесь мы видим удивительную способность Терстегена говорить на одном языке со своим оппонентом: приводя аргументы против мнений Фридриха II, Терстеген (вообще настроенный решительно «анти-просвещенчески»[52]) апеллирует к здравым выводам философствующего рассудка и цитирует Декарта и Ларошфуко. Сохранилось предание, что Юлиус Хекер ознакомил Фридриха II с трактатом Терстегена. Прочитав его, король воскликнул: «Надо же, на что способны "мирные земли́"!»
Но Фридрих II был отнюдь не только философом. В 1756 году он развязал очередную войну с Австрией; военные действия продолжались семь лет, и в них были вовлечены почти все европейские государства. Против Пруссии выступила и Франция. Мюльхайм оказался во фронтовой полосе; несколько раз он переходил из рук в руки. Жители города были вынуждены на протяжении всех этих лет давать то прусским, то французским войскам постой и пропитание. Обычные занятия горожан и торговля почти прекратились, в Мюльхайме одна за другой вспыхивали эпидемии. Голландские друзья звали Терстегена приехать к ним, подальше от военных действий; но он отказался от этого. «Ваше любезное приглашение, дорогая сестра, приехать к вам и воспользоваться несколькими тихими комнатами для меня и моих близких, я прочитал с любовью и признательностью; я очень благодарен Вам за Вашу любовь», – писал он в ответ. – «Если бы дело касалось только меня, то, конечно, я бы хотел избежать беспокойств и опасностей, причиняемых войною. Но вокруг меня большая община, и люди весьма бы опечалились, если б я уехал, ибо не все ведь могут покинуть город»[53].
Так до конца Семилетней войны (1763 г.) Терстеген разделял все тяготы и лишения своих сограждан; в периоды эпидемий его аптека становилась для города сущим благодеянием. Сам Терстеген рассматривал военное время не только как период внешних испытаний, но и как вразумление и наказание Божие, равно как и Его задание сохранять мир и молитвенное сердечное расположение даже и в таких обстоятельствах.
* * *
Постепенно слабея, Герхард Терстеген приближался к концу своих дней. Что это был за человек? Какие духовные плоды (Гал. 5, 22) принесла его жизнь?
Первое, что обращает на себя внимание – это то, что от него не осталось никаких изображений. Он запрещал себя рисовать и всячески уклонялся от того, чтобы «запечатлеть себя» в какой бы то ни было форме. Сохранились лишь устные описания: Терстеген был человеком среднего роста, с приятным лицом, всегда очень скромно, но опрятно одетым, любящим во всём порядок и аккуратность. Своим друзьям, которые незадолго до его смерти просили его написать что-нибудь о своей жизни, он отвечал: «Там, в вечности, братья мои, увидите вы мою жизнь; там мы будем жить вместе, и там, к вечной славе Божией, мы поведаем друг другу наше жизнеописание»[54]. И это не было показной скромностью или «смиренничанием», – но выражением неизменного стремления всегда оставаться «один на один» с Богом. Говоря о своём душепопечительском служении и реалистически оценивая его плодотворность, Терстеген замечает: «Но никогда не было так, чтобы я находил смысл жизни и высшую радость в обращении и занятиях с людьми, как бы сердечно я их ни любил. Живое познание Бога, внутри столь близкого ко мне и во всём довольствующего меня, глубоко и постоянно побуждало меня охотно отрешаться от всего и быть с Сим моим Богом одному. Я делал, что делал, в меру моей немощи, лишь побуждаемый божественным промыслом и долгом... Но правилом для меня всегда оставалось: "хорошо быть с детьми, но несравненно лучше – с Отцом"»[55]. «Я желал бы от всей души», – говорил он одному своему другу, – «чтобы имя Герхарда Терстегена было забыто людьми, лишь бы имя Иисуса было глубоко запечатлено во всех человеческих сердцах»[56]. И, как бы в исполнение его желания, даже место его погребения вскорости после его смерти перестало быть известным.
Второе, что ярко характеризует облик Терстегена (и о чём мы уже говорили выше) – состояние его здоровья. Трудно представить себе более болезненного человека, чем он. Всю свою жизнь Терстеген страдал от мучительных головных болей, отчего порой по целым неделям он был вынужден оставаться в постели в затемнённой комнате. Но это было совсем не всё. Желудочные и почечные колики, головокружения, обмороки, кожные заболевания, грыжи, к старости подагра и одышка – вот далеко не полный перечень его болезней. Несколько раз он был прямо-таки в предсмертном состоянии. При этом он дожил до 72 лет (а для XVIII века – это возраст глубокой старости) и пережил всех своих братьев, которые отличались завидным здоровьем, но умерли все в возрасте около сорока лет. Из многочисленных писем видно, что Терстеген рассматривал это данное ему на всю жизнь испытание как благодатный крест Христов, и благодарил за него Бога. «Я ничего иного не желаю», – писал он, говоря о своих болезнях, – «чем покориться воле Божией. Всё исходит от Него, и Он всё располагает к нашему благу»[57].
«Старое жизнеописание» подробно
повествует о духовных качествах Терстегена. Это прежде всего опытное и
просвещённое богопознание, исходящее из постоянного пребывания в соприсутствии
Божием. Это глубокое смирение, терпение и кротость. Это милосердие и сострадание,
проявляющееся и самым деятельным образом – например, в уходе за больными и в
напутствии умирающих. Это
Особенно много места «Старое жизнеописание» уделяет душепопечительской деятельности Терстегена, о которой мы уже не раз упоминали, и указывает в связи с этим на такие качества Терстегена, как умение находить индивидуальный подход к каждому человеку и говорить с ним на его языке, глубокое понимание внутреннего мира собеседника, милосердие и крайняя снисходительность к немощам и падениям. Терстеген считал, что духовный наставник ни в коем случае не должен приводить доверившуюся ему душу к себе, но исключительно к Богу. «Всё тщание (наставника) должно быть направлено на то, чтобы в сердце человека жил и царствовал Дух Христов»[58]. Очень важна, по убеждению Терстегена, в душепопечительских отношениях свобода. «Кто имеет дело с ду́шами», – часто говорил он, – «тот должен быть как нянька, которая водит ребёнка на помочах. Она оберегает его от падений и предупреждает опасности, а во всём остальном даёт ребёнку ходить совершенно свободно»[59]. Душепопечение Терстеген рассматривал, как своё служение Богу. Всё, что он написал, так или иначе служило именно пастырским, душепопечительским целям. Его принципы и методы духовного руководства не только не потеряли своей актуальности, но могут оказать людям существенную помощь и сегодня.
Очень важным и интересным является вопрос внешне-церковной жизни Терстегена (его экклезиологические воззрения мы уже разобрали выше). Терстеген старался не пересекаться с мирскими людьми, находя это вредным для внутренней жизни. Вообще людей он не чурался и был благорасположен ко всем, с кем ему приходилось встречаться в тех или иных жизненных ситуациях; также и благотворительную помощь он оказывал всем нуждающимся, невзирая на их духовное состояние и религиозную принадлежность (интересно, что когда Терстеген серьёзно заболевал, мюльхаймские евреи, регулярно пользовавшиеся его аптекой, устанавливали в своей синагоге даже специальный «молитвенный час» о его выздоровлении[60]). Но общение он ограничивал только своим кругом – сознательно веду́щих внутреннюю духовную жизнь христиан. Чтобы не сообщаться с «явными грешниками» (номинальными членами Церкви, живущими по духу мира сего), Терстеген в церковь не ходил и к Таинству Вечери не приступал. Как и во всех других случаях, где современному человеку видится некая экстравагантность и индивидуальные «перехлёсты», такой отказ от причастия вместе с «грешниками» был вполне традиционен для реформатского пиетизма. В «Исповедании веры» одного из столпов этого религиозного направления, уже упоминавшегося Хохмана фон Хохенау, мы читаем: «О Святом Причащении я верую, что оно установлено только для избранных учеников Христовых, кои последуют Христу делом и истиною, отвергаясь всякого духа мира сего. Потому весьма уничижается Завет Божий, равно как и воздвизается гнев Его на всю Церковь, когда нечестивые чада мира сего допускаются до Вечери Господней, что, увы, происходит и посейчас»[61]. Терстеген следовал этому воззрению и обосновывал своё нехождение в церковь именно нежеланием причащаться с «неистинными христианами». В подтверждение своих взглядов он написал несколько небольших трактатов, в которых утверждал, что Иуда вышел с Тайной Вечери до совершения Таинства, и, следовательно, прочие апостолы с Иудой не причащались (такая точка зрения всегда наличествовала в Церкви; Терстеген, например, ссылается на Феофилакта Болгарского, Апостольские постановления, Максима Исповедника, Дионисия Ареопагита и др.[62]).
Было ли это церковным сепаратизмом? Формально да – в том смысле, в каком это явление описано выше, когда мы говорили о «мирных земли». Но духовная жизнь Терстегена была гораздо глубже формальных определений. Сам он обвинения в сепаратизме от себя отводил (чему соответствует, между прочим, и то обстоятельство, что его наследие очень быстро и уверенно было рецептировано Протестантской Церковью). Да, церковную действительность он воспринимал, как мы уже сказали, в духе Готфрида Арнольда: земная церковь – падшая, в ней всё настолько перемешано, что подлинному христианину лучше соотноситься с ней минимальным образом (интересно, что сам Арнольд в зрелом возрасте отошёл от своих радикальных взглядов и стал пастором Лютеранской Церкви). Но при этом Терстеген никого к сепаратизму не призывал – в этом он был так же рассудителен, как и во всём остальном; его решение не участвовать в церковной жизни было исключительно личным. Более того: Терстеген считал, что всё внешне-церковное может принести пользу, если будут правильно расставлены приоритеты: всё это – средства для внутренней жизни во Христе, употребляемые свободно, в зависимости от личных особенностей человека и обстоятельств его жизни. Терстеген никогда не «ругал» церковь (в то время как в радикальном протестантизме это было принято: официальная церковь именовалась «вавилонской блудницей», и т. п.), а просто выносил её внешнюю жизнь «за скобки». Это позволило стать его сочинениям приемлемым для христиан всех деноминаций.
Подытоживая, можно сказать, что в облике Герхарда Терстегена и его современники, и все, кто так или иначе соприкоснулся с его поэзией, переводами, трактатами и письмами, не могли не увидеть истинного христианина, исполненного не только евангельских добродетелей, но и подлинных духовных даров.
* * *
Нам осталось рассказать о последних годах жизни Терстегена. После окончания Семилетней войны он прожил ещё шесть лет, всё более немощствуя и слабея. Он не прекращал своей обширной душепопечительской переписки, готовил к публикации окончательные варианты своих книг – 4-е издание «Пути истины» (1768 г.) и 7-е издание «Духовного цветника» (1769 г.); также он составил сборник из трактатов разных авторов, посвящённых внутренней духовной жизни, и издал его в 1767 году под названием «Маленькое жемчужное ожерелье для простецов». Всё реже Терстеген выходил из дома; у него усиливалась одышка и стал развиваться отёк лёгких. От этой болезни он и умер 3 апреля 1769 года, тяжко страдая перед смертью, но не теряя твёрдого упования на Бога и мирного состояния духа.
Погребён Терстеген был на
кладбище возле церкви св. Петра, в пятидесяти метрах от своего дома. После его
смерти продолжали выходить его книги: друзьями было собрано четыре тома
переписки, было опубликовано «Старое жизнеописание», переиздавались и другие
его сочинения. Могила же Терстегена довольно скоро затерялась – как будто
выполняя его всегдашнее желание «оставаться в тени». О сооружении надгробного
памятника мы уже сказали в самом начале нашего очерка; он был открыт через 69
лет после смерти Терстегена во дворе церкви св. Петра. На одной из его сторон
выбита библейская цитата, как нельзя более точно подытоживающая весь жизненный
и творческий путь Терстегена:
«Путь истины»
Какие сочинения Терстегена читали русские офицеры, засвидетельствовавшие в 1813 году перед жителями Мюльхайма своё знание этого автора? В перечне разнообразной переводной духовной литературы периода бурного книгоиздательства в России на рубеже XVIII – XIX вв. ни одного произведения Терстегена нет. Первый перевод его на русский язык – та книга, которую читатель держит в руках сейчас. Очевидно, что русскому образованному обществу (в котором французским и немецким языками владели все) Терстеген был доступен в оригинале.
Главное произведение Терстегена – «Путь истины», книга, к началу XIX века выдержавшая уже шесть изданий (переиздаётся и поныне). Её читали и хорошо знали в Германии, Голландии и Северной Америке; несомненно, что и русские любители духовно-назидательной литературы своё высокое мнение о Терстегене составляли прежде всего на основании этой книги. Это не случайно: «Путь истины» представляет собой сборник тщательно отобранных самим автором текстов, которые обнимают всю творческую жизнь Терстегена (с 1726 по 1768 годы) и наиболее объёмно представляют его взгляды.
Первое издание «Пути истины» вышло в 1735 году; оно включало в себя три трактата. Во втором издании 1750 г. книга была значительно расширена и состояла уже из одиннадцати трактатов; третье издание 1753 г. пополнилось ещё одним. В 1759 г. «Путь истины» вышел в свет в Амстердаме; это был перевод на голландский язык немецкого издания 1753 г. Наконец, за год до смерти (1768) Терстеген пересмотрел сборник и добавил ещё несколько текстов. Таким образом, к четвёртому изданию книга получила свою окончательную структуру: 12 трактатов (некоторые – с добавлениями) и два приложения[63].
Первый трактат – «Руководство к истинному разумению и душеполезному применению Священного Писания». Первоначально это было предисловие к одному из переизданий Лютеровской Библии, вышедшему в свет во Франкфурте-на-Майне в 1731 году. Затем, переведённое на голландский язык, оно было предпослано изданию голландской Библии, напечатанной в Гронингене в 1733 г. В 1734 году предисловие, уже в виде трактата, было опубликовано отдельно, и, наконец, в 1735 г. вошло в состав «Пути истины». Во всех изданиях сборника этот текст занимает первое место и является самым обширным из всех трактатов. Священное Писание рассматривается в нём с мистико-педагогической точки зрения; «научный подход» к Библии автором не одобряется.
Неприятием рационализма проникнут и второй трактат – блестящее гносеологическое исследование «Рассуждение о границах человеческого ума в деле постижения божественных истин». «Сей трактат», – пишет о его происхождении Терстеген, – «представляет собой частное ответное письмо, написанное мною в своё время по-голландски, а затем… переведённое на немецкий язык и широко распространившееся»[64]. Время написания – до 1735 г., поскольку трактат был включён уже в первое издание «Пути истины». На фоне всеобщего возвеличивания рационального мышления, присущего эпохе Просвещения, Терстеген отстаивает традиционную церковную точку зрения, согласно которой в вопросах богопознания разуму отводится подчинённое место по сравнению с сердцем. Автор не разводит с научной точностью сферы «ума» (рассудка), «разума» (разумения) и «сердца» – он сам говорит, что точное определение таких понятий невозможно[65]; но ради ясного изложения своих взглядов он относит все проявления человеческой падшести к уму, а всю совокупность веры – к сердцу. Конечно, на самом деле всё тоньше и сложнее. Ум и сердце во многом едины; и уму принадлежит важное место в духовной жизни (трезвение, контроль над греховными проявлениями падшей природы, осмысление процессов, происходящих в сердце), и сердце может заблуждаться. Но не эти «перекрёстные связи» являются предметом рассмотрения Терстегена; его задача – развеять ту зачарованность рациональностью, которая была свойственна его времени.
Третий трактат «Пути истины» – «Краткий трактат о сущности и пользе истинного благочестия» – уже упоминавшееся выше предисловие к переведённой в 1726 году «Книжке об истинном благочестии» Жана де Лабади. Это один из важнейших текстов Терстегена, посвящённый подробному и всестороннему выяснению того, что́ есть подлинная духовная жизнь и служение Богу.
Четвёртый трактат – «Об отношении к особым духовным дарам, видениям, откровениям и тому подобному». Две первые его части первоначально были предисловиями к 21-й и 23-й главам «Избранных жизнеописаний святых душ». Поскольку, как мы уже говорили, в этом трёхтомнике Терстеген описывал жизнь и подвиги католических святых и подвижников, преимущественно женщин, а их жития изобилуют видениями, откровениями, изображениями необычных духовных состояний и т. п., то для Терстегена было важно объяснить своим протестантским читателям эти малоприемлемые для них явления. При составлении жизнеописаний Терстеген старался сводить всё экстраординарное к минимуму, а при изложении того, что оставалось в его тексте, проявлял протестантскую строгость и трезвомыслие. Однако при этом он не отрицал и не отвергал экстраординарные духовные явления как таковые, но, наоборот, защищал их перед своими евангелическими читателями как проявление Божией благодати, хотя и требующее тщательной проверки своей истинности.
Третья часть трактата представляет собой письмо с ответом на вопрос одного голландского друга, как Терстеген относится ко многим необычным явлениям (сегодня мы назвали бы их «прото-харизматическими»), которыми порой сопровождалось Великое духовное пробуждение. «Старое жизнеописание», например, повествует, что во время многолюдных собраний в доме Терстегена во время его проповедей у некоторых присутствующих наблюдались некие психосоматические феномены: «воодушевительное» дрожание членов тела и т. п. Терстеген в такие моменты останавливал свою речь и всячески «утихомиривал» таких экзальтированных слушателей[66]. Ответ автора сводится к тому, что главное в жизни христианина – это его внутреннее богообщение, что экстраординарные духовные явления не составляют существенной и необходимой части этой жизни, что к ним нужно относиться с крайним трезвением (при этом даются и критерии такого отношения), но и не отвергать принципиально, предоставляя окончательный суд Богу. – Впервые трактат появился в третьем издании «Пути истины» 1753 года.
Пятый трактат, «Предостережение от духовной поверхностности и беспечности»[67], является одним из наиболее эмоциональных и быстро написанных текстов Терстегена. Основное его содержание – обличительное (несмотря на то, что сам автор во введении просит не рассматривать своё сочинение как полемическое). Обличение это направлено на последователей графа Николая Людвига фон Цинцендорфа[68]. В 1722 г. Цинцендорф основал общину, названную им «Гернгут» (Herrnhut – «под защитой Господней»). Её составляли главным образом гонимые от римо-католиков моравские «Чешские братья», к которым впоследствии присоединялись все, кого за неправомыслие изгоняли из «официальных» церквей. Их взгляды на духовную жизнь видны из терстегеновского текста. В известном смысле гернгутеров можно считать родоначальниками современного неопротестантизма с его очень упрощённым подходом к духовной жизни (стоит только уверовать, и дело спасения уже совершено). Такой подход и обличает Терстеген; его трактат представляет собой прекрасный образец полемики «строгого» протестантизма с протестантизмом «облегчённым».
Здесь нужно отметить ещё и следующее обстоятельство. Терстеген, будучи весьма здравомыслящим церковным мыслителем, всегда придерживался того, что С. С. Аверинцев называл «принципом лодки». А именно: если человек видит, что все, находящиеся в лодке, сгрудились на одной её стороне, он просто обязан, ради сохранения не только себя, но и всех, кто в лодке, перейти на другую сторону, чтобы уравновесить лодку. Такое стремление к уравновешиванию, даже посредством противопоставления своих взглядов мнению большинства, заметно в предыдущем, IV трактате, где Терстеген, видя излишнюю «сухость» протестантизма по отношению к экстраординарным духовным явлениям, становится на их защиту – но при этом не забывает подчеркнуть важность и духовного трезвения. «Принцип лодки» особенно ярко проявляется и в настоящем трактате. Когда большинство переходит на сторону «лёгкой веры», Терстеген считает своим долгом обратить внимание на другой аспект христианства – необходимость деятельного исполнения заповедей. При этом, защищая Закон Божий, Терстеген не отрицает исходный постулат протестантизма о спасении только верой и только благодатью, но лишь настаивает на том, что истинное христианство чуждо крайностей, и христианин должен идти царским, средним путём.
Первоначально данный текст появился в виде письма, направленного некоему голландскому адресату (в Рейнской Германии гернгутеры преследовались, в Голландии они существовали свободно) и датированного 19-м июля 1746 г. Очевидно, Терстеген придавал большое значение этому письму, потому что в том же году он переделал его в трактат и опубликовал. В сборник «Путь истины» текст вошёл в 1750 году; в последнем прижизненном издании 1768 г. автор дополнил его тремя приложениями.
Шестой трактат – «О различном понимании того, что́ есть благочестие и преуспеяние в нём» – продолжает тему III трактата. С необыкновенной глубиной и проникновением в суть предмета Терстеген рассматривает этапы и ступени внутренней духовной жизни. Этот текст принадлежит к самым ранним его сочинениям (1727 г.); первоначально он являлся предисловием к книге Жана де Берньера-Лувиньи «Сокровенная жизнь во Христе с Богом», о которой мы уже не раз упоминали. В издании 1768 г. автор снабдил трактат приложениями, из которых наиболее важно и интересно второе – «Краткое изъяснение того, что́ есть мистика». Это фактически последнее (не считая Завещания) сочинение Терстегена, написанное им за полгода до смерти. В нём обстоятельно и систематично разбирается, что означает понятие «мистика» с христианско-церковной точки зрения.
Развитием всё той же темы является и седьмой трактат – «Видимость и суть, пустой облик и подлинная сила благочестия, или служения Богу». О времени его происхождения ничего не известно. Впервые он появился во втором издании «Пути истины» в 1750 году. Из § 1 явствует, что первоначально это был отзыв на некое присланное Терстегену сочинение, в котором шла речь о вопросах внутренней жизни. Трактат представляет собой одно из наиболее совершенных, ярких и сильных произведений Терстегена. Выдвинув в начале изложения исходный тезис, автор рассматривает его со всех возможных сторон, всё более и более углубляясь в него. Заканчивается это рассмотрение развёрнутой молитвой.
В 1730 году Герхард Терстеген перевёл на немецкий язык знаменитое сочинение Фомы Кемпийского (ок. 1380 – 1471) «О подражании Христу» (1427). Эта книга, чрезвычайно популярная и любимая в Европе, в оригинале написанная на латыни, многократно переводилась на немецкий и до Терстегена (например, одним из переводчиков в своё время был Иоганн Арндт). Особенность перевода Терстегена заключается в том, что он опустил 4-ю, заключительную книгу «Подражания» (в которой говорится о Таинстве Причащения) как «слишком католическую» и заменил её на небольшой трактат Герлаха Петерсена «Собеседования сердца с Богом» (также перевод с латинского)[69]. Как первые три части «Подражания», так и четвёртую часть – «Собеседования» – Терстеген предварил в своём издании отдельными предисловиями. Впоследствии они вошли в состав сборника «Путь истины» как VIII и IX трактаты.
Восьмой трактат – «Истинная мудрость, или пребывание только с Богом и в самом себе» – на фоне окружающих его чрезвычайно глубоких и сильных VII и IX трактатов представляет собой более ординарный, церковно очень традиционный текст. Интересно здесь то, что во второй части трактата Терстеген настолько удачно подражает стилю Фомы Кемпийского, что у читателя даже возникает сомнение, не является ли это просто цитатами из Фомы. Третья часть посвящена рассмотрению того, чем может и должно быть подражание Христу, если смотреть на внешнюю земную жизнь Спасителя. В качестве краткого приложения к трактату Терстеген даёт отрывок из сочинений одного из подвижников благочестия XV века, лотарингского отшельника брата Лоренца (Николауса Хермана, † 1691) «О непрестанном пребывании в сладчайшем присутствии Божием» (средоточие духовной практики самого Терстегена). Более развёрнутое извлечение из творений этого мистика входит в состав трёхтомника «Избранные жизнеописания святых душ».
Девятый трактат – «Краткое наставление, как искать Бога и лица Его». Этот небольшой текст является одной из вершин творчества Терстегена. Как и в предыдущем трактате, здесь говорится о подражании Христу – только уже оно рассматривается как внутреннее усвоение человеком свойств Божиих. В конце трактата Терстеген, описывая плоды этого усвоения, поднимается до прямо-таки экстатических высот. Впрочем, при этом автор остаётся строгим и трезвым евангелистом, так что его экстатизм не переходит в излишнюю восторженность (свойственную порой некоторым католическим сочинениям этого рода) и остаётся вполне церковно-традиционным, сопоставимым с экстатизмом таких св. отцов, как преп. Макарий Великий или преп. Симеон Новый Богослов.
Десятый трактат – «Совершенный путь истинной любви» – построен подобно IV трактату. Первые две его части – извлечения из предисловий Терстегена к жизнеописаниям Катарины Сиенской и Катарины Генуэзской (10-я и 15-я главы «Избранных жизнеописаний святых душ»); третья часть – письмо, обращённое к некоему пастырю или душепопечителю.
Одиннадцатый трактат – «Братское учительное, увещательное и утешительное послание к обратившимся к Богу ду́шам» – стоит в одном ряду с IV и V трактатами, рассматривающими тему духовной поверхностности и беспечности новообратившихся христиан. Первоначально это было письмо, написанное Терстегеном 30 сентября 1734 года и направленное им и Вильгельмом Хоффманом к духовно близким им людям, проживающим в Бергишской стране. Терстеген предостерегает их, что яркое переживание призывающей благодати, ощутимо касающейся человеческого сердца – только начало христианской жизни; а дальше предстоит длительный и непростой путь. Краткое (но весьма полное и глубокое) описание этого пути и составляет содержание трактата.
Из текста, помимо прочего, видно и отношение обывателей к своим «духовно пробуждённым» согражданам. Оно было весьма отрицательным. Неприятие «духовного пробуждения» со временем всё более увеличивалось и, как мы уже говорили, привело к запрету в 1740-м году всех внебогослужебных собраний в Рейнско-Рурской области. Ка́к Терстеген предлагает реагировать на такое неприятие, показывает приложение к трактату – «Ободряющее и воодушевительное послание, обращённое к тем же духовно пробуждённым душам в виду угрожающего им преследования». Это ещё одно его письмо, датированное 1737-м годом и направленное тем же адресатам.
Двенадцатый трактат – «О христианском отношении к духовным песнопениям и церковному пению». В 1736 году Терстеген издал сборник песнопений замечательного духовного поэта Иоахима Неандера (1650 – 1680), предпослав ему обширное предисловие, главная тема которого – соотношение внешнего и внутреннего в духовно-церковной жизни. В дальнейшем Терстеген несколько раз переиздавал эту книгу, дополняя её другими песнопениями, в том числе и своими. Последнее прижизненное издание 1768 года получило название «Gottgeheiligtes Harfenspiel der Kinder Zion» («Священная арфа детей Сиона»); в том же году Терстеген включил своё предисловие в «Путь истины» в качестве заключительного трактата.
Первое приложение – «Изъяснение некоторых положений о вере, оправдании, писаном слове Божием и проч.». – результат того самого испытания правоверия Терстегена со стороны прусской оберконсистории в 1754 году, о котором мы рассказывали выше. Конспект с изложением своих взглядов Терстеген впоследствии переработал и расширил и в 1763 г. напечатал, а в 1768 г. присоединил к «Пути истины».
«Изъяснение» состоит из трёх частей. В первой, самой большой части, говорится о вере и оправдании – ключевом понятии протестантизма. Оставаясь в рамках протестантского богословия, Терстеген включает в это понятие всё богатство церковного мистического опыта. Весьма выразительно описано состояние высокого богообщения, которому также находится место в парадигме оправдания («четвёртое оправдание»); такое парадоксальное изложение – находка Терстегена, пожалуй, единственная в своём роде.
Вторая часть, в которой автор, дополняя I трактат, излагает свои взгляды на Священное Писание, носит полемический характер. Полемика эта направлена против так наз. «естественной религии» и вообще против современных Терстегену идей эпохи Просвещения и «мирской учёности».
Наконец, в третьей, самой краткой части Терстеген касается вопроса об «αποκαταστασις παντων» («восстановлении всего»). Очень интересен подход автора к таким темам: уже в начале «Изложения» он обозначает их как «неважные, не относящиеся к насущнейшим для человека». Здесь мы видим характерную черту богословствования Терстегена – всё направлено только на духовную жизнь, на внутреннее богообщение; а что сверх того, то не имеет существенного значения. Такая позиция, несомненно, помогла Терстегену избежать крайностей реформатского пиетизма, к которому он принадлежал. Его, в отличие от многих других представителей этого религиозного движения, не занимали ни ожидания конца света, ни разные теософские мнения, ни «сепаратистское» создание общины своих сторонников и т. п. Только внутренняя жизнь в Боге была предметом его интереса и заботы.
И об этом замечательно свидетельствует последний текст сборника «Пути истины», второе приложение – «Сила любви Христовой». Это единственная из его проповедей, которую сам Терстеген записал и издал, сначала отдельно, а затем и в составе «Пути истины». Зная его равнодушное отношение к записыванию и распространению своих проповедей, можно с определённостью сказать, что исключение, сделанное им для этой проповеди, было не случайным: с необыкновенной глубиной и всесторонностью здесь раскрывается полнота внутренней духовной жизни, рассматриваемая сквозь призму любви Христовой.
Заканчивая наш обзор, отметим вместе с исследователем жизни и творчества Терстегена К. П. ван Анделем, что хотя все тексты «Пути истины» были написаны в разное время, по разным поводам и не в том порядке, в каком они размещены в книге, Терстегену при составлении сборника удалось достигнуть замечательного единства как по содержанию, так и по форме[70]. И поскольку, как мы уже говорили, «Путь истины» с наибольшей полнотой представляет взгляды автора, то знакомство современного русского читателя с его творчеством лучше всего начинать именно с этой книги.
Зачем нам всё это нужно?
«Но зачем нам нужно со всем этим знакомиться?» – приблизительно так вопрошали многие православные в комментариях, когда первые варианты переводов трактатов выкладывались на научно-богословский сайт Московской духовной академии[71]. – «Что могут нам дать эти тексты инославного христианина? Разве у нас мало своих святых отцов?» – Попробуем ответить на эти вопросы.
Герхард Терстеген, как мы уже увидели, вобрал в себя всё богатство современной ему западной духовно-церковной жизни. В нём гармонично сочетались и дали прекрасный «синтетический» плод 1) реформатский протестантизм – от него у Терстегена трезвость и опора на Священное Писание, 2) пиетизм – отсюда поставление во главу угла не отвлечённого правоверия, но живого благочестия, то есть внутренней жизни во Христе, и 3) квиетизм, определивший основы духовной практики Терстегена. Был открыт Терстеген и католицизму, перенимая опыт внутренне-мистической молитвенной жизни католических святых и подвижников. Но не только это. Терстеген глубоко изучал и хорошо знал творения святых отцов Древней Неразделённой Церкви, высоко ценил монашествующих отцов-пустынников и сам ощущал себя принадлежащим скорее именно к этой Церкви, чем к своей «наследственной религии»[72]. Современные исследователи прямо указывают на сходство молитвенного и душепопечительского делания Терстегена с православием. «Можно с полным правом поставить знак равенства между духовным душепопечительством Терстегена и русским старчеством», – пишет швейцарский учёный Вальтер Нигг[73]. Крупнейший современный терстегеновед Хансгюнтер Людевиг отмечает: «Через него… в евангелическом пространстве впервые удивительным образом получила распространение "умная молитва" Восточной Церкви»[74].
Читатель, знакомый со святоотеческим наследием, обнаружит многочисленные совпадения между тем, что пишет о духовной жизни Терстеген и поучениями святителей Феофана Затворника и Игнатия (Брянчанинова) – в том числе о духовной трезвости, о недопустимости образов и воображения в молитве, об избегании видений, откровений, всякого рода «чудесностей» и экзальтаций и всего того, что эти святители связывали с понятием «мистика» (к сожалению, как мы уже заметили вначале, текстов Терстегена они не знали, поэтому судили о западной мистике весьма однобоко[75]). XII трактат «Пути истины» и наставления свт. Феофана о молитве во многом совпадают почти дословно.
«Тем более!», – скажут ревнители православия, – «если совпадают, то никакой Терстеген нам и не нужен. Феофана Затворника разве недостаточно?»
На наш взгляд, недостаточно. Вот несколько причин.
1. В обзоре книги «Путь истины», касаясь III трактата, мы отметили, что этот важнейший текст Терстегена посвящён подробному и всестороннему выяснению того, что́ есть подлинная духовная жизнь и служение Богу. Православное предание чрезвычайно многообразно и богато; содержит оно и то, о чём говорит Терстеген. Наставления мистического характера о внутренней жизни можно найти у преп. Макария Великого, отчасти у свт. Феофана Затворника и у других древних и новых святых. Но если в творениях св. отцов это мистико-этическое учение чаще всего рассеяно в виде отдельных афоризмов, размышлений, указаний и т. п., то Терстеген излагает его внятно, системно и кратко. В этом заключается преимущество терстегеновских текстов перед безбрежным морем святоотеческой письменности.
2. Терстеген специально строит своё изложение так, чтобы всё церковно-институциональное оказалось за скобками. Богослужение для него – это исключительно внутреннее делание христианина (для православных понятие «богослужения» чаще всего сводится к участию в храмовом действе). Терстеген решительным образом концентрирует всё своё внимание только на внутреннем богообщении, и ни о каких внешнецерковных действиях, как непременном условии для него, не упоминает. Напротив, свт. Феофан сущностной и обязательной стороной духовной жизни полагает не только Таинства, но и активное участие во внешнецерковных чинах: выстаивание служб, соблюдение дисциплинарных постов и прочих византийско-обрядовых установлений, совершение множества поклонов и т. д[76]. На первых порах начального воцерковления всё это вполне может приносить плоды. Однако в дальнейшем такая непременная связь духовной жизни с внешней церковностью не только перестаёт «срабатывать», но порой становится и препятствием к внутренней жизни души во Христе. Здесь мы сталкиваемся с феноменом так наз. «расцерковления» – когда христиане, уже давно проводящие церковную жизнь, исчерпывают для себя многие формы внешней церковности, а современное православное душепопечение не только не предлагает им никакой иной методологии дальнейшей жизни во Христе, кроме постоянного воспроизведения тех или иных приёмов, свойственных лишь начальному этапу церковной жизни, но и объявляет такое «отвращение» человека от служб, постов и тому подобного «искушением» и грубым нарушением порядков духовной жизни, чуть ли не «отпадением от Церкви». Терстеген же пишет об этом, как о непременном и важном этапе внутреннего развития христианина, и даже более того – как о начале подлинной христианской жизни. Такой процесс расцерковления (и выхода из него) блестяще описан в VI трактате и во многих других местах «Пути истины».
3. Немалый вклад в
расцерковление вносит отсутствие в православной церковной педагогике должного
осмысления Первой заповеди Христа –
4. На современного русского
православного читателя весьма сильное влияние оказали (и продолжают оказывать)
сочинения святителя Игнатия (Брянчанинова). Известно, что свт. Игнатий был
решительным противником книги Фомы Кемпийского «О подражании Христу» и крайне
резко критиковал её[78].
А поскольку в силу некоторых обстоятельств (требующих отдельного рассмотрения)
свт. Игнатий в советское и постсоветское время из всего лишь
5. Книга Терстегена позволяет высветить не только пастырские, но и богословско-педагогические лакуны сегодняшнего православия. Одной из таких лакун является непроработанность учения о новом рождении свыше, о котором говорится в 1-й и 3-й главах Евангелия от Иоанна и в других местах Священного Писания. В православном представлении новое рождение свыше «автоматически» даётся человеку в результате принятия им (даже и в младенческом, несознательном возрасте) Таинств Крещения и Миропомазания. Более глубокий внутренний опыт убеждает в том, что это не вполне так. Рождение свыше – процесс, который должен происходить со всяким христианином сознательно. Немного об этом пишет св. Феофан Затворник в своём сочинении «Путь ко спасению»[79], в частности, когда говорит, что, придя в возраст, крещёный во младенчестве христианин должен сознательно воспринять и обновить те обеты Крещения, которые за него дали крёстные[80]. Но это только одна деталь, и у других св. отцов эта тема не поднимается, да и сам свт. Феофан её не развивает. Терстеген же, следуя общепиетистской традиции, подробно описывает весь процесс нового рождения свыше, подчёркивая, что оно весьма отличается от первого этапа начального покаяния и обращения человека к Богу. Этот процесс имеет вполне определённые признаки, в том числе и прохождение христианина через внутренние испытания и искушения – то самое расцерковление, о котором мы здесь говорим. Православные христиане, попав в ситуацию расцерковления, пугаются, не знают и не понимают, что с ними происходит, не получают пастырской помощи и впадают в уныние, а то и вовсе уходят из Церкви – и всё потому, что истина о новом рождении свыше и о том, что́ сопровождает это духовное явление, не раскрыта в православном практическом богословии с достаточной ясностью. Тексты Терстегена могут оказать здесь неоценимую услугу.
6. Другая важная богословская вещь – позиционирование веры. Для современного православного сознания характерно отношение к вере, как к чему-то «техническому», раз и навсегда данному и неким образом вынесенному за скобки (здесь имеется в виду не вера как интеллектуальное убеждение в истинности христианских догматов, но вера как непосредственное средоточие внутренней жизни христианина[81]). Чаще всего вера «по умолчанию» рассматривается как начало духовной жизни, условие для неё, а суть само́й этой жизни полагается в ином – в покаянии, подвигах по очищению сердца от страстей и т. п. (см. приведённые выше высказывания проф. Осипова)[82]. Эта парадигма порождает «аскетику синергии», основанную на принципе «делай внешнее – придёт внутреннее; делай человеческое – придёт благодатное». Нельзя сказать, что это неправильно; «аскетике синергии» есть место на начальных этапах духовной жизни. Но нужно всегда иметь в виду, что «аскетика синергии», рассчитывая на то, что те или иные действия человека привлекут божественную благодать, не может быть свободна от «торговых отношений» между человеком и Богом. «Я попощусь, помолюсь, потружусь, “поозлобляю себя” (термин св. Феофана Затворника)[83], а Бог даст мне за это благодать»; «я дам кровь, а Ты, Боже, непременно дай мне дух»[84]. «Аскетика синергии» как бы «заставляет» Бога действовать так, как мы от Него ожидаем. Но в этом случае уже не остаётся места вере – в то время как Бог действует именно в пространстве веры, а не отношений «купли – продажи».
И в этом, собственно, заключается суть проблемы расцерковления. «Аскетика синергии», говоря упрощённо – это когда человек, думая своими силами понудить Бога ниспослать ему благодать, превращает всю свою христианскую жизнь в непрестанную обрядово-аскетическую деятельность. Результатом этого чаще всего является то, что из его отношений с Богом фактически уходит Бог, и человек остаётся один – полагая при этом, что он угождает Богу. Оставшись же только с самим собой, человек попадает в тупик; он годами ходит по кругу, теряет свои духовные силы и не возрастает во Христе. Для дальнейшего движения вперёд наряду с «аскетикой синергии» непременно должна быть «аскетика веры» (более того: «аскетика синергии» должна «перетечь» в «аскетику веры» и замениться ею) – но что это такое, православный христианин не знает, а церковная педагогика его этому не учит.
Но обо всём этом говорит Герхард Терстеген в своих сочинениях[85]. Вера – не только начало и условие, но всё содержание, всё богатство христианской жизни. «Аскетика веры» основывается на 1) детском поставлении себя в присутствие Бога (категория «детскости» очень важна у Терстегена), 2) всецелом предании себя и всего своего, внешнего и внутреннего, Богу в сердечном акте веры и устремления к Богу и 3) предоставлении Ему действовать в нас (из активных усилий самого человека требуется: тщательное хранение себя от греха, возможное отстранение от мирской суеты, «внутрь-собирание» и молитва (о ней ниже) и крайнее внимание к действиям Бога в нас, давание в себе места этим действиям и несопротивление им). Православные всего этого боятся и отталкивают от себя, считая это «прелестью» и «несмирением», потому что основное занятие христианина, согласно свт. Игнатию – покаяние и видение своих грехов[86]. Но только в контексте «аскетики веры» можно говорить о подлинном покаянии, ибо лишь в детском предстоянии Богу и всецелом «вверении» себя Ему рождается настоящее смирение, в свете которого человек только и может увидеть свою падшесть (а не наоборот). Учением (отсутствующим в православном обиходе) о внутреннем возрастании в христианской жизни и об «аскетике веры» как главном факторе этого возрастания Герхард Терстеген просто незаменим для всех, кто ищет Бога.
7. Тексты Терстегена высвечивают и некоторую «недоработанность» православного отношения к молитве. Несмотря на великое богатство святоотеческих наставлений об этом духовном делании, на практике молитва православных христиан сводится к тому, что они непрестанно что-то говорят Богу, словами или мыслями – и ничего более. Такая молитва лишена двусторонности; никакой «обратной связи» в ней не предполагается (хотя в православной литературе можно найти наставления о необходимости внимания к ответу Бога[87]), а если бы она и возникла, то большинство молящихся со страхом и непониманием отстранились бы от неё. Внешнее храмовое богослужение (мы не имеем здесь в виду Таинства), которое практически приравнивается к богообщению и которое поэтому воспринимается как самоценность, также состоит исключительно из говорения (и пропевания) тех или иных молитвенных текстов – говорения во многом избыточного, а для современных прихожан по большей части и непонятного. Но даже и популярные наставления об Иисусовой молитве ориентируют православного христианина, как правило, на человеческую само-деятельность (о которой мы только что сказали) – на действия по «выжиманию» из себя мыслей и чувств, аскетически ориентированных на далёкого и молчаливого Бога. От Терстегена же мы узнаём об иной, большей, чем сфера «проговаривания», молитве – безмолвном, смиренном и благоговейном предстоянии Живому и близкому нам Богу и внимании ко всем Его действиям; о непрестанной молитве как повседневном осознанном пребывании в соприсутствии Божием. Среди православных отцов об этом ярче всего говорил св. Исаак Сирин, но он (а вслед за ним и все остальные духовные авторы) подчёркивает, что таких молитвенников – «один из многих тысяч»[88], в то время как в квиетизме и пиетизме это было нормой для масс людей[89]. К этой норме и приближают нас сочинения Терстегена.
8. В заключение отметим, что столь полное проникновение во внутреннюю духовную жизнь, столь глубокий и, несомненно, истинный опыт, стоящий за всеми произведениями Терстегена, решительным образом опровергает расхожее представление многих православных о том, что формальные догматические отличия от православия «автоматически» лишают неправославного христианина подлинности духовной жизни во Христе. Ошибочность тезиса «вне православия может быть только заблуждение» ясно обнаруживается при чтении книги «Путь истины» реформата Терстегена.
Подведём итоги. Ясное изложение учения о внутренней духовной жизни; неинституциональность, которая позволяет человеку любой христианской деноминации, стоящему на любой ступени церковности, прилагать это учение к себе; акцент на двусторонности в отношениях человека и Бога; наставления о любви к Богу, о последовании Христу, о том, что во внутренней жизни на Бога нужно обращать большее внимание, чем на копание в своих грехах; призыв к «детскости» во Христе; подробное раскрытие того, что́ есть «аскетика веры», учение о молитве как непрестанном пребывании в живом соприсутствии Божием – всё это (как и многое другое) не только должно быть интересно православному читателю, но и вполне может стать для него действенным руководством, как не дезориентироваться на христианском пути, как не «расцерковиться» вплоть до ухода из Церкви и как восполнить те отмеченные нами богословско-педагогические лакуны в современном православии, из-за которых столь низок «КПД» сегодняшней духовно-церковной жизни.
Несколько слов о переводе
Настоящий перевод осуществлён по следующим изданиям:
1) Weg der Wahrheit, die da ist nach der Gottseligkeit. Sechste verbesserte Auflage. Spelldorf, bei Mülheim an der Ruhr, 1803 (репринт);
2) Weg der Wahrheit, die da ist nach der Gottseligkeit. Stuttgart, 1926.
Кроме того, учитывались размещённые в открытом доступе в сети Интернет электронные версии последнего прижизненного издания «Пути истины» 1768 г. и американского издания 1850 г[90].
Примечания во всех трактатах авторские; текст, заключённый в квадратные скобки, принадлежит переводчику. В тех случаях, когда цитируемый Терстегеном источник не найден, в примечаниях даётся только буквальное авторское указание.
Священное Писание приводится Терстегеном в подавляющем большинстве случаев не дословно. Поэтому в нашем издании мы отказались от обыкновенного различения точных и неточных цитат из Писания; даются только простые ссылки.
Переводчик осознаёт, что сложный и достаточно архаичный стиль автора может оказаться весьма тяжёлым для восприятия современного человека. Терстеген мыслит ясно, но излагает свои мысли огромными предложениями и периодами. Где возможно, переводчик старался упрощать текст; далеко не всегда это удавалось. Но тем интереснее духовная задача: те, кому наставления Терстегена необходимы, «пробьются» через стиль – и обретут живительный источник, по сравнению с которым сложности при чтении покажутся малозначащим неудобством. Хотелось бы пожелать этого обретения всем читателям.
ПУТЬ ИСТИНЫ,
или
подлинного благочестия
______________
Составлено из двенадцати трактатов
и двух приложений,
написанных по различным поводам,
прежде напечатанных по отдельности,
а ныне собранных
Герхардом Терстегеном
(Пс. 118, 30)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Стремящийся к истине и спасению читатель!
Если ты действительно таков, каким я тебя наименовал, то название сей книги обещает дать тебе руководство к тому, что ты ищешь, если ты будешь читать оную со вниманием, в мирном и тихом устроении души. Но поскольку в своём странствии чрез лабиринт мира сего ты, конечно, уже не раз бывал обманут прекрасными названиями разных книг и приведён ими на такой путь, какой не имеет ничего общего с истиной, – то я могу только препоручить Господу, примешь ли ты решение довериться незнакомому тебе человеку, который дерзает по Богу указывать тебе путь истины, и взяться за чтение его книги. Я лишь надеюсь на то, что поиски истины и спасения столь настоятельны для твоей души, что ты готов, ища оные, испытать многое, и посему возьмёшь на себя труд хотя бы просмотреть сии малые странички – не поспособствуют ли они достижению твоей цели.
1. Титул
сего сочинения «Путь истины, или подлинного благочестия» должен с самого начала
подчеркнуть, что всякая истина, не происходящая из подлинного благочестия, то
есть богообщения, и не имеющая целью богообщение, не есть то, чем она
именуется, но является или заблуждением, или ложью, или всего лишь мимолётной
видимостью или тенью. Поистине, только
2.
Задумайся над тем, любезный мой читатель, что, когда мы с тобою приблизимся к
вратам вечности, то должны будем со всею ясностью увидеть и исповедовать, что
ничто недостойно именоваться истиной или познанием истины, если оно не делает
нас подлинно благочестивыми, не приводит нас к Богу и к спасению души и не даёт
нам уже здесь
3. Также
прими глубоко к сердцу то, что все твои искания истины будут жалкой суетой и
напрасной тратой времени и сил, если ты преимущественно пред всем прочим не
будешь стремиться к подлинному благочестию и не положишь
4. Поставив сочинение о Священном Писании прежде всех других трактатов, я тем самым выказываю своё глубокое убеждение в том, что сия божественная книга есть единственное безошибочное мерило пути истины, то есть богообщения. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в божественном происхождении Библии и её исключительном превосходстве над всеми прочими книгами. Поистине, великая и чудная книга! Неисчерпаемое сокровище всех основополагающих и исполненных силы истин! Где мало внимают сей книге, там не приходится ожидать ничего хорошего; бесчисленные опыты являют нам это с очевидностью. Только да учится всякий правильному отношению к святой Библии, и да не ослабевает в молитве.
5. Во
втором трактате подробно говорится о недостаточности и обманчивости
падше-природного ума, равно как и о том, что не он, и не усилия нашего
активничающего рассудка, есть, собственно, средство и путь, дающие нам познание
Бога и Его истины; но что истина, как Божий благодатный дар, приемлется
6. Далее, в третьем и четвёртом трактатах, описывается само сие благочестие, как основание и цель всякого познания истины, при чём сущностное в благочестии отделяется от привходящего и случайного. В пятом, шестом и седьмом трактатах это различие сущностного и второстепенного рассматривается более подробно; также говорится о всевозможных ошибках и недоразумениях на пути благочестия и указывается, как избежать их. В восьмом и следующих за ним трактатах даётся краткое руководство к доступному всем сердечному деланию подлинного благочестия и, как следствие сего, опытному вкушению истины.
Хотя первоначально под титулом «Путь истины, или подлинного благочестия» были изданы только первые три трактата, но я полагаю, что сие именование может быть с не меньшим основанием приложимо и к дополненному последующими трактатами сборнику.
7. Как уже сказанное, так и само содержание книги показывает, что я написал сии сочинения не в одно время и не в том порядке, в каком они изданы. Чаще всего это были либо предисловия к изданным мною книгам других авторов, либо письма, кои впоследствии, частью с моего ведома, частью без оного, были напечатаны здесь и там. Ныне же, следуя пожеланию друзей, я издаю сии писания вкупе, как это уже произошло с различными моими сочинениями на других языках[92].
Цитаты, извлечённые из некоторых авторов и приводимые в первых изданиях на латыни, переведены в сем последнем издании, ради широкого круга читателей, на немецкий язык.
Господь силою Духа Своего да отверзет сердца читателей сему свидетельству Своей истины, чтобы Сей неложный Учитель (Ин. 14, 26) Сам наставлял нас на путь Божий (Пс. 85, 11), дабы мы свято и непорочно ходили в Его истине (3 Ин. 4), ожидая блаженного упования (Тит. 2, 13) жизни вечной! Аминь.
Трактат I
_____________________________________
Руководство
к истинному разумению
и душеполезному применению
Священного Писания
(Пс. 118, 18)
ВВЕДЕНИЕ
Сие краткое сочинение о Священном Писании, выходящее ныне с некоторыми дополнениями в свет, первоначально было написано и сделалось известным как предисловие к изданию одной из немецких Библий, при чём не имелось в виду ничего большего, как только послужить тем, кому сия Библия попадёт в руки. Но поскольку предисловие это широко распространилось и было отдельно напечатано не только по-немецки, но и по-голландски, и все экземпляры были распроданы, а ныне многие вновь желают видеть его издание на немецком языке, – то я увидел в этом руку промысла Божия, коему и предаю как себя, так и моё сочинение, со смиренным упованием и молитвою, да осенит его Бог Своим благословением и да восполнит всякий его недостаток Своим благодатным помазанием в сердцах читателей.
Содержание и цель сего сочинения заключается в следующем:
В первой главе указывается на авторитет Священного Писания и на должное благоговение, какое всякий обязан питать по отношению к нему. Этим, с одной стороны, среди прочего, может быть исправлено пагубное заблуждение тех, которые, будучи преисполнены духовной гордости и высокомерия, под надуманными предлогами «высокой духовности» относятся к писаному слову Божию свысока – к расстройству и вреду неопытных душ. Как говорит некий богонаученный муж: «Всем тем, кои не принимают таковое благодеяние и дар Божий с подобающим благоговением, надлежит пожелать, чтобы они учились почитать слово Божие (равно как и другие благодатные средства) надлежащим образом, не умаляя Писание по природной своей гордости, своенравию и высокоумию, как будто они уже далеко превзошли его; но уразумевая, что они, может быть, ни единой ещё и буквы божественной истины не поняли по силе её, не говоря уже о том, чтобы возыметь живой её опыт»[93].
С другой стороны, этим может быть обличена и бесчинная клевета других, которые обвиняют в непочитании Писания христиан, настаивающих на необходимости внутреннего опытного просвещения и освящения и, исходя из сего, возвышающих свой голос против превратного толкования и неправильного применения Писания. Именно таких христиан и укоряют в том, что они принижают значение писаного слова Божия или и вовсе отвергают его, – каковое подозрение совершенно безосновательно и исходит из сердец, лишённых любви. Ибо очевидно, что души, чрез Священное Писание идущие ко Христу, дабы в Нём обрести жизнь (Ин. 5, 39), относятся к Писанию с несравненно бо́льшим благоговением и почерпывают в нём стократно бо́льшую пользу, нежели все те, кои, похваляясь внешним знанием Писания, внутреннюю его суть отвергают, и, держась за букву Писания, не видят чрез неё, как им придти к внутреннему познанию Христа и общению с Ним. Но не значит ли это обольщаться шелухой, а на плод не обращать внимания?
Как, вопреки сему представлению, просвещённые души всегда настойчиво предостерегают от пренебрежения словом Божиим, можно подтвердить очень многими свидетельствами. Процитируем только одного писателя, высоко чтимого самим Лютером, слова которого могут послужить вышеназванным клеветникам во вразумление, а гордецам, упомянутым перед ними, в обличение. «В духовном превозношении, – говорит автор “Немецкой Теологии”, – диавол внушает человеку, чтобы он видел себя уже взошедшим на самую высоту и приблизившимся к Богу и уже более не нуждающимся впредь ни в Писании, ни в Законе, ни в тех или иных благодатных средствах, так что якобы он уже стал не зависящим ни от чего. Но где нищета духа и подлинное смирение, там бывает совсем по-другому»[94].
Во второй
и третьей главах говорится о том, как всякий верующий христианин и без обременения
себя человеческой учёностью может беспрепятственно достигнуть правого понимания
Священного Писания, а вместе с тем познания Бога и разумения истины. Я думаю,
что если бы постижение Писания искалось на таких путях и при помощи таких
средств, на которые указывается в сих главах, то христианство не было бы столь
колеблемо и расстраиваемо многочисленными заблуждениями, спорами, разделениями
и лжеучениями. Однако это может показаться тем, кто настроен по-пелагиански[95], равно как и тем, кому знание
Писания стоило больших денег за учёбу и усилий ума, не чем иным, как
чудачеством. Гордая наша падшая природа хочет всё своё приобретать и покупать
сама, а не испрашивать у Господа Бога, ожидая всего только от Него. Ту истину,
что Бог Святым Своим Духом должен просветить нас,
Наконец, в четвёртой главе даются некоторые простые наставления, как именно надлежит читать, уразумевать и применять Священное Писание на благо души. Целью всех этих наставлений, если сказать вкратце, является то, чтобы мы, недолго задерживаясь на внешнем, на образах, искали в Писании только пользы, напитания и исправления своей души, пребывая внутри самих себя в безыскусной простоте. Тогда сможем мы увидеть, как посредством внешнего слова отворяется наше сердце сущностному Слову Божию, Иисусу Христу, и как сие Слово являет нам Себя в обличении, научении, утешении, запечатлении той или иной истины в душе, внутрь-собирании духа воедино и в других божественных действиях, ведущих нас к тому, чтобы мы без всякого прекословия дали в себе место сему Слову, последовали Ему в вере и таким образом могли всё больше и сущностнее приближаться к Нему и иметь жизнь в общении с Ним – на что и направлено всё Писание.
О сладчайший Иисусе! да воздастся Тебе наша смиренная благодарность за драгоценный дар Твоего писаного слова, ниспосланного нам, падшим творениям, с небес чрез избранных посланников Твоих, дабы паки призвать и обратить нас к Себе, к общению с Тобою в Духе и любви! Отверзи же наши сердца, Господи, да внемлем, услышим и научимся всему этому от Самого Отца (Ин. 6, 45) и так придём к Тебе! Аминь.
О подобающем благоговении,
какое надлежит нам иметь пред Священным Писанием,
и о том, как мы должны относиться к нему
1. Во веки веков не сможем мы в должной мере отблагодарить Бога, бесконечно благого Человеколюбца, что Он чрез Свои избранные орудия, Пророков и Апостолов, изволил дать нам Своё писаное слово, сие неоценимое сокровище, которое и доселе, вопреки всяким ухищрениям и действиям царства тьмы[96], сохраняет для нас дивным Своим промыслом. Но уразуметь это может только тот, кто со страхом Божиим созерцает высокую и святую конечную Его цель, какую Он желает осуществить посредством сего благодатного дара и спасительного средства – а именно: вновь обратить к Себе падшего человека и, как на помочах, привести его к Самому Себе, к внутреннему и вечному единению и общению с Собою в Иисусе Христе.
2. То, что человек в его нынешнем нечувствии, расстройстве и глубокой тьме не в силах достичь этого без руководства и вспомогательных средств со стороны Бога, никто отрицать не может. Но из такого состояния падшего человека необходимо следует и то, что сему божественному руководству надлежит быть не только непосредственным и внутренним, но также одновременно и внешним. Падший человек не только в своих чувствах, мыслях, сердечных стремлениях и любви горестным образом отвратился от Бога и от самого себя во внешнее, так что теперь он раздроблен и множествен; но и по внутреннему человеку в силу непрекращающегося действия и калейдоскопического движения многоразличных желаний, вожделений, страстей, своеволия, самолюбия и тому подобного он пребывает в ужасающем беспокойстве, разорении, головокружении и опьянении. Очевидно, что пока дело обстоит таким образом, человеку совершенно невозможно воспринять Самого Бога (Который есть простая и духовная сущность) и различить непосредственный голос Его Духа (который слышится только в глубочайшей тишине) без помощи некоего внешнего руководства[97].
3. Бог должен снизойти к падшему человеку, чтобы он мог быть воздвигнут и возвышен к общению с Ним. Бог должен говорить с разорённым и распахнутым наружу человеком так, чтобы тот услышал и понял Бога – то есть внешне, о́бразно, я бы сказал, громогласно, дабы человек был ошеломлён этими сильными звуками и ими приведён к молчанию и вниманию себе. Тогда он сможет воспринимать и различать в своём сердце и совести движения божественной благодати; и если он верно последует за ней, то она поведёт его за руку и приуготовит к подлинному просвещению и богообщению в Духе. Тогда только он с великим изумлением и радостью увидит и познает прекрасное согласие сущностного и вечного Слова Божия с писаным словом в книгах Священного Писания.
4. Задумаемся над этим глубже, и мы сможем легко увидеть, как надлежит нам правильно относиться к сей божественной книге, верно понимать её и применять на пользу души.
Священное
Писание есть
5.
Священное Писание есть
6.
Священное Писание есть
7.
Священное Писание есть
8.
Священное Писание есть
Господи Боже, даруй нам, да поклонимся сей глубине премудрости Твоей! Научи нас быть духовными людьми, дабы мы могли смотреть на всё и судить обо всём духовно (1 Кор. 2, 14)! Сам действуй в нас Своею благодатию так, чтобы слово Твоё исполнялось как вне нас, так и в нас!
9.
Священное Писание, наконец, есть
Итак, отсюда видно, как мы должны воспринимать Священное Писание, и с каким благоговением относиться к нему. Исследуем же теперь, как нам право понимать и с душевной пользой применять Писание, что для нас, собственно, и является главным.
Необходимый, всеобщий и безошибочный путь к просвещению души
и правому разумению Священного Писания
1. Прежде
всего надлежит с определённостью сказать, что для истинного разумения
Священного Писания (равно как и для познания Бога и всех божественных истин)
требуется только одно средство. Это средство двояко: со стороны Бога – Его
благодатное просвещение, а со стороны человека – соответствующее состояние
духа, позволяющее воспринять это божественное просвещение. Мы не можем видеть
без света; также не можем мы видеть без открытых и обращённых к свету очей. По
падшей природе ни того, ни другого у нас нет – мы ходим во тьме и есть сама
тьма (Еф. 5, 8):
С теми,
кто отвергает эти и другие многочисленные свидетельства Писания о слепоте и
повреждённости человеческого ума в духовных вещах и непременной необходимости
благодатного просвещения от Бога, мы спорить не будем:
Ум
непросвещённого человека, если он жаждет узреть Бога и ясный свет Евангелия,
должен вести себя подобно слепорождённому, который хочет узнать, что такое
дневной свет. Рассмотрим образ его действий: он слушает со всем вниманием, как
говорят о свете; он слагает всё, сказанное ему, в своей памяти; наконец, он
составляет себе некое представление и понятие о свете, вплоть до того, что
может говорить о нём так же хорошо, как и зрячий человек. Однако если по этой
причине он стал бы думать, что имеет точное знание о свете, то не отнеслись бы
мы к нему с сожалением и состраданием? Но не именно ли так поступают люди в
большинстве своём, желая познать Бога и Его истину? Они берутся за дело,
заставляя свой ум работать не в своё время и не на своём месте; они с великим
старанием, употребляя всевозможные способы, предаются изысканиям и
рассуждениям; они составляют себе тысячи образов и представлений о Боге и
божественном, – и считают получившиеся у них самоизмышлённые формы знания и
неопределённые образы подлинным и правым познанием истины, необходимым и
полезным всякому верующему. О, какая слепота! Не лучше ли было бы, чтобы сей слепец
(наш непросвещённый ум), если только он ещё в состоянии воспринимать советы,
после того, как он узнал от зрячих людей, что есть такой прекрасный и радостный
свет, в котором можно видеть столь много чудесных вещей, а он – бедный слепец,
лишённый всего этого; но существует врач, который непременно сделает его
зрячим, и т. д., – итак, говорю я, не лучше ли было бы, если бы сей
слепец, после того, как он получил общие понятия о свете, сразу обратился бы к
врачу, и, вместо того, чтобы продолжать держаться за свои неопределённые и
неверные представления, смиренно предал бы себя ему и, следуя его советам, в
простоте ожидал бы выздоровления? И не разумно ли было бы, чтобы, когда сему
слепцу уже открылся слабый, мерцающий свет, так что он
Итак, несомненно: великое неразумие – искать познания Бога и Его истины чрез действование ума. Ведь не только слепой, но и зрячий человек не может увидеть дневной свет или достичь полного его восприятия только учёбой и работой головы; что же говорить о божественных вещах! Поэтому не стоит так много загромождать свою голову; наоборот, нужно освобождать её от всех образов, вложенных в неё прежде. Окна нашей души слишком пёстро и плотно разрисованы; это препятствует свету. Мы слишком много занимаемся своими игрушками в голове и, увлекшись ими, не думаем о том, чтобы дать в себе место вечной истине, которая столь желает просветить своим светом наши сердца.
Но вернёмся к нашему изложению, и рассмотрим те пути, которые ведут к божественному просвещению и познанию Божией истины.
2. Это
просвещение совершается не сразу, не в один раз, но поступенно, сообразно
свойствам и способностям души. Точно так же и Писание понимается не сразу, но
по мере благодати и просвещения, и никак не больше этой меры. Первое
просвещение, или свет благодати (воздействующий всегда как на чувства, так и на
ум, и на первые больше, чем на второй), есть предваряющая благодать; её не
обусловливает ни наше достоинство или недостоинство, ни какое бы то ни было
приуготовление с нашей стороны. Благодать есть благодать: плод заслуги
Христовой.
3. И здесь пришло время рассмотреть, какие средства мы должны употреблять с нашей стороны для истинного просвещения, а вместе с сим и правого разумения Священного Писания.
На
Если душа
возьмётся таким образом за сие молитвенное дело, насколько это для неё
возможно, то Бог непременно ответит на её молитву бо́льшим светом и
бо́льшим напечатлением в ней Своей истины, в ту меру, в какую душе на
данное время это необходимо и полезно. Если душа продолжит идти этим путём, всё
более обращаясь к Богу указанным образом, то Бог в ответ на её стремление
преумножит в ней Свой свет, так что она сможет всё яснее и лучше видеть как
свою нищету и падшесть, так и преизобильное богатство Бога и Его истин. И так,
4. С
первым средством к истинному разумению Священного Писания – молитвой –
неразрывно связано
5.
Отсюда,
6.
7.
8. Чрез
самоотвержение сердце также и
9.
10.
11.
12.
13. Но на
этом наше обучение отнюдь не заканчивается. Нужно всячески хранить себя от этой
пагубной ошибки – думать, что ты уже всему научился. Ещё предстоят всевозможные
искушения и испытания, внутренняя тьма, страдания и скорби со всех сторон и
т. д., – но только из этого рождается чистейший свет и глубочайшее, от
одной меры в другую, проникновение в Священное Писание. Даже праведник,
14. Итак,
мы видим, что́ является главнейшим и абсолютно необходимым средством и
путём для достижения правого и основательного разумения Священного Писания –
именно эти пять классов небесного училища. Ибо душа, наученная 1) молитве, 2)
исполнению того, что она уже дознала, 3) самоотвержению, 4) внутрь-собиранию и
5) несению скорбей становится всё более способной к восприятию божественного
просвещения, ибо таким образом отверзается и проясняется, пробуждаемый неложным
светом истины, её чистый приимательный ум[108],
или око души (Еф. 1, 18). Этот божественный свет, которому приобщается человек,
просвещает не только рассудок (как того желало бы самолюбие – чтобы всё знать,
говорить и писать и тем самым услаждать себя), но, будучи
Душа,
приобщившаяся этому божественному помазанию, по слову Апостола Иоанна,
Кто почитает всё это за мечтательство и заблуждение, тот путь остаётся при своём мнении, пока Бог не откроет ему глаза. На таковых слепцов не должно гневаться, но относиться к ним с состраданием; они, не будучи в состоянии видеть сами, считают обольщением всё то, что другие люди рассказывают о красках или о дневном свете.
15. Но
позвольте, – возразят тут мне, – неужели всякая научность должна быть совсем
отринута и забыта? Не следует ли в качестве важнейшего и необходимейшего
средства для понимания Писания поставить на первое место и всячески
рекомендовать изучение древних языков и истории, точнейшее исследование времён,
мест, лиц, образов речи, обычаев народов и тому подобного, равно как и
употребление лучших комментариев и подробных толкований библейского текста?
Ответ: мы отнюдь не забываем про это; но здесь мы занимаемся только одним
предметом, и говорим о том, способствует ли, и насколько способствует ему всё
вышеназванное. Предмет этот – то, что является первой, неизбежной, главной, и,
можно сказать, всеобъемлющей необходимостью для достижения истинного и полного
разумения Священного Писания. Это пять указанных выше средств. Кто
воспользуется ими, тот несомненно станет настоящим богословом и подлинным
знатоком Священного Писания,
16.
Задумаемся со всей серьёзностью: Дух Божий хочет чрез Писание дать нам познать
Свою волю, Свои мысли, Свои намерения. Но природный человек никоим образом
17.
Совсем другое дело – когда верующий человек в юности, или до своего просвещения
от Бога, учится всему этому, а после сего приобщается божественному свету.
Такой человек, познав и отвергнув вкупе с Апостолом Павлом всякое надмевающее и
рассеивающее человеческое знание (1 Кор. 8, 1) как
18. Наш
действующий ум, или активный рассудок, похож на деятельного художника,
постоянно занятого тем, чтобы рисовать всевозможные портреты и изображения,
сообразно тому, что предстанет пред ним и на что он направит своё внимание,
будь то духовное или телесное, доброе или злое, полезное или вредное. Если
(продолжая наше сравнение) око этого художника, или, по слову Апостола Павла,
Пусть же сие сравнение послужит нам серьёзным предостережением, которое я хочу подтвердить ещё и свидетельством одного знаменитого английского богонаученного мужа[111], говорящего так: «Учащийся в небесном училище должен принести в жертву свои очи, а точнее сказать, свою слепоту. Он должен на всякое время пленять свой ум и приимательно предоставлять его Духу Божию. О той маленькой искорке Духа, какую он получит, ему надлежит со всем усердием пещись, ни в коем случае не допуская, чтобы она заглушилась активной деятельностью его ума, и взирать на истину только тем оком, которое он принял от Бога».
Является ли Священное Писание непонятным?
Как правильно понимать те или иные его места?
И есть ли в Писании духовный, сокровенный смысл?
1. Прежде чем мы пойдём дальше и дадим некоторые наставления, как надлежит нам применять Священное Писание на пользу души, будет нелишне кратко обсудить следующие предварительные вопросы: 1) является ли Писание в некоторых местах непонятным и тёмным, и откуда произошло такое мнение; 2) как можно узнать, что точно имел в виду Святой Дух в том или ином изречении Писания, и 3) нужно ли искать в Писании также и сокровенный, или духовный, смысл?
2. Вполне
удовлетворительный ответ на
3. Исходя
из вышеизложенного, мы можем ответить и на наш
«Истина Твоя не принадлежит кому-либо из нас, – говорит блаж. Августин, – но всем вместе, кого призываешь Ты к наследованию её, строго предостерегая при этом, чтобы никто не дерзал присваивать её себе одному, иначе мы можем совсем утратить её... Итак, пусть все, о которых я уверен, что они узревают в Твоём слове нечто истинное (хотя и различное) и возвещают о том, возлюбят друг друга; а наипаче возлюбим Тебя, Господа Бога нашего, Источника истины, если только мы действительно жаждем её, а не увлекаемся суетою своею»[113].
4. Кого Дух
Божий хочет обличить, тот во всех изречениях Писания увидит обличение. Кого Он
хочет утешить, тот на каждой странице Библии найдёт утешение. Кто кается, тому
всё в Писании проповедует покаяние. Кто не вышел из-под Закона, тому и
Евангелие является законом; и кто под благодатью Нового Завета, тот и у Моисея
обрящет Евангелие.
5.
Переходим теперь к ответу на наш
Я не хочу здесь принимать сторону тех или иных богословов, спорящих об этом предмете, но намерен лишь защитить правое понимание самого дела. Нельзя отрицать, что если совсем отставлять в сторону историческое содержание Писания, объясняя всё символически и вдаваясь в чрезмерные аллегории, или, не будучи непосредственно руководимым Духом Истины, изъяснять слова Писания по собственным соображениям, дабы утвердить свой ум и свою духовность, то велика опасность повредить себе и выставить Божию истину в дурном свете. Но всё это – очевидное злоупотребление, которое никак не может и не должно отменить самый принцип духовного толкования Библии, когда человек со страхом Божиим и в простоте сердца ищет и находит для себя назидание и духовную пищу во всех местах Писания, к прославлению многообразно являющей себя Премудрости Божией. Подтвердим мы это и следующими основаниями:
6. На духовное и сокровенное значение Священного Писания указывает нам 1) Сам Святой Дух, ибо в некоторых аллегорических книгах, таких, как Песнь Песней или Откровение св. Иоанна Богослова, равно как и во всех обрядовых церемониях и притчах Библии невозможно не видеть некоего глубокого и тайного смысла. Сама природа вещей приводит нас к такому выводу. Не бывает тени без тела, образа без прообраза, обряда без того, что́ обряжается, и притчи без стоящего за ней наставления – иначе никакой пользы и назидания во всём этом не было бы.
2) И
Апостол говорит:
3)
4) С тем, что уставы, обрядовые постановления и пророчества, данные ветхому народу Израиля, всецело прообразовательны, никто не будет спорить. Однако толковать их так, что они относятся исключительно к исторической стороне Церкви Нового Завета, указывая на те или иные лица и обстоятельства и на те пути, которыми Церковь идёт до конца времён, как это ныне модно среди богословов, было бы излишней вольностью и немалым заблуждением. В самом деле, неужели Дух Божий, желая (как считают приверженцы такой точки зрения) во всём этом изобразить Церковь Нового Завета, при этом забыл то, что́ в Церкви является преимущественным и самым главным? Неужели Духу важнее в Церкви внешнее, чем внутреннее, чтобы Ему указывать в прообразах Писания только на первое? Всякое внешнее, если отсутствует внутреннее, есть лишь тень без тела, прах без души. Поэтому всё внешнее во всех его формах в истинной Церкви Нового Завета само есть символ и прообраз внутреннего. Ибо всякое внешнее не есть сущность, но имеет своё основание и цель в духовном и по отношению к духовному. По этой причине ни с чем не сообразно отвергать духовный смысл Писания.
5)
Наконец, как на наших предшественников, понимающих Писание и его повествования
духовно, мы с очевидностью должны указать на самих Апостолов. Достаточно только
прочитать Гал. 4, 22-24; 1 Кор. 10, 6 и 11; Евр. 4, 2; 1 Кор. 9, 9-10 и другие
подобные изречения. Особенно из последнего изречения (
7. Закончить же рассуждение об этом предмете я бы хотел прекрасным свидетельством некоего учёного мужа нашего времени, на которого я уже ссылался[115]. Он замечательным образом подтверждает всё то, о чём я здесь пишу. Вот что он говорит:
«Поистине, невозможно найти никакой другой книги, в которой указание на божественную Премудрость и способы её действования было бы явлено так полно и глубоко, как в книгах Священного Писания. Уже в том, что Бог изволил составить Писание таким образом (как это ясно видно из него самого), чтобы оно доставляло душевную пользу не только одному или другому человеку, о которых идёт речь в Библии, и не только людям того времени, когда была написана та или иная книга, но всем людям, живущим во всякое время, нельзя не усмотреть сию высшую Премудрость. А именно: Бог хотел, во-первых, чтобы всякий человек, к которому непосредственно было обращено слово Писания, смог найти в нём то, что способствовало бы его истинному благу и вело бы его по истинному пути в том состоянии и положении, в котором этот человек находился. Далее, Бог, обращаясь к живущему в то время определённому народу со всеми тогдашними его качествами и свойствами, хотел, чтобы сей народ почерпывал пользу из того, что Бог повелевал Своим пророкам и апостолам говорить или писать. Наконец, Бог хотел, чтобы именно то, что говорилось тогда тому или иному человеку, или народу, или церковной общине, подходило бы для возвещения и свидетельства всем людям и каждому человеку всех последующих времён до скончания мира, как в отношении того, что служило бы им ко благу в ве́дении и делании, внутренне и внешне, обще и частно, так и в отношении того, чтобы они знали, как Бог изволит поступать и действовать до конца времён. Воистину, такое не могло быть установлено ни от кого другого, как только от сей высшей Премудрости. Ибо поскольку Премудрость Божия одна прозревает состояния и пути как каждого человека, так и всех людей всех времён, и одновременно усматривает все действия Божии, которые сообразно с тем вершит Бог до скончания века, – то только она одна, Премудрость Божия, и может придать одному и тому же изречению Писания либо предуказательное, символическое, либо прямое значение, объяв тем самым столь многообразный смысл, который подошёл бы ко всем, какие только возможны, временам и обстоятельствам людей».
Наставления к душеполезному применению Священного Писания
1. В заключение приведём некоторые простые и краткие указания, как жаждущей Бога душе надлежит читать и применять Священное Писание себе на пользу.
Прежде
всего
2.
3.
4.
5. Берегись
однако же при этом, чтобы не взяться тебе с рьяностью за исполнение заповедей
Писания собственными силами и действованиями, в уверенности, что ты сможешь
исполнить их так, как того требует Бог в Библии и в совести. Закон, как
детоводитель, должен только подталкивать и вести тебя ко Христу (Гал. 3, 24),
имея целью лишь то, чтобы ты, при каждом вразумлении и требовании благодати,
сразу же осознавал свою нищету и бессилие и внутренне всецело предавал себя
Господу Иисусу, дабы Он стал в тебе
6.
7.
«Слово
Божие», говорит Лютер, «есть бесконечное слово; оно хочет, чтобы воспринимал и
созерцал его безмолвный дух, как сказано в 84-м Псалме:
8.
9.
10.
11. Ибо,
как мы уже говорили в начале, это и есть, собственно, конечная цель Бога и
важнейший духовный смысл Писания, на что направлена вся Библия во всём её
многообразии – именно, чтобы чрез сие драгоценное спасительное средство
привлечь и привести нас от нашего горестного отпадения от Бога, рассеяния в
творениях и раздробленности в самих себе обратно к Нему, к внутреннему общению
с Ним во Христе Иисусе. Этой конечной цели нам никогда нельзя упускать из виду
при занятиях Священным Писанием, иначе мы будем читать его напрасно, и оно
вместо целительного средства станет для нас претыканием. Тогда к нам будет
относиться обличение, высказанное некогда Спасителем Иудеям:
12. Думаю, что для сего трактата нельзя найти лучшего завершения, чем прекрасные слова боговедца Фомы Кемпийского, которые одновременно могут стать и замечательной молитвой при чтении Священного Писания. Да запечатлеет Бог их смысл глубоко в нашем сердце и да дарует нам опытно познать и исполнить их!
«
Они могут передать слова, но они не передают духа. Они говорят красиво, но если Ты безмолвствуешь, они не воспламеняют сердца. Они дают нам букву, Ты же открываешь нам смысл. Они говорят нам о тайнах, Ты же даруешь понимание всего того, что сокрыто. Они объявляют заповеди, Ты же помогаешь их исполнять. Они указуют нам путь, Ты же даёшь силы на то, чтобы этот путь пройти. Они действуют только вовне, Ты же проникаешь в сердца наши, наставляя и просвещая их. Они удобряют снаружи, Ты же даешь плодородие. Они изрекают слова, Ты же даёшь нам понимание этих слов.
Посему,
да не Моисей только говорит со мной, но Ты, Господи Боже мой, Ты, Вечная
Истина, – чтобы не умереть мне, оставаясь бесплодным, когда наставления
приходят ко мне только извне, а сам я не воспламеняюсь внутренне; и чтобы не
подвергнуться мне суду слова, которое я слышу, но не осуществляю, воспринимаю,
но не проникаюсь к нему любовью, которому верю, но не соблюдаю. Говори же,
Господи, раб Твой внимает Тебе.
Аминь.
Трактат II
_____________________________________
Рассуждение
о границах человеческого ума
в деле постижения
божественных истин
(Еккл. 7, 29)
(Фил. 4, 7)
ВВЕДЕНИЕ
Сей
трактат представляет собой частное ответное письмо, написанное мною в своё
время по-голландски, а затем, по желанию многих, ищущих назидания, переведённое
на немецкий язык и широко распространившееся. Некоторые, прочитавшие его,
укоряют меня, что я противостою рассудку посредством рассудка и отвергаю
значение ума рассуждением ума. Но я отнюдь не отвергаю значение ума, а всего
лишь указываю на границы его возможностей и правильное и неправильное его
применение в деле познания божественных истин. Одновременно я показываю, что от
Бога нашему духу дана гораздо более благородная способность сущностно и
спасительно познавать Его Самого и сверхприродные вещи. Таким образом,
совершенно безосновательным является обвинение, что я призываю людей
уподобиться неразумным животным, в то время как, наоборот, мною здесь
изъясняется, что́ такое
Что же
касается моего стремления привести исчерпывающие рассуждения, то я хотел тем
самым некоторым образом приспособиться к восприятию тех, кто привык
рассматривать всё в свете и зеркале рассудка, – и то в ограниченной степени, с
тем намерением, не подвигнет ли это их обратиться от образов к оригиналу и
сущности и
* * *
Возлюбленный о Господе друг и собрат!
1. В Вашем последнем письме Вы поставили передо мною столь многие и важные вопросы, что, конечно, было бы лучше, если б они были обращены к тем, кто имеет не только больше времени, но и больше способности ответить на них полнее, нежели я. Однако же, дабы явить, что я рад и готов послужить Вам, и вдобавок видя в себе, как кажется, некоторое понимание предмета, я попытаюсь, хотя, может быть, и в недостаточной мере, ответить Вам.
2. Вы изволите знать, что я думаю о познании человеком самого себя и о познании Бога (или, по Вашему выражению, «боговедении»[123]), и посредством чего и каким путём мы с нашей стороны можем придти к сему познанию. В особенности же Вас интересуют мои мысли о рассудке – не является ли наш ум до некоторой степени подходящим инструментом для познания истины, и в чём до́лжно ему следовать, – или же нужно противиться ему? И что и как в таком случае могут уразуметь душа, дух и т. д., если они будут действовать вопреки уму? Итак, с Божией помощью я постараюсь изложить Вам здесь свои соображения по этому поводу.
I
[Свойства рассудочного познания[124]]
3. Если,
как я понял, под «познанием самого себя» Вы имеете в виду не моральное или
нравственное самопознание (которое совершенно необходимо), но исчерпывающее понимание,
как устроены наши душевные силы, каковы их точные наименования, их порядок,
различие между ними и особенности их действования, а под «боговедением» (или, проще
говоря, «знанием о Боге») ясное и полное уразумение Божией природы, Божиих
свойств, действий, проявлений и т. д., – то я скажу, что Бог не требует от
человека такого знания и не заповедует его.
4. Хотя
все мы должны иметь истинное познание Бога, сердечно желать его и подобающим
образом уготовлять себя к приятию его, ибо в нём заключается всё наше спасение,
– но достигается это познание единственно и только, когда Бог Сам действенно
откроет нам Себя и приобщит нас к Себе. А благоволит Он открывать Себя
5. Знание же о Боге (в «школьном» употреблении этого слова) есть нечто совсем иное. Под ним понимают притязающее на полноту, но одновременно основывающееся на членении и различении понятий умозрение не только о том, каков Бог в отношении к нам, но и каков Он по Своей сущности, в Своих свойствах и действиях. И такое знание о Боге не необходимо для спасения.
6. К тому же надо сказать, что умозрительное богопознание, если оно действительно претендует на основательность и истинность, должно проистекать (точно так же, как и познание Бога, необходимое для спасения) из некоего, по большей части экстраординарного, внутреннего просвещения, откровения и созерцания Бога. Таким созерцанием никто не может обладать по собственному усмотрению; никто не может достичь его посредством своих духовных усилий или размышлений, но даёт его только Сам Бог, кому Он хочет, по Своему особому попечению о душах человеческих. И число таких боговедцев на земле чрезвычайно мало.
7. Что касается определённого наименования душевных сил, их различения и т. п., то и здесь нет необходимости иметь о том совершенные и точнейшие понятия. Величайшие святые часто такими понятиями не обладали, а величайшие философы, с какой бы скрупулёзностью они ни вдавались в исследования этих предметов, понимали суть дела ещё меньше. Спросите, к примеру, какого-нибудь философа мира сего, что такое «внутренний человек», «чистое разумение», «основание души», «глубина сердца» и тому подобное. Да он только посмеётся над этим и скажет, что Вы произносите бессмысленные термины, которыми оперировали всякие безграмотные мистики, – а между тем всё названное является высшими и благороднейшими силами нашей души. Те, которые говорят об этом, хорошо знают, что́ всё это означает; но без просвещения от Бога и без опыта узнать это невозможно.
8. Есть, конечно, книги, написанные об этом из состояния божественного просвещения с достаточным пониманием предмета. Но всё равно для нас лучше, если мы приуготовимся – и дадим Святому Духу приуготовить себя – к тому, чтобы самим быть причастниками этого божественного просвещения и чрез него научаться познавать свою падшесть, Божию благодать во Христе, чудное действование сей благодати в нас и внутреннее приобщение к ней, нежели рассеивать себя всевозможными образами и смутными представлениями, преждевременно вычитанными из таких книг.
9.
Разумение всего этого приходит с годами; я полагаю, что достаточно для нас,
чтобы мы,
10. Когда
чадо благодати слышит или читает обращённую к нему заповедь:
Так и в
Библии гораздо большее внимание уделяется изображению
11. Как в
моральном отношении люди делятся на две части – на добрых и злых, так и
человек, рассматриваемый в отношении его природы и сущности, имеет две части.
12. Рассудок, без сомнения, очень обидится на меня, что я поставил его на столь низкое место, в то время как он привык председательствовать во всех делах людских. Но потерпите, друг мой, сейчас я изъясню Вам его подлинное положение согласно самому делу и руководствуясь тем, что говорит о нём Писание.
Вы спросите меня: где же в Писании говорится о рассудке? Действительно, слово «рассудок» встречается в Библии едва ли не единственный раз, и то в качестве обиходного выражения[126]. И само это молчание Духа Божия в Писании даёт нам весомое предположение, что в духовных вещах рассудок не должен высоко почитаться, и от него нельзя требовать той службы, какая обыкновенно от него ожидается. Он в лучшем случае должен быть поставлен в чин гаваонитов, занятых лишь тем, чтобы рубить дрова и черпать воду, речам которых никак нельзя неосторожно верить прежде, нежели вопросишь Господа (Иис. Нав. 9, 3-21).
13. Но
хотя Библия не говорит о рассудке как таковом, само его дело достаточно
показано в ней – и именно таким образом, что вряд ли можно проникнуться к нему
почтением. Человеческому уму лишь только
14. Видите,
любезный мой друг, как Писание изображает тот ум, который ныне свойственен всем
потомкам Адама, после того, как размышление наших прародителей склонилось к
согласию с наветами змия (Быт. 3, 1-7). И поскольку сей наш ум через это открыл
к себе доступ сатане и вступил в общение как с ним, так и с духом мира сего и с
плотью и кровью, – то потому всякий христианин имеет причину никогда не
доверять слишком много своему рассудку и отнюдь не во всём повиноваться ему, из
необходимой предосторожности, чтобы,
15. Даже если мы будем рассматривать рассудок, как он есть сам по себе, как одну из душевных сил человека, отстраняясь от его падшего состояния, то и тогда мы увидим, что он всё равно не способен доставить нам истинное и основательное познание Бога и Его истин. Чтобы пояснить это, скажу кратко, что всякий человек получил от Бога троякую возможность нечто познавать. Она осуществляется:
1) через внешние чувства. Ими мы познаём видимые и природные вещи, как они есть, непосредственно убеждаясь в их действительном наличии;
2) через чистое или приимательное разумение[128], которое воспринимает Бога и невидимые сверхприродные вещи также как они есть, объемля, чувствуя и разумея Бога как непосредственно соприсутствующего душе;
и,
наконец, 3) через рассудок, или активный ум, действующий силой воображения и
рассуждения и представляющий и живописующий себе как природные, так и
сверхприродные предметы и явления, которые
16. То, что мы познаём природные видимые предметы и явления, как они есть, через внешние чувства, а не через рассудок, достаточно очевидно. Кто греется на солнце или ест вкусную пищу, тот познаёт это живо и с полным удостоверением. Рассудок со всей его работой не может прибавить нам никакой большей убедительности в познании этих явлений. Напротив, если некий философ, никогда не видя солнца, сидит при свече или в полной темноте и составляет себе понятие о солнце, употребляя самые тонкие и изысканные определения (или же кто-нибудь много рассуждает о восхитительном вкусе блюда, которое он никогда не ел), – то это будет мёртвое познание и воображательное описание отсутствующего предмета, от которого нельзя ни согреться, ни насытиться.
17.
То́ же, что в нас есть некое чистое приимательное разумение[129], которое Апостол Павел
именует
18. Среди
этих трёх видов познания нет в нас познания более недостаточного, ненадёжного и
мёртвого, чем достигаемого рассудком. Какие только порой не составляются
диковинные представления о вещах, которые человек никогда не видел и не
испытывал! И хотя бы о том говорилось точно теми же словами, какими иной
говорит от опыта, всё равно истинного разумения предмета тут не будет; не будет
даже и приблизительного понятия. Например, все мы можем произнести слова, что
Бог вездесущ. Но я уверяю Вас, любезный мой друг: если Бог Сам не просветит нас
и не откроет нам Себя Самого, то при всём рассудочном знании, полученном совне,
мы ещё нисколько не будем разуметь, что́ такое Божие вездеприсутствие на
самом деле. Когда же Богу угодно будет дать нам сию благодать, то мы всем
сердцем исповедуем с праотцем Иаковом:
19. Вышесказанному не противоречит, что если человек истинно познал и опытно вкусил Бога и духовные предметы, то он может по мере своего опыта и просвещения составить истинный образ и верное описание по́знанного. Он может размышлять о нём и делать выводы и заключения, которые будут иметь гораздо больше основания и истинности, чем измышления прочих людей. И если его просвещение от Бога достаточно глубоко, ясно и постоянно, то для него возможно как бы в одно мгновение, без утомительного думанья, найти истину изображённой в его уме, подобно тому, как человек видит себя в зеркале.
20. Если на то есть Божия воля, то такой просвещённый человек может употребить свой рассудок, или активно действующий ум, с большой пользой – как для самого себя, созерцая по временам истину, изображённую, как на картине; так и преимущественно для других, имея возможность указать им на истину и точно представить её, будь то устно или письменно. Всего этого не может быть без определённой деятельности активного ума. Но такой просвещённый человек непременно должен следить за тем, чтобы не пользоваться действием ума сверх меры, слишком долго, слишком много. Ум надлежит ему применять только как вспомогательное средство, время от времени вновь углубляясь и собираясь в своё сердце, дабы, как дитя, не имеющее своей воли, своего разумения, своих представлений и образов, дать место Господу и, по Его заповеди, соблюсти свою субботу. В противном случае образы и представления об истине в его голове и вся его благая деятельность постепенно истощатся и оскудеют, станут бесплодными и мёртвыми и даже обольстительными и вредными для него самого и для других людей.
Поэтому истинно просвещённый от Бога и веду́щий внутреннюю жизнь человек никогда не станет по собственному почину стремиться совершать духовное служение ближним (как это бывает с новоначальными или с просвещёнными только отчасти). Сам Господь должен подвигнуть нас работать в Своём винограднике. Подлинно просвещённые люди знают, что при всяком действовании есть опасность; они не любят долго пребывать в голове; пребывание с Богом в сердце для них несравненно лучше занятий с образами в уме. Для таких людей большим самоотвержением является, когда ради других им приходится много времени и внимания уделять рассудочной деятельности. О, сколь великая благодать и терпение необходимы им для этого на благо всем!
21. Также я совсем не хочу сказать, что те, кто ещё не пришёл к достаточному просвещению от Бога и опытному познанию истины, не должны пользоваться своим деятельным умом. Вовсе нет! Наоборот, я считаю, что доброе размышление и созерцание ума в своё время может быть очень полезным. Пусть человек читает, слушает, думает, занимается всем этим, чтобы деятельность ума, Божиим содействием, могла побудить и подвести его к цели – сущностному познанию Бога и возлюблению Его. Но для того, чтобы эти размышления были хороши и приносили нам пользу, а не препятствовали нашему пути к Богу, мы должны постоянно иметь в виду только что указанную конечную цель, дабы нам не рассеиваться и не расточаться чрез свои размышления и созерцания по таким вещам, которые не служат нашему освящению и не приближают нас к Богу. Зачем нам предпринимать слишком большой кружной путь? Созерцание или размышление о Боге и божественных предметах должно быть сердечным, без напряжения и излишних усилий; нужно только всегда следить, чтобы на эти размышления сочувственно отзывалась душа, и с тем пребывать внутри. И вообще не следует слишком надолго оставаться в голове, но, насколько это возможно, стараться погружаться в сердце и стремиться достигать той цели, которой должно служить всё прочее – умерщвления ветхого Адама и возлюбления Бога. Такое умерщвление однажды приведёт нас к тому, что мы умрём и для активной деятельности своего рассудка, дабы предоставить в себе место действию Божию и Его чистой истины.
22.
Делать те или иные умозаключения и выводы – также вещь добрая, если человек
остаётся при этом в определённых рамках. Наши умозаключения должны быть просты
и зиждиться только на тех основаниях, которые способствуют нашему познанию
самих себя и обращают нас к Богу, дабы мы учились взирать на Него, на Его совершенства
и на Его благодеяния. Пример таких умозаключений явил нам Авраам, когда он
сделал основательнейший вывод о Божием всемогуществе и заградил тем самым уста
рассудку, согласившись на совершенно противоречащее всякому уму дело принесения
Исаака в жертву,
23. Но
здесь-то рассудок начинает противиться и упираться; он не хочет быть
II
[О неверном применении ума в деле богопознания]
24. Первая основная повреждённость и неверное применение ума есть самонадеянная дерзость и мечтательное обольщение, когда человек считает, что он может деятельностью своего рассудка (посредством изучения, исследования и рассуждения) получить правое познание Бога и Его истины. Многие придерживаются такого убеждения. Между тем это есть великое обольщение и в высшей степени вредное заблуждение. Мы не в состоянии никакими нашими действиями возыметь в себе Бога и Его божественный свет; мы можем только, как бедные слепцы, чаять его и принимать исключительно по благодати. Наш ум не умеет ничего, кроме как создавать образы. И тот, кто, подобно усердному и одарённому художнику, обладая искусным, развитым активным рассудком, может живописать в уме всевозможные тонкие и прекрасные образы природных и духовных вещей и способен как созерцать их сам, так и являть их взору других людей, – тот подвергается гораздо большей опасности впасть в самолюбование и рассеяние и зря растратить время своей жизни, нежели тот, кто не имеет таких способностей. Всякий раз, когда такой человек подступится к подлинному познанию Бога и Его истины, в нём будет воздвигаться сильнейшая буря мысленных картин и образов. И именно в этом заключается причина, почему в деле истинного познания Бога никому не приходится труднее, чем мудрецам века сего (1 Кор. 1, 20) и тем, кто предоставляет своему падшему уму слишком большие полномочия.
25. Другое недолжное употребление ума есть то, когда он действует слишком много и не в своё время. Люди, болеющие острой горячкой, исполнены фантазий и не хотят верить, что они больны, но стремятся встать и работать, и очень сердятся на тех, кто говорит им, что из-за их болезни они не в состоянии этого делать, но должны тихо лежать и ожидать выздоровления. И действительно, от таких людей требуется только одно – чтобы они спокойно и смиренно принимали прописанные им лекарства. Наш природный ум и есть такой безумный горячечный фантазирующий пациент, который всё время хочет быть занятым. Но он только усилит свою лихорадку, если не успокоится и не покорится предписаниям Высшего Врача, дабы, следуя им, ожидать в безмолвии просвещения свыше (Иак. 3, 17).
26. И смотрите, как получается: большинство людей знают и говорят, что мы слепы от природы, в силу её падшести, и что Бог должен дать нам просвещённые очи сердца (Еф. 1, 18). А между тем, совершенно не ожидая, когда Бог даст им такие очи, люди с дерзновением берутся что-то делать и считают, что они видят всё столь ясно, что уже не нуждаются ни в каком руководстве свыше, и даже нисколько не верят, что они могут что-то не видеть и не понимать. Но даже если человек просвещён от Бога и в высокой степени, ему всё равно надлежит применять свой ум очень умеренно. Ибо (как я уже говорил) умом мы видим Бога и Его истину только как на изображении, в образах. Бог соприсутствует нам внутри, в нашем сердце; там изволит Он открывать нам Себя и Свои истины. Представьте, если к Вам придёт Ваш лучший друг, а Вы будете разглядывать его портрет, некогда написанный Вами, обращаться к нему, говорить с ним, и т. д., а на самого́ Вашего друга даже и не взглянете. Что подумает о Вас Ваш друг, да и все люди? И согласится ли хоть кто-нибудь с тем, что изображение полнее и живее изображаемого? Самый просвещённый человек, который слишком много занимает свой ум и живёт им, может опаснейшим образом обмануться и стать величайшим обольстителем для других.
27. Ещё одним неправильным применением ума является то, когда человек хочет иметь у себя в голове точные понятия и исчерпывающую концепцию о Боге и божественных вещах – не только о том, что они существуют, но и о том, как именно они существуют. Вследствие сего человек отвергает то, что он не понимает, или представления, которые не сходятся с его собственными. И именно это есть путь к тысячам заблуждений, к бесконечным спорам, да и к самому́ атеизму.
Всё
вышесказанное значит не то, чтобы в Боге или в божественных предметах было
что-то неразумное, – но что Бог и всё божественное
28. Так было с учением о Святой Троице, о первородном грехе, о благодати, о свободе воли и т. д. Я даже и не могу сказать, есть ли хоть какое-нибудь свойство Божие, какая-нибудь истина или положение веры, вокруг которых не происходило бы такого рода споров и раздоров. А всё потому, что попускают рассудку, нарушая заповедь, входить в святилище (Исх. 30, 10; Евр. 9, 7), хвататься там за всё своим суждением и пытаться раскрыть такие вещи, в которые надлежит приникать только верой (1 Петр. 1, 12) и принимать их с благоговением по одной лишь обязывающей и безусловной причине, что так сказал Бог и засвидетельствовали Его святые.
29. И
здесь необходимо упомянуть проявляющуюся в наше время чрезвычайно вредную
распущенность ума – а именно, когда слова Божии и свидетельства святых Его[130] подвергаются критике.
Людям представляется, что это ниже их достоинства – веровать сим словам больше,
чем они могут их понять (и очень, очень немногие могут честно сказать себе об
этом). Но кто бы из каких оснований не исходил: кто много критикует, тот не на
верном пути. Это только кажется, что ум своим критическим действием просвещает
тьму и развязывает узлы сомнений. Ныне многие уверены в этом; что касается
меня, то я, наоборот, убеждён, что падший природный ум со всей своей критикой
ни к чему так более не способен, как к тому, чтобы ясное сделать тёмным и чтобы
навязать на Священном Писании гораздо больше узлов сомнения, нежели их
разрешить. Ибо человек, ведо́мый собственной премудростью, проходит мимо
того, что просто и ясно, что непосредственно предназначено для него и на чём
нужно бы остановиться душой, дабы вкусить и исполнить то, – но задерживается
своим мудрованием на том, что темно и что в настоящее время его ещё не
касается; больше обращает внимания на род речи или незначительные
обстоятельства, чем на самое дело; вгрызается в скорлупу, а ядро отбрасывает в
сторону. Напротив, человек, верующий в простоте, стремится опытно вкусить и
исполнить только то, что он понимает; а что он ещё не понимает, в то верует и
препоручает Богу, и не носит всё это в голове, но
30. Если человек увидит всё это, как есть, то он скоро убедится, что наш ум во всех своих действованиях, и также в критике, тайно изыскивает возможность предоставить слово самолюбию и падшей природе. Во что не хочется веровать и что не хочется делать, то (как уже сказано) подвергается критике. И через это – когда падшему уму предоставляется право судить и решать – извращаются многие божественные высказывания Господа Иисуса Христа; они перетолковываются таким образом, который устраивал бы рассудок, хотя при беспристрастном рассмотрении подобные толкования и в голову бы никому не пришли. И всё сие только потому, что ясный смысл Божия откровения слишком строг и непереносим для падшей природы.
31. Именно отсюда происходит то, что природный человек, руководствуясь рассудком, насколько ему удаётся, подвергает сомнению или вовсе отрицает то, что он слышит о делах и чудесах Божиих и Его святых. Также человеческий ум всегда стремится рационализировать чудеса Божии, происходящие в мире, чрезвычайно заботясь о том, чтобы объяснить их естественными причинами; а если это не получается, то такие причины придумываются. Как то́ (чудеса и действия Божии в Писании и Церкви), так и другое (чудеса Божии в мире) наш рассудок стремится перетолковать не потому, чтобы он был слеп в отношении Бога, но преимущественно потому, что из-за очевидного расположения к крови и плоти и тесной связи с ними он имеет тайную ненависть и страх перед всем, что указывает на Бога, на Его силу, премудрость и благость. Кто же любит Бога, тот настроен совсем по-другому. Одного-единственного убедительного свидетельства ему хватит, чтобы поверить тому, что восславляет Бога и помогает придти к Нему; равно как и десяти свидетельств ему будет недостаточно, чтобы разуверить его в том.
Также мы видим, что падший ум имеет легко осуждающее лукавое око в отношении ближнего; он склонен строго и подозрительно взирать на других людей, о которых ничего и не знает. Человек, руководимый им, даёт всему самое осудительное толкование, и ему гораздо легче подумать о ближнем (особенно если тот благочестив) худое, нежели доброе, – чтобы свет праведников не обличал его самого (Пс. 46, 11; Притч. 13, 19).
32.
Немалое повреждение ума есть также излишняя пытливость, когда человек хочет всё
знать, всё испытать и всё охватить пониманием, даже и то, что к нему ещё не
относится и его не касается, – и это при том, что уже по́знанное и прямо к
нему относящееся он пропускает и не исполняет. Это желание знать абсолютно всё
и самым точным образом (что по праву может быть названо
33. Также одним из проявлений нашего самолюбия и падшести ума является то, когда человек питает особое пристрастие к тонкости выводов, изысканной отделке речи, цветистому, высокопарному и благоуветливому стилю изложения, и, напротив, тайно гнушается (как простой неприправленной пищей) словом, не ласкающим падший ум и питает отвращение ко всему, что сказано просто и не отвечает замысловатости, требуемой риторическим искусством. У некоторых людей это заходит так далеко, что если спросить их начистоту, то они ответят именно то, за что укорял себя блаж. Августин в своей «Исповеди» – простой стиль Писания представлялся ему заслуживающим всякого презрения, ибо его невозможно было и сравнить с Цицероном и его прекрасно изложенными творениями[131].
34. Чтобы вкратце перечислить всё, касающееся недолжного применения ума, мне нужно сказать ещё и то, что выводы и заключения рассудка, будучи сами по себе, как правило, вполне верными, по своей цели и по своему употреблению чаще всего оборачиваются ложью. И в этом заключается величайшее повреждение и неправильность человеческого ума, – именно, что из-за очевидного расположения к плоти и крови и связи с ними ум во всём, и причём самым тонким, скрытым и обольстительно хитрым образом, отстаивает их интересы, защищает их первенство и во всех своих действованиях благодетельствует им. Вся работа, все выводы природного ума направлены только на то, чтобы узкий путь сделать широким (Мф. 7, 13), и чтобы падшая природа жила в полной своей силе. Поэтому рассудок охотнее всего занимает себя такими умозаключениями, и наиболее расположен принимать такие точки зрения, которые, как ему представляется, дают свободу природе, и исходит в основе своей из самой настоящей ненависти ко всякой истине Божией и всему, что противоположно плоти и крови. По этой причине он тщится всеми способами, как для себя, так и для других, ослабить силу сих истин и возбудить к ним неприязнь.
35.
Возьмём человека, который сталкивается с необходимостью так или иначе исполнить
заповедь о последовании Богу. Что происходит в нём прежде всего? Он обращается
к своему лукавому уму и тайно вопрошает его, что посоветуют здесь плоть и кровь
(Гал. 1, 16) – не выйдет ли из этого последования Богу для него вреда, ущерба,
неприятностей и неудобств; не ударит ли он в грязь лицом, и что скажет тот или
иной важный для него человек; и нет ли хоть какой возможности изыскать в этой
ситуации чего-либо благоприятного для него и его самолюбия. Если последнее
находится, тогда исполнение заповеди представляется ему приемлемым. Если же
ничего благоприятного для плоти и крови не усматривается, и человек убеждается,
что его дело последования Богу будет противоречить им, то падший ум немедленно
возьмётся всесторонне обдумывать, нельзя ли найти какое-нибудь иное средство
или иной путь, чтобы обойти такую неприятность. И здесь рассудок, как самый
ловкий и искушённый адвокат, приложит все усилия, дабы предложить плоти и крови
свою верную службу, изобретая всевозможные увёртки и самые превратные
толкования слова Божия, только чтобы не последовать точнейшему и яснейшему
Божию указанию. «
36. Здесь
ещё нужно упомянуть вот что: даже верующие души, даже уже имеющие опыт
внутренней жизни, часто дают слишком много места своему уму – правда, очень
тонким, почти незаметным образом. Тем самым в большей или меньшей степени они
препятствуют действию Божию в себе и ввергают себя в многоразличные сложности,
запутанности и страхи, думая при этом, что поступают правильно. Это тонкое и
незаметное действие падшего ума проявляется в том, что верующие души излишне
много и с крайней скрупулёзностью рассматривают и анализируют свои помыслы,
слова и дела: как и что ими сделано? доделано ли, как надо? а может быть, лучше
было сделать так? а не осудил ли или не осудит меня кто? а не смутится ли тот
или этот? а что из этого может последовать? и т. д., – и потом подчиняют
себя и свои дела этому зыбкому и сомнительному свету и суждению рассудка, а то
и вовсе само- или человекоугодию. Часто человек ничего этого совсем не видит, и
считает, что исходит из самых что ни на есть христианских побуждений, – но
только в качестве плода обретает не
37. От
всего этого наилучшим образом избавляет то, когда человек стремится чисто
пребывать в своём сердце, обращая око ума вовнутрь и взирая только на Господа и
на Его волю, в таком настроении, как будто в мире есть только один я и Бог,
Которому мне надлежит благоугождать. Если
38. Также
и в том, когда верующая душа излишне занимается собой, своими немощами, своей
падшестью и бессилием, и тем ослабляет себя и препятствует себе верно следовать
Господу, исполняя по мере своих возможностей заповеди Его и совершенно
полагаясь на Его благость, – проявляется неправильное действование нашего
падшего ума. Не
39. Ещё
одно недолжное действование ума в духовных вещах заключается в некоей особой
пытливости, когда верующая душа хочет постоянно и с абсолютной точностью видеть
и испытывать, действует ли, и каким именно образом действует в ней Бог в данный
момент. Душа желает подтверждения и чувства, что в духовном отношении всё у неё
идёт хорошо, и что так же будет и впредь; она рассматривает, прибавилось ли в
ней, и насколько прибавилось Божией благодати, и т. д. Но через это по
большей части прибавляется только неверие или усиливается самолюбие. Стократ
лучше, когда душа всецело предаёт себя Богу в вере и, по благодати Его, верно
следует Ему, думая лишь о том, чтобы пребывать в присутствии Его и прилепляться
Ему. Ибо несомненно, что тот, кто хочет всё в себе видеть и составить обо всех
«как и что» точные понятия, никогда не продвинется далеко. Божии пути
становятся тем непонятнее, чем более человек приближается к Богу. Конечно, Бог
снисходит к нашей немощи и соразмеряется с ней; но нужно же, наконец, учиться
предавать себя Богу и отвергаться себя!
40.
Действование нашего ума может ввести нас в заблуждение, беспокойство, смущение
и соблазн ещё и тогда, когда мы рассматриваем пути Божии и Его промысл в
отношении нас самих и других людей. Мы смотрим на всё и оцениваем всё слишком
по-человечески, когда хотим всё понять и всему найти основание и причину:
почему случилось так, а не иначе; почему с нами происходит то и то; ведь это (с
нашей точки зрения) не может быть благом, не способствует добру, и т. д.
Но всё это – совершенно бесполезные и бессмысленные наведения ума. Чистая
простая вера покоится только на том, что то или это хочет или делает Бог, – не
вдаваясь ни в какие исследования по этому поводу.
41. Вот каковы, любезный мой друг, мои мысли об уме и о верном и неверном его применении, как в отношении познания Бога и истины, так и в отношении деятельного благочестия, или жизни в Боге, – насколько мне позволила изложить их моя головная боль (которая побуждает меня уже заканчивать письмо). По крайней мере я, надеюсь, убедил Вас, что не без причины я так сдержано, и скорее отрицательно отношусь к действию ума в духовной области – именно, потому, что я считаю (и совершенно убеждён в том), что познание Бога и Его истины достигается совсем другими средствами и совсем другим путём.
III
[Истинное богопознание: внутреннее умирание и молитва]
42. Но что же это за путь, и что это за средства, – спросите Вы меня, – которые мы можем употреблять с нашей стороны для того, чтобы Бог просветил нас Святым Своим Духом и привёл к познанию Себя и нас самих?
На это я
уже не раз, в том числе и в опубликованных сочинениях, отвечал по мере света и
благодати, какую уделил мне Господь (Еф. 4, 7). Но что никогда в должной мере
не исполняется, то нелегко и воспринимается. Поэтому я повторяю ещё и ещё раз,
также и на этих страницах:
43. Для этого нужно лишь, с помощью благодати и посредством безмолвия и благоговения, постараться стяжать и удерживать в сердце глубокое запечатление той истины веры, что Бог присутствует всюду, и в особенности неким непостижимым образом внутренне во Христе соприсутствует нам, желая обитать в нашем сердце. Соприсутствует же Он нам потому, что любит нас, и для того, чтобы мы возлюбили Его. Стоит нам только войти в эту любовь – и мы обрящем истину.
44.
45. Такое дитя Отец любит (хотя оно может и не разуметь того) и откроет ему Себя в то время, таким образом и в той мере, в какой это Ему угодно, – чем чада Божии совершенно и утешаются.
46.
Посмотрите, дорогой мой друг, не есть ли это самый лучший и надёжный путь? К
тому же всё сие столь необходимо, что (как уже не раз сказано) невозможно
познать Бога и его истину право и со
47. Ибо
не в голове, но в сердце открывается чистое и истинное разумение к познанию
Бога и божественных вещей; там –
48.
Большинство, или даже и все действия ума, которые мы чувствуем в себе,
принадлежат рассудку; чрез его действование чистое разумение божественных вещей
скрывается – его как бы затопляет поток помыслов и размышлений. И как рассудок
имеет явное дружество с плотью и кровью, так чистое разумение имеет внутреннее
дружество с сердцем; оно как бы сроднилось с ним, да и есть само сердце.
Поэтому Писание говорит, что
49.
Поэтому мне бы хотелось, чтобы мы ко всему прилагали поменьше головы и побольше
сердца и любви. Мы сделались какими-то уж слишком умными пред Господом. Пойдём
же из головы в сердце! О, какой это прекрасный и надёжный путь! Бог любит чад
сердца; Он радуется им и в них, и
50. В
голове – мёртвые, пустые отображения истины; в сердце же человек находит саму
живую истину,
51.
Единственное дело сердца –
52.
53.
Посему повторю свой призыв, и им закончу письмо:
ПРИЛОЖЕНИЯ
Учёность и просвещение от Бога могут сочетаться; деятельную и созерцательную жизнь можно вести одновременно, – но это не так легко, и встречается не так часто, как об этом думают. Ещё реже бывает (что, однако, совершенно необходимо), когда эти вещи, сочетаясь, стоят в должном порядке друг относительно друга. Да, есть учёные люди, имеющие некоторое просвещение от Бога, иногда в большей, иногда в меньшей степени; но только при этом они не приводят свою учёность, свою рассудочную деятельность, свои стяжанные с усилиями и трудом знания в послушание божественному свету и благодати, что соответствовало бы истинному порядку вещей (2 Кор. 10, 5). Они не хотят быть скромными учениками, обучаемыми божественным светом и божественными увещаниями в сердце, и испрашивать премудрость, бодрствуя и ожидая её пред входом в её врата (Притч. 8, 34). Если их осенит малый свет свыше, то их ум немедленно восхищает сей свет себе, рассматривает его по своему разумению так и эдак, разграничивает, членит и т. п., и таким образом делает его средством для своей деятельности. Кратко сказать, активный рассудок здесь господин и распорядитель, в то время как он должен быть слугой, покорным божественному свету, лишь следовать ему и ничего не делать без его изволения, так, чтобы
как замечательно написал один немецкий поэт[133].
То же
самое нужно сказать и о соотношении деятельной и созерцательной жизни. Под
деятельной жизнью я понимаю здесь служение, направленное на обращение и
спасение ближних, а под созерцательной – внутреннее сокровенное общение с Богом
посредством молитвы. В своё время та и другая жизнь могут сочетаться. Я
подчёркиваю – в своё время, потому что незрелое стремление спасать и обращать
других для христианства то же, что болезнь для тела. Я считаю, что человеку
необходимо долго
И если
кто подлинно будет призван и послан Спасителем служить ближним, пробуждая их и
обращая к Богу, то и тогда его внешняя деятельная жизнь, как и прежде, должна
быть подчинена внутренней, созерцательной, и сей последней всё равно надлежит
оставаться его главным делом. Я хочу сказать, что призванные к апостольскому
служению ученики Христовы не должны всё время пребывать в непрестанном делании,
общаясь с людьми и отдавая себя без остатка возвещению слова; им необходимо
часто вновь
II
Господь
наш Иисус Христос есть необходимейший и наиглавнейший предмет нашей веры, – но
Иисус, объемлемый верой
Однако Иисус
стал человеком не только для того, чтобы распяться за нас. Вочеловечившись, Он
явился нам маленьким ребёнком; но уже и в Своём рождении Он неизменно был тем
Иисусом, дарованным нам от Отца, из Которого вера черпает наше спасение (Ис. 9,
6; Ин. 3, 16). Он стал маленьким ребёнком не только для того, чтобы объять
Своим искуплением наше детство и юность и освятить Своим образом и Своей
заслугой этот отрезок нашей жизни; но и для того, чтобы как Своею смертью и
воскресением, так и Своим детским состоянием отворить нам двери к соединению с
Богом. И в этом мы видим указание Божие, что, подобно тому, как Христос именно
в состоянии детства принял на Себя человеческую природу, так и мы, если мы
хотим вернуться к Богу и соединиться с Ним, не должны оставаться закосневшими в
своей взрослости самоуверенными людьми, но
Но такие
дети поистине
В заключение
воскликнем словами святых[134]:
«Сердца́, сюда! Сердца́, сюда! Повергнитесь к стопам святого Младенца
Иисуса! Да познают все Его творения державу и крепость Его!
Трактат III
_____________________________________
Краткий трактат
о сущности
и пользе
истинного благочестия
(1 Тим. 4, 8)
EYΣEBEIA[135]
Кто ходит в страхе Божьем, вере и любви,
тот служит Богу истинно
и право чтит Его.
Не преступает
но издали он кланяется Богу. Сетуя и каясь,
скорбит и плачет он, и в грудь себя биет (Лк. 18, 13).
Он удаляется от зла, старается о добром (Притч. 8, 13; Пс. 33, 15; 2 Кор. 8, 21)
и обращения от мёртвых дел своих взыскует (Исх. 30, 18; Евр. 6, 1).
С молитвой и алчбой восходит
где, как алтарь кадильный оный (Исх. 30, 1-10),
она кропление приемлет Кровию Христовой (Евр. 10, 19-22),
где Сам Иисус, Хлеб предложенья (Евр. 9, 2),
ей простирает дух и жизнь (Ин. 6, 51; 63),
и где всё проницающий светильник (Лев. 24, 2-4)
ей разумение всех истин открывает (Ин. 16, 13; 1 Ин. 2, 20).
Святое же Святых
Там, глубоко во мраке (3 Цар. 8, 10-12)
изволит Бог в душе покоиться безмолвной (Пс. 64, 2; 131, 14; 2 Кор. 6, 16).
Кто сего достигнет,
тот может Бога Самого объять и созерцать
и поклоненье воздавать Ему, подобно Херувимам (Исх. 25, 19-21).
Вот в этом состоит богослуженье.
Кто держится сего троякого устава,
тот почитает истинно и чисто
Отца и Сына и Святого Духа.
Всё остальное – лицемерье.
Сверши сие – и будешь истинно благочестив,
и честь, и благо и блаженство в Боге обретёшь.
О СУЩНОСТИ И ПОЛЬЗЕ
ИСТИННОГО БЛАГОЧЕСТИЯ
I
________________
1. Достойно всякого сожаления, что в наши последние, тёмные и развращённые времена благочестие (или богообщение, или истинное богослужение и религия – все эти слова означают одно и то же) стало совсем неизвестным и чуждым на земле. Даже для христиан, народа Божия, главное свойство и первое дело которого, согласно Писанию, быть светильником для всех других народов в мире (Мф. 5, 14-16), открывая им глаза на свет богообщения, – даже для христиан, говорю я, всё сие является столь чуждым и неизвестным, что они повсеместно отвращаются от одного только слова «богообщение»; или же, если и говорят о нём, то не имеют никакого представления о том, что именно это такое. И если некоторые из них и составляют себе какие-то понятия о благочестии, то при ближайшем рассмотрении выясняется, что эти понятия ни в малейшей степени не совпадают с сутью предмета, и что при всей видимости и соблюдении внешних форм благочестия его сила им совершенно неизвестна, а то и вовсе отвергается как обольщение и заблуждение (2 Тим. 3, 5).
Видя всё
это, я счёл необходимым, по мере света и благодати, какие мне уделил Бог (Еф.
4, 7), по возможности кратко изъяснить таким христианам, в чём именно состоит
та сила благочестия, о которой говорит Апостол. Если бы ныне где-нибудь нашлась
община христиан, какими они были в первые три столетия по Рождестве Христовом,
то можно было бы переложить труды такового изъяснения на их плечи, и я почёл бы
за счастье учиться у них, читая в них, как
2. Если кто вознамерится составить точное понятие об истинном благочестии, или же описать подлинно благочестивого человека, то здравое рассуждение потребует, чтобы мы не делали свои выводы на основании 1) того, что может быть общего как у истинно благочестивых христиан, так и у лицемеров и у людей, далёких от Бога; 2) того, что хотя и присуще благочестивым людям, но не всем; 3) того, что хотя и присуще им всем, но не всегда. Стало быть, для определения, что́ есть благочестие, нам нужно искать такие качества и свойства, которые присущи только благочестивым христианам, всем им, и во всякое время. Это очевидно и бесспорно. Итак, посмотрим, что следует из сказанного.
3.
4. Можно быть крещёным, ходить в церковь и причащаться (Мф. 22, 11); можно усердно исполнять внешние обряды и церковные установления (сами по себе вполне добрые); можно читать душеполезные книги, учиться богословию, размышлять о Боге, совершать молитвословия, поститься, давать милостыню (Лк. 18, 10-12); можно хвалить и по-своему любить благочестие и благочестивых христиан и иметь общение с ними (Мк. 6, 20; Мф. 25, 1-12); можно иметь в своей голове вполне верные представления об истине (Рим. 1, 21; 2, 17-20), уметь хорошо и пространно об этом говорить – и при всём том по сути своей быть совершенно чуждым Бога (Мф. 5, 20).
5. Можно быть уверенным в бытии Божием и в истинности Его слова вплоть до того, что это будет трогать сердце, и человек будет радоваться (Мф. 13, 20) или плакать (Втор. 1, 45); можно внимать обличениям совести, страшиться их и слушаться их (Деян. 24, 25; 3 Цар. 21, 29); можно возжелать обращения к Богу и положить начало этому обращению (Мф. 13, 19-22), также и действительно измениться и исправиться во внешнем (Мф. 23, 25) и избегать явных грехов; даже можно стараться воздерживаться и от тайных грехов, которые человек любит в глубине своего сердца, боясь мучений совести и страшась ада, – и всё же не быть истинно благочестивым христианином, то есть не пребывать в богообщении. Всё это подробно описано многими писателями[137], всем это известно, – и тем не менее, если бы мы отделили тех христиан, кто ограничивается только вышеназванным, от тех, кто подлинно благочестив, то последних, боюсь, нашлось бы по всей земле очень немного.
6.
7. Посему христианам не следует желать таких высоких дарований и уж тем более не завидовать другим, имеющим их. Ибо часто самолюбие думает: «Ах! если бы тебе обладать таким светом, такими дарами, такой ревностью по Богу! Тогда бы ты был подлинно благочестив и мог бы назидать ближних!» Нередко вследствие этих мыслей и желаний человек – совсем без призвания Божия и без Его благодати – начинает подражать тем или иным подвижникам. Но всё таковое проистекает из самообольщения и самоугождения, и есть поистине опаснейшее искушение сатаны, против которого надлежит вооружаться смирением и молитвой. Мы должны стремиться только к тому, что является сутью благочестия, а тем нашим собратьям, которым Бог уделил такие дары, сорадоваться в простоте.
8. Кто же имеет их, не должен считать себя за нечто или превозноситься над другими, – но тем больше беречься, чтобы не прилепляться душой к этим дарам, останавливаться на них и услаждать ими своё самолюбие. Ему необходимо затворить своё сердце и слух от внимания к людской хвале и восхищению и постоянно иметь в виду, что это есть только и именно дары, которые сами по себе никого не делают истинно благочестивым, но при которых их обладатель подвергается гораздо большей опасности, чем тот, кто их не имеет (Мф. 7, 22; Лк. 10, 19-20; 1 Кор. 4, 7; 9, 27).
9.
10. Посему неправильное устроение имеют те, которые, получив, быть может, от Бога некие подобные дары, гораздо более ценят их, нежели саму суть благочестия. Они считают их надёжным признаком и сущностным свойством веры и богообщения и той целью, к которой нужно всегда стремиться и не успокаиваться, пока её не достигнешь.
11. Отсюда происходит то, что многие благонастроенные души, полагая, что такие ощущаемые благодатные дары и есть цель духовной жизни, но не вкушая их, приходят в уныние и погружаются в сомнение, малодушие и печаль относительно своего положения. Всё это является препятствием на пути самоотвержения и несения креста, поскольку душа вместо того, чтобы внимать признакам и свойствам истинного благочестия, по самолюбию стремится к радости и утешению и со всех сторон ищет знаков и уверений в том, что она пребывает в благодатном состоянии.
12. Ибо тот, кто имеет подобные дары благодати, зачастую только и услаждается ими, и нередко думает тайно, что он – любимейшее чадо Божие, свят, лучше, чем другие, и что небо ему уже отверсто. Тогда душа забывает истинный и единственный надёжный путь – самоотвержения и несения креста, и упокоевается на мягком ложе ощущаемых утешений, желая соорудить себе кущу (Мф. 17, 4) прежде, чем она пройдёт своё поприще.
13. Если
Господь по премудрому Своему промыслу скрывает от души это молоко чувствуемых
ею духовных утешений и услаждений, то она становится скорбной, унылой,
малодушной, теряет покой и стремится удержать у себя и получить вновь то, что
Бог отнимает от неё – отнимает потому, что всё это питает её самолюбие, и для
того, чтобы душа, как и
14.
Несомненной истиной является то, что на пути жизни с Богом мы обретаем многие,
великие и разнообразные благодатные явления, которые Бог даёт нам вкусить
ощущаемым образом, – как то́ подтверждает всё Священное Писание,
бесчисленные свидетельства святых всех времён и живой действенный опыт даже до
сего дня. Но только эти благодатные явления встречаются нам – я подчёркиваю –
Если размышлять над этим иносказанием и развивать его дальше, то можно достаточно близко подойти к уразумению того, как надлежит правильно относиться к благодатным дарам, которые нам даётся ощущать. Но об этом я говорить здесь больше не стану, предоставив сие писателям, более опытным, нежели я[138].
II
________________
15.
Доселе мы рассматривали то, что можно принять за благочестие, и что
большинством действительно принимается за таковое, но что, тем не менее, отнюдь
не составляет его сути. Спрашивается: в чём же тогда заключается истинное
благочестие? Хотя ответить на этот вопрос в немногих словах совсем нетрудно; но
трудно, и даже совсем невозможно, дать надлежащее понятие об истинном
благочестии тому, кто не имеет его сам. Ибо оно есть
16.
Истинное благочестие (Εὐσέβεια), или жизнь в Боге, есть внутреннее, порождаемое
Святым Духом состояние или свойство души, из которого проистекает такое её
устроение и действование, когда она воздаёт Триединому Богу честь и поклонение
и приносит Ему – насколько это ей возможно – подобающую Ему службу. Сия служба
состоит в детском благоговении пред Богом и
17. Такое состояние души, говорю я, является действием Святого Духа, когда Он вышеестественным образом, живо и властно даёт человеку (кому зримо, сразу, в значительной мере, а кому – в меньшей степени, постепенно и не так приметно) внутренне познать и вкусить истину, славу и любовь вездеприсутствующего Божества.
18. Это
влечёт за собой неизреченное, глубочайшее благоговение, преклонение пред Богом,
детский и чистый страх Божий и внутреннее повержение всего, что есть в душе,
пред соприсутствующим ей высочайшим величием Божиим. Душа уразумевает, что
только Он Един сущностен, велик и высок, а она вкупе со всем творением пред Ним
– совсем ничто. Тогда душа начинает возвеличивать и чествовать Бога, сама же
умаляется в глубочайшем смирении. До самых основ своего существа она ощущает
себя
19. Такое воздаяние славы Богу и ви́дение того, что пред Ним и сама она, и всё творение есть ничто, пробуждает в душе совершенное ненадеяние на себя и истинную веру и упование на Бога во Христе Иисусе. Ему душа всецело, в детском доверии и послушании, вручает, предаёт и вверяет и тело, и дух, и всю себя, дабы Он совершал с ней, в ней и через неё, и на земле, и в вечности, то, что Ему благоугодно, – в непоколебимой надежде и вере, что Он может, Он хочет и Он на самом деле устроит с ней всё к её благу и к славе Своей (Ин. 9, 3).
Это
состояние души порождает в ней исход из себя самой и из всего того, что не есть
Бог и Божие, внутреннюю алчбу и жажду Бога, прибегание к Нему и действительное,
не воображаемое вхождение и перехождение в Иисуса Христа. С Ним душа единится в
самой своей основе, и чрез постоянное прилепление к Нему верой, устремление к
Нему всех своих сил и внутрь-пребывание с Ним (Ин. 15, 5-7) истинно, не в
обольщении, приемлет
Вследствие
этого душа начинает от всего сердца приписывать всё доброе, что только
обретается в ней и исходит от неё, этому божественному началу – животворящему
Духу Иисуса Христа, с глубочайшим осознанием своей собственной малости и
падшести и с сердечным исповеданием самодержавной благодати Божией, так что
достигает она того, что может вместе с Апостолом Павлом воскликнуть:
20.
Результатом такого внутреннего познания и ви́дения Бога является то, что
душа как бы пленяется Богом и с великим произволением, без какого бы то ни было
внешнего принуждения, устремляется к тому, чтобы в глубочайшем самоотвержении
отвратить и освободить все свои желания, всю свою любовь, радость и довольство
от себя самой и от всего, что не есть Бог и Божие, и обратить их к Единому и
единственно истинно Сущему, дабы только Его любить, Ему пожертвовать себя и Ему
прилепляться
Нечестивые
(ἀσεβής) и благочестивые (εὐσεβής) люди в Писании прямо
противопоставлены друг другу. Нечестивец, или безбожник, есть такой человек,
который живёт без Бога, отдалился от Него и весь прилепился к себе самому и к
творениям. Благочестивый же человек есть тот, который отстранился и освободился
от себя самого и от творений и всей своей любовью прилепился к Богу. Его сердце
говорит всему, что не есть Бог и Божие: «я не для вас, и вы не для меня. Вы –
ничто для меня; я могу свободно обойтись без вас. Бог для меня – всё; Он
сокровище моё, Он средоточие моей любви; только в Нём имею я
21. Всё
вышесказанное, сведённое воедино, именуется в Писании
22. Хотя
истинное благочестие, или богообщение, по своей сути и основанию есть всецело
внутренняя вещь, тем не менее оно, как некий божественный свет, не может
оставаться совсем сокрытым (Мф. 5, 14) и не пронизывать лучами своих свойств
(4 Цар. 4, 9) всю жизнь, слова и поступки живущей в Боге души (часто без
её ведома и воли), которыми она и отличается решительным образом от жизни, слов
и поступков людей мира сего вплоть до полной противоположности им. Всё это с
точностью соответствует словам Христовым:
Всё
это должно послужить особенным предостережением тем, которые говорят только о
внутреннем благочестии, а во всём остальном допускают полную свободу ходить по
духу и обычаям мира сего, вменяя ни во что и почитая «ханжеством» самоотречную
и серьёзно проводимую внешнюю жизнь. Но
23. Из такого внутреннего состояния души, живущей в Боге, исходит, как из своего источника, всякое делание благочестия и духовных добродетелей – смирение пред Богом, внутренняя молитва, богомыслие и созерцание, поклонение Богу, благодарение и восхваление Его, любовь к Нему, пожертвование себя Богу и проч. Из этой же основы проистекают и должны проистекать также и все внешние благочестивые обязанности, чтобы им совершаться с истинной пользой и иметь основание именоваться подлинным богослужением: слушание, чтение и обсуждение Писания и прочих добрых книг, молитвословие и песнословие и тому подобное.
24. Из всего сказанного с очевидностью явствует, что истинное благочестие отличается от ложного главным образом тем, что последнее есть только внешняя форма, видимость и личина, при которых сердце остаётся неизменённым, падшим, пребывающим в любви к миру сему и самому себе и исполненным всяческой мерзости. Истинное же благочестие имеет в себе некую божественную силу (2 Тим. 3, 5), которая изменяет человека в самых глубинных его основах: могущественно отвращает его сердце, все его душевные силы, его любовь, желания, стремления и его упование от всякого творения, связует и единит его с Богом, его Источником и Корнем, и пересаждает его в подлинно святую и божественную жизнь.
III
________________
25. И как
может тот, кто
26. Если
блаженством (как это и есть на самом деле) именуют то, когда человек имеет всё,
что он хочет и к чему стремится, то душа, которой присуще истинное благочестие,
поистине блаженна – ибо она соединила свою волю с волей Божией,
27. Его
воля жаждет только Бога; и поскольку в истинном благочестии, или богообщении,
Бог даёт Себя человеку как бы в собственность (пусть не всегда явно и
ощутительно, но всегда самым сущностным образом в вере), – то ему больше ничего
не остаётся желать, ибо Бог, став для него его собственным и бесконечным
предметом обладания, наполняет Собою, насыщает и утишает все бесконечные
стремления души, так что она может со святым праотцем Иаковом воскликнуть: «
Подлинный
смысл слов «у меня есть всё» неизвестен никому, кроме того, кто имеет опыт
богообщения. Люди думают найти удовлетворение своим желаниям и стремлениям во
внешних тварных вещах и явлениях. «Если бы ты был в том или ином положении,
если бы ты имел ещё то или другое, если бы не препятствовало тебе то или это,
то ты был бы спокоен и доволен», – так размышляет бедный, не ведающий Бога
человек. Но не даёт ли постоянно и настойчиво верный наш Творец понять ему, что
всё это есть лишь
28. Из всего этого проистекает чистое, радостное и бодрое состояние души и благоупорядоченный, гармоничный, ясный и незамутнённый образ жизни, – ибо (как я уже сказал) своя воля упразднена, и потому все стремления и действования души умирились и пришли в должный порядок, вследствие чего и тело получает пользу и не вредит ни себе, ни душе.
29. Но
перечисление всех высоких блаженств, которые сопровождают истинное благочестие
уже и в этой жизни, заняло бы слишком много места; к тому же речь здесь идёт о
тонких внутренних вещах, которые с трудом могут быть описаны. Посему всякой
душе лучше всего познавать их на своём действенном опыте; это она и может, и
должна. Апостол Павел выразил всё вышесказанное в кратких словах:
30. Тем
не менее и из того, что мы сказали, можно с определённостью заключить, что
глубоко заблуждаются те, кто воспринимает истинное благочестие как печальную,
унылую, тяжёлую и мрачную жизнь, в то время как оно есть полнейшая
противоположность сему. Да, оно является тяжким крестом, скорбью и смертью для
нашего жестоковыйного своеволия и для жизни падшей природы; но именно это
своеволие и эта падшесть есть то, что делает нас
31. В
связи с этим рассмотрим несколько причин, по которым не только все чада мира
сего, но, быть может, даже и большинство тех, кто считает себя благочестивыми
христианами, воспринимает истинное благочестие как нечто мрачное и
обременительное.
32. Для некоторых душ препятствием к истинному благочестию является тонкая (но крайне пагубная) внутренняя нечестность, когда сокровенным образом, но тем не менее сознательно, душа прилепляется любовью к тому или иному творению или к тому или иному греху. Этим опечаливается её дух, сердце не обретает покоя, а совесть не перестаёт обличать и угрызать её.
Другие души не обращают должного внимания на то, чтобы в тишине и точности воспринимать действующую в их сердце вразумляющую и назидающую их благодать Святого Духа. Это происходит тогда, когда человек больше расточён и рассеян в мыслях и чувствах, нежели живёт в Духе (Рим. 8, 5‑9, 13), и потому не может ни увидеть, ни искоренить свои бесчисленные грехи и проявления самолюбия.
Нередко бывает и так, что человек действием своего рассудка (или вняв рассуждениям других) ставит себе некоторые цели или в чём-то ограничивает себя, и вполне удовлетворяется этим малым началом. В деле самоотвержения и освящения он исполняет только некую часть, а всему прочему, под вывеской «немощь», даёт идти своим чередом без какого-либо серьёзного сопротивления.
33.
34.
Истинное освящение и богообщение особенно невозможно и чуждо Закону и природным
человеческим силам. Лишь животворящий Дух Иисуса Христа (Рим. 8, 2)
соделывает нас
35.
Однако же, когда я говорю о том, что благочестивая жизнь не тяжка и блаженна, да
не подумает кто, что тем самым упраздняется тайна креста, и святой путь
страданий ради Бога (1 Петр. 2, 19-21; 4, 1) отменяется для тех,
кто принадлежит уделу Его (1 Петр. 2, 9; Еф. 1, 14); нет,
конечно же, нет! Если бы я решил рассуждать так,
36. Также
я вовсе не хочу преогорчить тех благочестивых христиан, которые со всей
искренностью сражаются с грехом и пребывают в покаянной печали и
самоуничижении, будучи
* * *
Итак, поскольку милующая любовь Божия во Христе непрестанно призывает нас к подлинному благочестию, или богообщению, то преклоним свою главу, отрешимся от самих себя и последуем сему бесценному призыванию благодати, дабы и здесь, и в вечности поистине обрести нам благо, честь и всяческое блаженство в Иисусе Христе, –
чего всем читателям от сердца желает и от Источника всякого блага молитвенно испрашивает
Трактат IV
_____________________________________
Об отношении
к особым духовным дарам,
видениям, откровениям
и тому подобному
(1 Фесс. 5, 19-21)
ВВЕДЕНИЕ
Предыдущий трактат был посвящён тому, чтобы, среди прочего, различить и отделить существенное в деле благочестия от несущественного, привходящего и экстраординарного. Что касается последнего, то в некоторых других сочинениях я уже излагал свои мысли, как относиться к особым духовным явлениям в жизнеописаниях тех, кто уже отошёл в вечные обители. Также я отвечал и на вопрос, как надлежит разуметь необычные явления этого рода, присущие многим живущим ныне людям, обратившимся к Богу. Итак, я счёл небесполезным собрать всё, высказанное мною, в особый трактат, приложив к нему и выдержку из письма одному моему голландскому другу по поводу происходящего в наши дни духовного пробуждения, каковая выдержка составит третью часть сего трактата.
I
1. Необходимо сразу поставить во главу угла, что путь чистой веры – когда душа следует руководству Духа Иисуса Христа в глубине своего сердца и предоставляет Ему свершать её исхождение из себя самой и из всего сотворённого, дабы, прилепившись к Богу и служа Ему в духе и истине, войти с Ним в единение и общение – есть самый верный, надёжный, и вместе с тем совершенно необходимый путь для человека. Напротив, тот путь, когда душа наряду с этим и сверх этого испытывает ещё и нечто экстраординарное – особые духовные состояния, осияния светом, восхищения, откровения и прочие сверхприродные вещи, – таит в себе многие опасности и возможность обольщения.
2. Из этого, однако, не следует делать вывод, что души, идущие таким путём, и на самом деле непременно должны быть обмануты и находиться в прелести[140]; вовсе нет. Бог ведает, кого и как Ему вести; и кого Он держит в Своей деснице, тот безопасен на всех путях своих (Пс. 90, 11). Тот, Кто сохранял Павла от превозношения высокими откровениями, попустив действовать в нём ангелу сатаны и жалу плоти (2 Кор. 12, 7), – Тот, конечно же, знает ещё тысячи способов, как незаблудно вести души, не ищущие ничего, кроме Него Самого, даже и совсем необычными путями.
Разумеется, нам надлежит, насколько это зависит от нас, избирать надёжнейшее и безопаснейшее, и по самолюбию не стремиться ни к каким высоким и особенным вещам. Однако мы не должны и полагать ограничения Богу в том, как Он ведёт человека и что Он даёт ему, – но благоговейно почитать всё, что от Него исходит и к Нему приводит, несомненно веруя, что Он, будучи совершенным, свободно действующим и благим, может открывать (и действительно открывает) Себя Своим святым и возлюбленным чадам бесконечно разнообразными способами, к возвещению Своих божественных великих дел и чудес (Ин. 9, 3).
3. Поэтому, когда мы встречаем в жизнеописаниях святых многочисленные, порой странные и необычные явления подобного рода, то, по моему представлению, к ним нужно относиться без опаски, стараясь из всего извлекать для себя пользу. Допустим, например, что тот или иной святой сказал или сделал нечто доброе и прославляющее Бога, что́ молва разнесла как божественное речение или откровение, но что на самом деле являлось лишь плодом его собственных мыслей. Если я, никому ничего не навязывая, приму это слово или дело и, поступив в соответствии с ним, получу для себя назидание к славе Божией, – то всякий разумный человек признает, что я не претерплю вреда от такого образа действий. И это будет гораздо более богоугодно, чем если бы я, без Божьего удостоверения, встал на место судьи и начал бы износить безоговорочное осуждение всему экстраординарному – здесь я скорее окажусь в действительной опасности похулить Бога, отвергая Божии дары в святых Его.
II
4. Бывают
ложные, обольстительные видения и откровения, равно как бывают и ложные
пророки. Также существуют многоразличные фантазии, мечтания и прочие
самоизмышлённые небылицы, порождённые слишком сильной или неудержимой силой
воображения и часто принимаемые за чистую монету; и именно сюда надлежит
относить слово Сираха:
5. Итак,
памятуя о том, что существуют ложные и обольстительные духовные явления, и
нужно тщательно беречься, чтобы не принять истину за ложь, – необходимо, с
другой стороны, всячески остерегаться, чтобы без испытания и разбора не
отвергнуть подлинные и божественные вещи. Предположим, мы знаем, что в шкатулке
с драгоценными камнями есть некоторые, а может быть, и многие фальшивые камни;
мы же не выкинем по этой причине всю шкатулку. Поэтому, хоть мы и живём в
последние, неверующие времена, слова Апостола Павла
6. Опытные и просвещённые мистики-боговедцы советуют не желать и не искать особых духовных явлений; если же они даны, то не слишком обращать на них внимания и не задерживаться на них, напротив, проходить мимо них, дабы не искуситься и не плениться ими, но в свободном отстранении духа, возвышаясь над всем, прилепляться к Богу чистой верой и стремиться к непосредственному единению с Ним. Это увещевание (отстраняться от особых духовных явлений) правильно и необходимо для тех людей, которые сами в себе, непосредственно, на опыте испытывают (или могут испытывать) всё сие. Мы же ведём речь о том, как надлежит нам относиться ко всему этому, не имея такого опыта, со стороны. И тут мы не можем по истине (и по смыслу того, о чём говорили вышеуказанные богопросвещённые мужи) сказать ничего иного, как только то, что, по надлежащем испытании, нам следует с должным благоговением принимать такие явления и извлекать из них для себя возможную пользу.
При этом нужно иметь в виду, что ничто экстраординарное не является непременным доказательством святости (а уж тем более великой святости) человека, ибо иногда такие дары даются и новоначальным душам. Впрочем, не следует забывать, что божественные откровения, видения и т. п. могут быть присущи и людям, находящимся на вершинах святости, и апостольскому чину, как о том с достаточной убедительностью свидетельствует хотя бы пример высоко воспарившего орла, евангелиста и тайнозрителя Иоанна.
7. Конечно, возникает вопрос – как надлежит нам проверять и испытывать все эти явления. Тут мы неизбежно сталкиваемся с трудностями. Ибо не говоря уже о том, что далеко не всякий человек имеет способность различения духов (1 Ин. 4, 1; 2 Кор. 12, 10), мы обнаруживаем, что иногда и нечестивцы имели подлинные откровения и пророчества (Валаам – Числ., гл. 22-24; солгавший пророк-старец в Вефиле – 3 Цар. 13, 20); истинные пророки, напротив, нередко говорили от собственного духа или своих добрых мыслей (Нафан – 2 Цар. 7, 1-3). Ещё чаще мы находим, что пророки изрекали по воле Божией то, что по букве отнюдь не исполнялось (Ис. 38, 1), ибо или люди, которых это касалось, изменялись к лучшему (Иер. 18, 7-8; Иона 3, 4-10; 3 Цар. 21, 17-19; 28-29) либо к худшему (Иер. 18, 9-10; 1 Цар. 2, 30), – тогда и Бог не приводил в действие Своё слово; или же Божье слово понималось и принималось не по Божьему намерению (Иер. 4, 10).
8. Но
несмотря на все эти трудности, мы имеем надёжное мерило и испытательный камень,
который дал нам Сам Спаситель; и, по моему представлению, тот поступает
богоугодно и по истине, кто твёрдо держится этого пробного камня[141].
III
9.
Нынешнее время я воспринимаю как время особого благодатного посещения Божия.
Хотя Господь Иисус всегда готов
10. Такое
благодатное посещение и возвещение Своей истины в той или иной местности или
стране Господь иногда сопровождает экстраординарными раздаяниями Своих духовных
даров – великими силами, особым умилением, необычными внутренними и внешними
действованиями и явлениями. Это совершает Он для того, чтобы утвердить таким
образом Своё дело, обращая к Себе души с помощью столь сладостной пищи, равно
как и для того, чтобы привлечь внимание людей зримыми духовными действиями, как
это было в день Пятидесятницы, когда народ собрался, пришёл в смятение,
изумился и дивился чрезвычайным явлениям, слыша новое святое возвещение и
получая в сердце умиление к обращению (Деян. 2, 6-7; 37).
Вот какова, по моему представлению, истинная конечная цель Бога при таких экстраординарных явлениях. Все ли они исходят именно от Бога, сразу сказать невозможно. Это выясняется с точностью только впоследствии, а непосредственно в момент соприкосновения с такими явлениями об этом рассудить нелегко. Но если плод добр и пребывает таковым неизменно, тогда и дерево должно быть добрым (Лк. 6, 44).
11. Если же разбирать все эти, как я их называю, духовные возбуждения – обнаружение особых чувств, необычные телесные движения и тому подобные бросающиеся в глаза явления, – то нужно сказать, что они могут происходить или от благого, или от злого начала; также могут они заимствоваться отвне.
Я видел немало таких вещей. О многих из них я не могу сказать ни одного доброго слова, ибо плоды и следствия их были дурны. Эти духовные возбуждения либо проистекали из злого начала, либо были экзальтированны, неестественно преувеличены или имитированы. Также они могли происходить из подражания речам, облику или действиям других людей. Те, с которыми совершалось такое, с необыкновенной готовностью обманывали себя и были не в состоянии воспротивиться своей экзальтации или как-то изменить своё поведение.
Некоторые из этих духовных явлений, как я полагаю, первоначально были достаточно хороши, но потом из-за самоугождения в них не оставалось ничего, кроме человечески-падшего и худого. Некоторые (как говорилось выше) не приносили никаких добрых плодов; в иных не было ни хорошего, ни плохого, но те, кто их имел, оставались такими, какими они были.
Но также
я видел, что многие люди чрез подобные духовные возбуждения полагали начало
самому серьёзному обращению, когда внезапное прозрение и великое изменение их
состояния потрясало их так, что даже, так сказать, колебались основания их
внутреннего дома (Деян. 4, 31; 16, 26). Здесь происходило то, что
описано в Третьей книге Царств: после сильного вихря, землетрясения и огня,
шедших пред Господом, следовало (если только душа пребывала верной)
12. О других экстраординарных явлениях (осиянии светом, видениях, откровениях и т. п.) я могу сказать почти то же самое. Поскольку во времена особого благодатного посещения Божия Царство Небесное подходит к той или иной стране, месту или человеку близко, то и святой мир вечного света раскрывается над ними несколько больше. Отсюда и происходит преизобильное раздаяние различных благодатных даров, откровения, видения и проч., и чрез сие могут пробудиться внутренние чувства (ибо как человек имеет внешние чувства для восприятия этого мира, так есть у него и внутренние чувства для восприятия мира оного, которые обычно, в силу грехопадения, сокрыты и не проявляют своего действия), – так что предметы ангельского мира, или рая, не только могут становиться видимыми и слышимыми, но человек может с достаточной ощутимостью вкушать, воспринимать и чувствовать их, к великой радости и укреплению души, с которой это происходит.
Однако нужно всегда иметь в виду, что только в будущем веке такой опыт будет всецело ангельским, чистым и безопасным; в этой же жизни подобные сверхприродные дарования подвергаются опасности послужить пищей самоугождению, смешаться с человеческой падшестью и подвергнуться обману от врага тем больше, чем больше в них участвует чувственное восприятие. Именно это, без сомнения, является причиной того, что Бог ведёт в сей жизни Своих чад прежде всего путём веры. В своё время вера несомненно сопроводится светом, небесным опытом и божественными внушениями – но такими, которые неизмеримо существеннее, духовнее, непосредственнее и спасительнее, нежели все внешние экстраординарные дары.
13. По
этой же причине всегда бывает так, что те, кто испытывает подобные
экстраординарные усладительные вещи, должны пройти чрез последующие или
предшествующие страдания и скорби; и именно те, которые сегодня утешаются
Ангелами, завтра могут подвергаться нападениям и искушениям злых врагов – в
качестве противоядия от самоугождения. Апостол Павел был
Здесь мы
видим важное различие. Помимо этих откровений Павел получил от Бога гораздо
более существенную благодать: Бог
14. Из вышесказанного легко уразуметь, как надлежит нам относиться к экстраординарным духовным явлениям в отношении наших ближних. В наше время особого духовного пробуждения, по вышеприведённому совету богопросвещённых мужей[144], мы должны настойчиво предостерегать души, с которыми мы вместе сопутствуем к небу, чтобы они отнюдь не желали и не стремились к подобным дарам, дабы им не обмануться и не прельститься. Если они имеют их, то пусть крайне берегутся от всякого самоугождения и самоуслаждения, не на минуту не забывая, что все эти дары сами по себе нисколько не делают нас лучше, а Бога к нам ближе. Нужно вразумлять их, чтобы они не слишком останавливались на своих дарах, но, найдя им доброе применение, затем шли как бы мимо них, к сущностному – истинному обращению, обновлению сердца и соединению с Богом чрез веру и любовь. Что же касается особых телесных движений – своего рода трясений и дрожаний, экзальтаций, выражаемого вовне умиления и тому подобных бросающихся в глаза явлений, – то нужно стараться мягко приводить людей, испытывающих их, в состояние умеренности и тихости. Если же ни им самим, ни нам не удастся с кротостью и мягкостью привести их в должный чин, то тогда дело нужно препоручить Богу и оставить, как есть, на Его волю.
В особенности же нужно блюстись от того, чтобы в отношении как этих, так и других экстраординарных духовных вещей дерзать износить решительное суждение, а наипаче осуждение, дабы не предписывать границ Святому Израилеву (Пс. 77, 41), пути Которого простираются далеко выше нашего разумения (Ис. 55, 8-9), и Который в последние дни даст свершиться многим необычным, особым и экстраординарным явлениям.
Трактат V
_____________________________________
Предостережение
от духовной поверхностности и беспечности,
содержащее также краткое рассмотрение того,
какова связь между освящением и оправданием,
равно как и того,
что относится к Закону, а что – к Евангелию
(Пс. 129, 4)
ВВЕДЕНИЕ
Первоначально сие написанное на голландском языке частное послание не предназначалось для печати. Однако очень скоро оно, без указания лица, коему было адресовано, разошлось по рукам, и не только многократно было переписываемо, но и – без моего ведома – не раз переводимо на немецкий язык. Поскольку в силу этого оно перестало быть личным письмом, то я больше не вижу причин отклонять желание многих моих друзей, чтобы оно было напечатано и широко распространяемо, как, собственно, это уже и произошло с голландским текстом письма.
Хочу особо подчеркнуть, что я составлял это письмо не как полемическое сочинение, направленное против некоторых людей, и не хотел бы, чтобы оно рассматривалось и использовалось в качестве такового. Моим намерением было исключительно предостережение против духовной беспечности и поверхностности и иных заблуждений этого рода, у кого бы и где бы они ни обнаружились, дабы мои размышления, по благодати Божией, могли послужить одним для вразумления, а другим – для утверждения в истине. Дух благодати и назидания Сам да расположит каждого к достодолжному пониманию тех мест сего письма, кои необходимы именно для него.
Поскольку это письмо было написано на голландском языке, то и цитаты из Писания приводятся по большей части по голландскому уточнённому переводу; о чём считаю необходимым уведомить благосклонного читателя.
В качестве назидательного предисловия приведём следующие глубокомысленные стихотворные строки г-на Йодокуса ван Лоденстейна (некогда знаменитого – ради своего выдающегося благочестия – проповедника из Утрехта)[145]:
1. Христиане, бедные, запутавшиеся,
служат Богу, и не знают сами, зачем,
думая только о своей выгоде от сего.
Хотя они и ищут, но не находят Спасителя,
так как ищут Его лишь для того,
чтоб Он покрыл и защитил их на Суде.
Но Агнец пришёл
принять тех, кто повреждён грехом,
и сущностно приобщить их Себе
чрез их самоотвержение.
2. Отречься от себя – очень горько для людей.
Они мечтают посредством Иисуса
достигнуть спасения в будущем веке;
любить же Тебя (что, о Боже,
уже здесь дарует человеку небо
в его покаянии и крестах) –
это учение ныне умерло,
хотя Сын Твой
возвестил его словом Своим во всех концах земли
и в совершенстве исполнил в Себе Самом.
3. Что наше спасение состоит в том,
чтобы обуздать волю, чувства и душевные движения
и отвергнуть всякую похоть;
чтобы возненавидеть самого себя
и возлюбить Бога, –
этого ныне
никто не может вместить.
Люди хотят творить свою волю,
и даже в служении Богу
ищут только своего.
I
[Освящение человека не есть одномоментное действие[146]]
1. Возлюбленный о Господе Иисусе, нашей славе и нашем
единственном уповании, друг мой
2. Что
касается последнего, то я должен сказать: да, слава Богу! Во всей нашей
местности в этом отношении положение вещей лучше, чем у вас, хотя в других
вопросах христианского учения и у нас наличествуют разные заблуждения. Среди
людей, которых коснулось духовное пробуждение, ничего не слышно об этом новом
евангелии[147],
отрицающем всякое самоотвержение, деятельное постоянство в последовании Христу
и постепенность продвижения в духовном освящении. Да, у нас от сердца веруют,
что только через Кровь Христову мы получаем оставление грехов (1 Ин.
1, 7) и дерзновение приближаться к Богу,
3. Когда
я пишу слово «делание», то я хорошо понимаю, что те, кто ничего не хочет
слышать об отвержении себя, также осудят и понятие «делания», как якобы
принадлежащее к области Закона. Но не о делании ли говорит Апостол Павел,
назидая Тимофея, чтобы он
4.
Некогда, чтобы отвергнуть иудейское оправдание делами и утвердить оправдание во
Христе, нужен был Павел. А в наше время нужны Пётр и Иаков, дабы указать нам
Духом Святым на то, что
II
[Четвероякое состояние человека по блаж. Августину]
5. Что же касается понятий «Закон», «состоять под Законом» и т. п., то об этом можно было бы многое сказать[149]. Ибо не всё то́ Закон, что представляется Законом; и не всё то Евангелие, что именуется Евангелием. По своему плотскому рождению все люди находятся в состоянии до-законном; и весьма сомнительно, чтобы было возможно перепрыгнуть из него сразу в состояние евангельское. Конечно, Дух Божий может творить чудеса; но в обычном порядке вещей мы должны смотреть на всеобщее устроение Божие в Его Церкви, которое есть отнюдь не внешняя история, но образ Его руководства в отношении каждой отдельной души.
Итак, я,
вкупе с блаж. Августином, утверждаю, что человек может находиться в четверояком
состоянии: 1) до Закона, без него и вне него; 2) под Законом; 3) под благодатью
и 4) в состоянии божественного мира, или славы Божией. «Будучи до Закона
(говорит Августин), мы, не задумываясь, следуем похотям плоти. Под Законом они
влекут нас уже против нашего произволения, насильно. Под благодатью мы и не
следуем им, и не влечёмся ими. В состоянии мира и славы Божией никаких плотских
похотей больше нет вовсе... Но
III
[О состоянии под Законом]
6.
Состояние под Законом Апостол Павел изображает из своего собственного опыта в
7-й главе Послания к Римлянам. Социниане[151]
и некоторые другие рассматривают эту главу как описание общего
домостроительства Божия в ветхозаветном подзаконном историческом времени. Но
Апостол говорит не только об этом, но и о состоянии под Законом каждого
человека, когда обвиняющая, требующая, принуждающая и устрашающая сила Закона
живо действует в его совести. Это доказывается тем, что в 9-м стихе Павел
утверждает, что
Также
повсеместно распространено мнение, что Апостол изображает в этой главе
состояние христианина, вновь родившегося свыше (Ин. 3, 7)[152], в каковом состоянии Павел, когда писал
своё послание, несомненно пребывал. То, что это не так, я мог бы обосновать
ссылками на свидетельства учителей Церкви первых веков (Иринея, Тертуллиана,
Оригена, Златоуста, Иеронима и других) – все они понимают эту главу как
указание на состояние человека под Законом. Выражение «внутренний человек»,
встречающееся в 22-м стихе (единственное, которое может навести на такую
мысль), означает здесь не
7.
Поводом к вышеназванному мнению является то, что многие просвещённые души
(также и среди католиков) усматривают в 7-й главе Послания к Римлянам
изображение тяжких внутренних испытаний, искушений и страданий, которые всегда
свойственны родившимся свыше христианам. Но это совсем другая сторона дела,
против которой и я нисколько не возражаю. Действительно (при том, что и Римская
Церковь не допускает иного толкования данной главы, чем говорящего о состоянии
человека под Законом), во время высоких духовных испытаний душа встречается с
такими вещами, описание которых вполне совпадает с выражениями, употребляемыми
здесь Павлом. Кроме того, Святой Дух остаётся владыкой над Писанием и имеет
полную власть так толковать и так прилагать его к сердцам Своих чад, как это
Ему благоугодно и как это бывает нужно находящемуся в искушении человеку.
Однако это всё особые, а не общие способы толкования. Если бы они были всем
доступны, я бы и слова не сказал. Но в общем понимании Писания отнесение этой
главы к новому, рождённому свыше во Христе человеку было бы для только пробуждающейся
совести великим соблазном самоуспокоения: если даже такой Апостол, как Павел,
утверждает, что
8. А
сегодня мы видим новое духовное движение, которое хочет сразу оказаться в
состоянии
9. Ибо
никто не посмеет отрицать, что Богом установлены определённые предварительные
условия и приуготовления для души, дабы она могла воспринять состояние
благодати и нового рождения. Достаточно только поразмыслить над словами Господа
Иисуса: Он зовёт к Себе алчущих и жаждущих, труждающихся и обременённых, нищих
и больных (Мф. 11, 28) – следовательно, прежде чем люди придут к Нему, они
должны почувствовать себя таковыми. Господь требует обращения и покаяния, чтобы
уверовать в Него (Мк. 1, 15), и отвержения всего, чтобы придти к Нему и стать
Его учеником (Лк. 14, 33) – стало быть, должно заранее наличествовать обращение
и самоотвержение, хотя бы в самых начатках, в самой глубине сердца. Христос
уверяет, что
10. Этот предварительный период можно именовать или состоянием под Законом, или привлечением от Отца, или служением Иоанна Предтечи, или временем покаяния и обращения, или как-нибудь ещё: здесь дело не в словах. Главное – не перескакивать поверхностно и легкомысленно через сам этот период, и не отзываться о нём презрительно и несмиренно.
11.
Легкомысленно же перескакивать через этот период – значит полагать, что
обращение к Богу совершается во всей своей полноте за несколько дней или даже
часов. Многие говорят об этом; но я боюсь, что такая быстрота оборачивается
слишком большой неукоренённостью и незрелостью. – Обращение к Богу есть
действование Духа Божия, а не результат человеческих призывов. Многих людей
касается благодать Божия; с ними совершается некое покаяние и изменение жизни;
они получают определённое просвещение и утешение. Но если пристально
вглядеться, то обнаруживается, что христианство ещё не вошло в них глубоко, и
основание их сердец ещё не истинно проникнуто благодатью – хотя и нельзя
отрицать, что она действует в них. Много есть и тех, у кого доброе семя
12. Примеры мгновенного обращения к Богу[155], взятые из Евангельской истории, не могут служить здесь опровержением сказанного и доказательством обратного. Во-первых, в Савле и других благочестивых Иудеях того времени уже было гораздо больше приуготовлений, совершённых Божиим Духом, чем мы себе представляем. Во-вторых, особые пути и действия Божии (которые Он совершает, исходя из Своих намерений, равно как и сообразуясь с обстоятельствами, лицами и временем) не могут являться общим правилом. Не все обращаются, как Павел, как разбойник на кресте, и т. д.
13. Также произнесение слов «я христианин, я верую во Христа»[156] в первые века христианства заключало в себе гораздо бо́льшие и великие вещи, чем это кажется ныне. Это простое исповедание не мог бы совершить тот, кто твёрдо не решился бы добровольно принять на себя неизбежную ненависть и презрение мира сего, отринуть всё, чем услаждается падшая природа, подвергнуться лишению имущества, пролитию крови и претерпеть в крайней степени всё то, что только может измыслить человеческая и диавольская злоба. Поистине, многое, весьма многое должно было предварительно совершиться в сердце того человека, который устами произносил эти великие слова: «Я верую во Христа» (Рим. 10, 10). Посему обманывает себя и других тот, кто легкомысленно упускает всё это из виду, в обольщении, что в наши дни, когда христианство, согласно поговорке, «купается в золоте», это краткое устное исповедание имеет тот же вес, каким он был в первые огненные столетия. В свете этого сегодня необходимо гораздо больше останавливаться на том, что предшествует сему исповеданию, тщательно испытывая, содержит ли наша вера в себе то, что она должна содержать.
14. Посему люди, ищущие Бога, должны со всей готовностью предоставить Ему провести себя чрез покаяние и обращение к Нему, и, всецело предав себя Ему, выдержать под Его десницей это обращение столько и таким образом, как это Ему будет благоугодно, прежде чем Он приведёт их путями Своей благодати к большему миру и духовной широте души.
15. Итак, неразумным уничижением этих и иных приуготовлений души к вступлению в состояние под благодатью является то, когда позволяют себе говорить (как это происходит ныне), что всё, что совершается с душой до оправдания (которое неправильно сводится к уверенности человека в оставлении его грехов), не имеет никакого значения.
IV
[Вера и оставление грехов]
16. Напротив, то, что мы читаем в Евангелии о Нафанаиле (Ин. 1, 48), Никодиме (Ин., гл. 3), Корнилии (Деян. 10, 1-4), Аполлосе (Деян, 18, 25), учениках Иоанна Предтечи (Мф. 9, 14; Деян. 19, 1-7), о самих учениках Иисуса, когда они обращались со Спасителем во время Его земной жизни, и о многих других (Мк. 10, 21; 12, 34; Лк. 10, 6 и проч.), приводит нас к совсем иным мыслям и заставляет сделать вывод, что, во-первых, Дух Божий производит в человеке различные благие приуготовления и действования, прежде чем в полноте возведёт его в состояние нового рождения свыше, и, во-вторых, что мы не должны почитать сии благие приуготовления, о которых Сам Бог свидетельствует, что они угодны Ему, за незначительные вещи – хотя последует им, конечно, нечто гораздо большее.
17. Что же касается веры, то она не состоит в оставлении грехов или в уверенности человека в этом. Оставление грехов следует непосредственно за верой, и не всегда человеку даётся чувство удостоверенности в этом. Но собственно вера не заключается ни в первом, ни во втором, а состоит она в том, когда кающийся человек приходит к Иисусу и приемлется Им (Ин. 1, 12; 6, 35) – что необходимо включает в себя оставление и отвержение всего, что не есть Бог и Божие, с искреннейшим и всецелым преданием всего себя и всего своего в руки Иисуса Христа, Его водительству, по мере нашего состояния и нашего света[157].
18. Я
подчёркиваю – «по мере нашего состояния и нашего света». Ибо сия единственно
спасающая вера (начинающаяся с алчбы и жажды) есть не совершающееся в один
момент, но продолжающееся и каждодневно углубляющееся действование[158] сердца, разума и всех
сил души. Это действование производит то, что мы пребываем во Иисусе (Ин. 15,
4), поступаем так, как Он поступал (1 Ин. 2, 6), терпеливо выдерживаем все
искушения, страдания и испытания, не отпадая от Него (Лк. 22, 28; Иак. 1, 3;
Евр. 2, 1; 10, 39), и таким образом
19. Вера
имеет своё начало; но она должна возрастать и придти в совершенство, равно как
и наше освящение (Евр. 12, 1-2; 2 Кор. 7, 1). Величайшие и драгоценнейшие
обетования дарованы нам во Христе Иисусе (2 Петр. 1, 4), и даже в наше время,
по милости Божией, они могут исполняться в полноте. И когда Дух Божий глубоко
касается ищущих Бога сердец, так что они чувствуют внутреннюю алчбу, жажду и
необходимость дальнейшего пути ко Христу и духовному совершенству, – то как же
можно угашать в них такое настроение, уверяя их, что они в продолжение
нескольких часов или дней обретают полноту христианства, становятся всецело
святы и благи, и им больше ничего и не нужно? Ныне так боятся слушать об
отвержении себя и мира, что даже само это слово становится непереносимым. А
ведь, вне всякого сомнения, мы никогда не сможем стать
Итак, не
будем пренебрежительно относиться к отвержению себя и мира, но наоборот, уповая
на столь великие обетования, представим духовно жаждущим душам учение об этом
во всём его значении, дабы и сии души, и мы сами
20. Все
те, которые имеют истинную веру, описанную выше, имеют также (как сказано) и
оставление своих грехов; но отнюдь не все из них ощущают, тем более с ясностью
и силой, особое удостоверение в этом.
21. Я с сожалением вижу, что в большинстве случаев наша лукавая природа и самолюбие, опасаясь за себя, действуют таким образом, что ищут уверенности в оставлении своих грехов больше, чем Самого Христа и внутреннего единения с Ним, стремясь всегда только к утешению и радости; о силе же умирания в Иисусе и жизни в Нём заботятся крайне мало. Люди хотят жить, не умерев для падшего Адама, и знать только о любви, радости, сладостных вкушениях благодати и уверении в оставлении грехов, в то время как истинное сердечное покаяние и подлинное обращение к Богу остаётся для них почти неизвестным, а то и вовсе непонятным, и падшая плоть со своими страстями и похотями даже не приближается к своему распинанию (Гал. 5, 24), не говоря уже об умерщвлении (Кол. 3, 5). Не это ли есть – вливать новое вино в старые мехи, чрез что мехи неизбежно повреждаются и вино вытекает (Мф. 9, 17)? Мехи повреждаются и прорываются от самообольщения и самоугождения, когда чувственная часть души устраивает себе сплошной праздник, услаждая себя высокими ощущениями и чувствами любви по своему́ (а не по Божьему) вкусу, – отчего сердце часто поистине повреждается до такой степени, что человек всю свою жизнь остаётся ветхим неумерщвлённым Адамом, никогда не доходящим до силы и постоянства во Христе, а порой и вовсе возвращающимся (если суета совсем помрачит его) на бесплодные пажити мира сего, чтобы внутренний его человек пасся там. Вино вытекает от незрелого учения, от легкомысленного насмешливого отношения к тайнам благочестия, от фамильярных и фальшивых разговоров о «любви Иисуса», о «близости к Нему», о Крови Агнца[161] и т. п., и от безосновательного и дерзновенного присвоения себе великого наименования и преимуществ «избранных и святых душ».
22.
Оставление грехов основывается исключительно на Иисусе Христе, а не на наших
мыслях или чувствах, какие мы можем иметь (или не иметь) по этому поводу. Само
дело нашего спасения и прощения грехов со стороны Божией является незыблемым;
но с нашей стороны мы должны
23. Вообще же я полагаю, что не всегда можно и нужно с точностью определять время и час, когда человек переходит к состоянию под благодатью, или (как это называют ныне) к Евангелию. Такая пытливость всегда рискованна и вредна для души, поскольку производит в ней либо бесплодное уныние, либо недолжную самоуверенность, либо самоугождение. И мы видим, что Бог часто скрывает Свои пути пред глазами Своих чад, к их же благу, и что как сама душа, так и окружающие её люди, если они не глубоко опытны и просвещены Духом, часто оценивают своё состояние совсем иначе, чем оно есть пред очами Божьими.
24.
Посему достаточно, и необходимо, чтобы всякая душа, вместо того, чтобы
вдаваться в таковую пытливость, в простоте пребывала внутри себя, следуя тем
божественным благодатным действованиям, которые время от времени проявляются в
ней. Это может быть действие благодати, открывающее душе её повреждение и
греховность; это может быть утешение от Духа, когда душа чувствует благость и
любовь Божию во Христе; это может быть духовное наставление и руководство души
на путях отвержения себя и мира сего. Дух то возвышает душу, то смиряет её, то
побуждает её к действию, то извещает её, что она должна приимательно дать место
действованию Божию. Во всём этом вера, как о ней сказано выше, остаётся для
души основой и центром всего – именно, что душа, со всем, что она обретает в
себе, сообразуясь со своим состоянием, внутренно прилепляется ко Христу и
пребывает в Нём сердцем, непрестанно веруя, что чрез Его Кровь она имеет
оставление грехов и великое дерзновение приближаться к Богу (Евр. 10, 19-22), и
что только так, чрез воздействие и руководство Его Духа и Его благодати, она
должна всецело освятиться и
V
[Различие между состояниями людей]
25. Это делание того, что составляет суть веры, говорю я, постоянно совершает душа сообразно своему состоянию; но не всегда она с ясностью осознаёт и различает те или иные стороны этого делания. Ибо душа не может увидеть, что́ и сколько из духовных вещей она имеет или не имеет, не только когда она (как говорилось выше) претерпевает внутреннюю тьму, испытания и искушения. И в многообразных внутренних тонких и чистых состояниях общения и единения с Богом душа со всеми своими силами в такой простоте устремляется и прилепляется к своему божественному предмету, до такой степени покоряется действованию Божию в себе, что, конечно, ей было бы крайне тяжело и разорительно, если бы она должна была возвратиться к исследованиям и различениям. Её блаженное единение с Богом объемлет собою все сии духовные вещи[163] неким весьма возвышенным образом, подобно тому, как дукат, или иная золотая монета, заключает в себе множество пфеннигов, хотя ни одного пфеннига в самой монете не видно.
26. О Боже мой! сколь многие смущения и горести происходят от того, что люди не получают пастырского окормления сообразно их состоянию! Всех хотят стричь под одну гребёнку! Я даже не хочу упоминать, как много происходит жарких споров, бессмысленных диспутов и обвинений в ереси относительно понимания того или иного места Писания только потому, что спорящие и обвиняющие не могут уразуметь состояние и степень возрастания человека. Печалит меня более всего то, что многие жаждущие Бога души останавливаются на своём пути и мучаются от того, что не попадают они в руки знающих учителей, обладающих светом духовного различения. Год за годом должны оставаться таковые души при одной пище, при одном и том же назидании, между тем как в силу их возрастания им нужна уже более твёрдая пища; или же, если человек немощен, то его надлежит питать щадящим образом; а бывает, если желудок переполнен, то надо на некоторое время и вовсе воздержаться от пищи. То душу призывают к преждевременному покою и отдохновению именно тогда, когда ей нужно восходить на гору и когда, наоборот, надлежит всё более и более пробуждать её, дабы она могла идти дальше (3 Цар. 19, 7) и содействовать благодати, совершающей в ней дело своё. То заставляют душу спасать себя саму несвоевременной деятельностью и перенапряжением сил, в то время когда бы ей в терпении, тихости и предании всего Богу ожидать помощи от Господа (Ис. 30, 15). Если найдётся душа, какую, подобно Марии, Господь Иисус удостоил сесть к ногам Его, дабы она в смиренном благоговении любви и глубоком неразоримом мире слушала слово, исходящее из Его божественных уст (Лк. 10, 39), то тут же найдутся наставники, которые непременно исторгнут такую душу из её так называемого «безделья» и вовлекут в сотни добрых дел, требующих беспокойства и разорения (Лк. 10, 40; Песн. 1, 6) – как будто уже совсем и не является грехом нарушать Господню субботу! Людей принуждают искать своё сокровище незнамо где, в то время как оно лежит у них в доме. Пастыри совсем не видят, что душа может понести, а что не может (Ин. 16, 12), и не знают никакого различия между молоком, которое надлежит давать младенцам, и сокровенной премудростью, которую подобает возвещать совершенным (1 Кор. 2, 6-7; 3, 1-2).
О
Господи, Господи! умилосердись над бедной паствой Твоей, за которую отдал Ты
жизнь Свою! Дай им
27. Посему в деле окормления душ надлежит следовать Богу и не устанавливать Его Духу никаких рамок. Покаяние, самоотвержение, вера, надежда, любовь, оправдание, освящение, новое рождение свыше и т. д., вне всякого сомнения, необходимы каждому христианину. Но точное расчитывание и определение границ – когда и каким образом всё это должно быть испытываемо душой; по каким признакам нужно определять то или иное духовное явление; должно ли одно или другое быть прежде или после, и т. п., – часто лишь даёт повод к разделениям, смущениям и бесполезным словопрениям, которыми пусть занимается школьное богословие. Это только для господ анатомов представляет интерес, образуется ли при созревании плода в материнской утробе сначала мозг или сердце, и какую величину и форму имеет те или иные части плода, если рассматривать их через увеличительное стекло. В обычной же жизни человеку совершенно достаточно иметь здоровое сердце, мозг и члены тела.
28. Ни апостолы, ни первые христиане ничего не знали и не писали о таких различениях или разграничениях. Иногда они ставили оправдание впереди, а освящение на второе место (1 Кор. 1, 30; 6, 11)[164]; но всегда они возносили веру превыше всего, и следом – любовь (Евр. гл. 11; 1 Кор. гл. 13). Некоторые принимали Духа ещё прежде крещения (Деян. 10, 44-47), другие же – после того, как были крещены во второй раз (Деян. 19, 2-6)... Первых христиан интересовало само дело. Всё прочее они всецело предавали Духу Божию – каким образом и в каком порядке Ему угодно давать людям Свою благодать и Свои блага, одной душе так, другой иначе.
29. Те, которые столь высокоумно и дерзостно говорят, что самоотвержение и проч. нужно считать только Законом, а не Евангелием, должны быть последовательными и сказать также, что учение Христово есть сплошное Иудейство, и что Его слова в Евангелии не являются Евангелием. Но всякой христианской душе предлежит отвержение самой себя и всех вещей мира сего; и всякая христианская душа понимает это и действует в этом направлении сообразно своему состоянию, и не действовать не может. Это правда, что таковое действование как в начале, так и ещё долго в продолжение духовного пути может быть несовершенным, слабым, ветхим, слишком полагающимся на собственные силы, то есть, если угодно, «подзаконным»; но лучше несовершенное действование, чем никакое. Опыт всё расставит по своим местам, и душа научится своей немощи и бессилию несравненно убедительнее и лучше, чем если бы она ничего не делала, а только внешним образом принимала бы Евангелие[165]. Душа всецело придёт ко Христу, когда увидит, что без Него она не может идти дальше (Ин. 15, 5) и на себе удостоверится в том, о чём пишет Павел в конце 7-й главы Послания к Римлянам.
VI
[Непреходящая значимость Закона и его смысл]
30.
Прообразы, тени (Евр. 10, 1), церемониальное служение, обряды, внешние заповеди
и предания всякого рода могут быть изменяемы, или и вовсе упраздняться (Еф. 2,
15). Но совершенно немыслимо, чтобы это произошло с тем сущностным и незыблемым
Законом, о котором говорит Писание:
31.
Священное Писание (я уже указывал на это выше) не отзывается с пренебрежением о
начатках – пусть не лишённых множества недостатков – отвержения себя и мира
сего. О том же, что и в продолжение духовного пути, в состоянии под благодатью,
постоянное и действенное отвержение себя и мира всё ещё должно иметь место,
Писание говорит много и со всей ясностью. Оно уверяет нас, к примеру, что
32. Если
бы у меня было время и силы, сообразные моему желанию, то я смог бы показать из
писаний церковных учителей, следующих непосредственно за Апостолами, что все
они говорили совсем иное, чем многие, чуждые смирения, в наши дни. Единственным
основанием первых христиан, как и Апостолов, был Иисус Христос (1 Кор. 3,
11), Его вочеловечение, смерть и воскресение и проистекающее отсюда примирение
с Богом, благодать и Дух. И на этом основании они строили серьёзное,
самоотвержное, внутреннее, духовное христианство, в котором Сам Христос
действовал и жил в них. Они знали и исповедывали, что Христос
33. Что
же, собственно, есть Закон и состояние под Законом? Это не есть Закон –
отвергать себя самого и мир сей (Мф. 16, 24; 1 Ин. 2, 15), распинать плоть свою
со страстями и похотями (Гал. 5, 24) и настаивать, вкупе с вышесказанным, на
необходимости всецелого освящения (1 Фесс. 4, 3; Евр. 12, 14); иначе Апостолы
во всех своих посланиях возвещали бы Закон. Это не есть проповедь Закона –
призывать к тому, чтобы
34. Но то́ есть Закон, или состояние под Законом, когда вышеперечисленное и подобное тому делается без изменения сердца, чтобы только удовлетворить Бога и свою совесть внешними делами благочестия, возложив на них всё своё упование. То́ есть состояние под Законом, когда совершают эти дела благочестия или рассуждают о них без познания своей падшести и повреждённости сердца, без разума и свободы, которые даёт только Христос, и без понимания, что для всего, что есть истинное благо и святость, необходима внутренне действующая благодать. Закон – это давать Богу внешнее, оставляя сердце для себя и для мира сего; искать Бога в храмах и в букве, не ища его в своём сердце; служить Ему внешним образом, в обрядах и церемониях, не служа Ему в духе и истине (Ин. 4, 23)[168].
VII
[Смысл Евангелия: жить во Христе в отречении от мира]
35. Что
же тогда есть Евангелие, состояние под благодатью? Евангелие не есть то, когда
человек без истинного покаяния и изменения сердца соглашается умом с
новозаветным возвещением о Христе и о деле спасения, только поверхностно веруя,
что «Христос всё за меня совершил», и, успокоенный этой человеческой верой,
отталкивает все драгоценные воздействия и увещевания спасающей благодати, под
надуманным предлогом, что-де «я стою уже не под Законом, а под благодатью».
Евангелие не есть то, когда человек испытывает мимолётное сладостное умиление,
утешающий свет, духовные чувства и т. п., и предаётся при этом покою, как
будто больше ничего делать и не надо, кроме того, чтобы в уверенности о своём
достигнутом спасении говорить о нём и воспевать его. Всё перечисленное[169] – дары и благодать, к
которым надлежит относиться с благоговением; но не Сам Даритель. Это есть
О, углубимся же в наше обличающее сердце, дабы дом наш подлинно был основан на камне (Мф. 7, 24)!
36.
Сказанным я совсем не хочу отяготить и обеспокоить тех, чьё сердце преисполнено
Господом. Если состояние человека таково, что Бог изрекает его душе мир – то
аминь! мир ей! Опасно то, когда немощи и недостатки христиан хотят уврачевать
наискорейшим и легчайшим образом,
37. Также
сказанное вовсе не отталкивает грешников (пусть и величайших); но, наоборот,
призывает их[170].
38. Ибо является ошибкой, когда Евангелие, или великие блага Нового Завета, ограничивают только одним оставлением грехов. Несомненно, оставление грехов чрез жертву Мессии есть существеннейшее, фундаментальное благо Нового Завета; но он заключает в себе также и многие другие, ничуть не менее важные и драгоценные блага и обетования, проистекающие из сего первого блага – и прежде всего дарование нам духа святыни (Рим. 1, 4), чрез что Закон Божий написуется в сердце человека (2 Кор. 3, 3), и душа уготовляется и становится святилищем и храмом Божиим (1 Кор. 3, 17). Ибо достойное всякой славы, чести и поклонения намерение и цель Бога – в Новом Завете обитать внутри сердец Своих чад, как в Ветхом Завете Его божественное величие обитало в храме внешне. Для сего нам и отверст путь к Богу чрез примирение во Христе. Путь этот, открытый нам Христом, есть освящение наше Духом; конец сего пути – соединение с Богом[171]. Итак, идём же по нему (Евр. 10, 19-22)! Все ветхозаветные пророки говорили об этом, предрекая великие блага Нового Завета. Прочтите хотя бы немногие их изречения и поразмыслите над ними: Лев. 26, 9-12; Ис. 54, 9-14; Иер. 31, 31-34; 32, 38-40; Иез. 36, 25-29; 37, 23-28. Не видно ли отсюда со всей ясностью, что для того, чтобы стать чадом Нового Завета (а чада Нового Завета – это те, в коих Господь изволит обитать внутренне), человек должен веровать не только в примирение с Богом во Христе, но и в Его обновляющий Дух, и быть причастным Сему Духу?
39.
Христов Дух написует Закон в сердце, обновляя душу и всё глубже напечатлевая в
ней такое устроение, такие мысли и чувства, о которых говорит и которые требует
Закон. Сам Сей Дух становится для подлинно верующих их святым Законодателем,
Коего надлежит слушать (Рим. 8, 2; Тит. 2, 11-12) и Коему надлежит следовать
(Рим. 8, 14); и на это необходимо обращать особое внимание. Когда Сей Дух жизни
спасительно овладевает сердцем, тогда человек добровольно покоряется Его господству
и Его беспрекословному руководству, и ходит в Духе поистине евангельски. И чем
более
40.
Наконец, незыблемым положением нашей веры является то, что Христос со всеми
Своими заслугами и Евангелие со всеми своими благами даны только для духа, а не
для плоти, не для падшей природы и повреждённого рассудка. Для них Христос не
принёс ничего, кроме их упразднения и смерти – и именно это[173] является для нового человека самым верным и
подлинным Евангелием.
41. О люди!
станьте же внутренним человеком! Не ждите никакого утешения, помощи или
спасения ни от чего сотворённого, ни от себя самих!
42. О, сколь склонен человек к крайностям, уклоняясь то вправо, то влево от истинного пути! То он стремится всё делать сам, не желая подобающим образом познавать необходимость внутренне действующей благодати и Духа. То благодать для него всюду, так что он полагает, что не нужно делать вовсе ничего. Один доходит прямо до суеверия, держась за внешние формы, обряды и богослужения и отвергая всё, что указывает на Дух и на духовные вещи, «чтобы не впасть в прелесть». Другой отбрасывает все телесные действия, внешние средства и служения, и из-за недостатка смирения и умирания себе и миру увязает в несвоевременной и ложной «свободе от всего». Некоторые, борясь с поверхностным пониманием христианского учения, начинают противостоять оправданию во Христе, настаивая исключительно на освящении и благочестии; иные же, напротив, ни о чём не хотят слушать, как только об искупающей нас лёгкой вере в Кровь Спасителя, и навешивают на всякое делание благочестия и на верность в следовании путём освящения презрительный ярлык «дела́ Закона». Те говорят только о «Христе в нас», а эти – только о «Христе для нас»[175], в то время как Христос ведь не разделился, и разделиться не может. Я бы мог из всей церковной истории показать, что от апостольского века и до нынешних дней многие высказывали подобные крайности. Но уже настало время заканчивать письмо, которое разрослось под моим пером гораздо более, нежели я предполагал.
43. Дух
Иисуса Христа, единый Дух Премудрости, Сам да ведёт нас незаблудным царским
путём Своей истины, сохраняя нас под Своим руководством и надзором! Да убережёт
Он нас и всех Своих бедных овец в сии последние, исполненные смущений и
искушений времена от излишних и вредных умствований и от
1. То,
что мы, грешники, вновь примирились с Богом во Христе, и чрез Его Кровь только
и имеем
2. Заблуждаются поэтому не только те, которые вменяют себе заслугу Христову и обетования Евангелия без покаяния и изменения образа мыслей, и считают такое вменение, как бы действующее само по себе, подлинной верой. От истины остаются далеки и те, которые, после некоего малого опыта вкушения благодати или оставления (пусть и действительного) грехов, сразу полагают, что в один момент с ними произошло всё, что нужно, и что дальше от них ничего не требуется, как только восславлять своё состоявшееся спасение и говорить о нём другим, дабы привести к Спасителю как можно больше душ.
3.
Прекрасно, когда кающаяся душа, приобщившись богатству Божия милосердия,
поистине получает оставление своих грехов и чувствует после сего, что она,
невзирая на её падшесть и нечистоту, может иметь надежду и упование на Бога,
Который, вместо заслуженного наказания, дарует ей Своё благоволение и благость.
Но только если душа пребудет в этой благодати, то она скоро уразумеет сердцем,
что благодать сия есть не мимолётная или мёртвая вещь, но живая творческая сила
Духа Христова, указывающая душе, как и что она должна
4. Хотя
мы не можем, и не должны, совершать всё это собственными силами – ибо, как
сказано, всё сие соделывает благодать; но мы должны давать ей в себе место,
веровать и быть ей послушными. Тогда в продолжение этого своего делания –
послушания благодати – и при возрастающем свете Христовом душа будет всё более
познавать, что даже самые напряжённые её усилия, самое искреннее сотворчество с
благодатью недостаточны для того, чтобы исторгнуть из неё глубочайшие корни её
самолюбия и исцелить бездну её повреждения. Сам Бог должен особо приложить
здесь Свою руку, дабы очистить сию плодоносящую ветвь (Ин. 15, 2) и соделать
душу Своей избранницей,
5. Но при
всём этом путь очищения, освящения и созидания нашего спасения вовсе не
противопоставляется исключительной нашей опоре на Христовы заслуги и на дар
благодати. Да не будет того! Наоборот, чем дальше Бог ведёт душу по пути
освящения, тем больше для неё проясняется и
1. Вы
просите меня, чтобы я изложил свои мысли по поводу этого места Писания.
Очевидно, что Апостол говорит здесь о
Против
сих худых делателей Апостол, побуждаемый силой любви, выступает со святой
ревностью, как бы
2. И сегодня, как Вы совсем небезосновательно пишете, многие основываются только на одном лишь внешне-о́бразном и плотском познании Христа и Его служения. Одни содержат истину о Христовой Крови и о примирении с Богом только в голове и на устах, без подлинного изменения сердца – и это есть крайне поверхностное познание Христа по плоти, которое никогда никого не может спасти.
3.
Другие, более духовные люди, при внешне-о́бразном познании Христа имеют
также и некоторое сладостное умиление в чувствах и движениях души. Но они
задерживаются на этих усладительных чувствах и на внешне-образном представлении
о Христовой истине слишком много и слишком долго. С ними происходит то, как
если бы кто держал пищу во рту, но не глотал её и не получал от неё питательной
силы. Они не растут, питаясь только этим услаждающим молоком. Они – в лучшем
случае –
4. В вочеловечении Христа – говорили христиане первых веков[176] – Бог дал нам Себя как молочную пищу, дабы чрез неё мы возрастали ко вкушению Хлеба бессмертия, то есть Духа Отца. Чрез человечество Христово мы приводимся к Божеству.
5. Те,
которые воспринимают примирение с Богом во Христе внешне-образно и поверхностно
и успокаиваются на этом, чаще всего пришли ко Христу недолжным, ненадлежащим
путём, не чрез
6. Если же мы поистине пришли ко Христу и к Его Крови примирения (Кол. 1, 20), то потом мы непременно должны чрез Христа, Который есть истинный и живой Путь, быть приведены к Отцу и к внутреннему единению с нашим благим Богом (Ин. 14, 6). И именно это чаще всего остаётся совсем непо́нятым, и человек стоит при пути, вместо того, чтобы идти по нему.
7.
Христос – не только распятый и умерший. Он есть и воскресший и восшедший на
небеса, дабы освятить нас дарованием Своего
8. Посему
верующие должны не останавливаться на истории, образных представлениях и
умилительных чувствах при созерцании смерти и воскресения Христовых, какими бы
благими, действенными и сладостными в своё время и на своём месте эти
представления и чувства ни были; но главным образом стремиться к опытному
познанию силы смерти и воскресения Христа
9. Если бы Христос не примирил нас с Богом чрез Свою Кровь и крестную смерть, то мы никогда не смогли бы освятиться, соединиться с Богом и спастись. Слабый, падший, повреждённый в самих своих основах человек не воспринял бы со стороны божественного величия и чистоты (кои сами в себе в высочайшей степени достолюбезны и святы) ничего, кроме страха, отторжения и ада, если бы силой нашего великого Посредника, Богочеловека Эммануила, действие Божие на грешника не было бы изменено, соделавшись умеренным, переносимым, а затем желаемым и любезным.
10. Чрез
единение Бога с человечеством во Христе положено основание для нашего
воссоединения с Богом, и чрез Христову Кровь и заслугу все бедные кающиеся
грешники, равно как и уже освящённые чада Божии, имеют в жизни и в смерти
открытый им
11. Три
части Иерусалимского храма были, среди прочего, прообразом различных состояний
тех, кто служит Господу, равно как и того, ка́к можно познать и вкусить
Бога и всё божественное, и как надлежит служить Ему. Во внешнем дворе
(2 Пар. 3, 4) совершалось почти непрекращающееся излияние крови
жертвенных животных (Исх. 29, 10) пред глазами всего народа. В святилище (Евр.
9, 2) эта кровь приносилась, и ею помазывались роги жертвенника (Исх. 29, 12).
В Святая Святых (Евр. 9, 3), где Божие Величие обитало в безмолвном мраке, не
было видно жертвенных закланий или слышно их шума, но кровь примирения тем не
менее также вносилась
12. Сообразно сему Христова Кровь примирения во всех состояниях человека остаётся драгоценной и достопоклоняемой, не только для верующих на земле, но и для святых на небе (Откр. 5, 9). Но не во всех состояниях и не во всякое время человек живо помнит о ней, представляет её своему взору или испытывает яркие духовные чувства по отношению к ней.
13. Всякое внутрь-собирание и влечение любви к Богу, всякое приближение ко Господу, всякое воззрение на Него в детском уповании, все действования и внутренние извещения Божии о Его любви, Его мире, Его благости, которые только верующие могут испытывать; всякое стремление человека жить по Богу и т. д., – всё сие, равно как и иные бесчисленные вещи этого рода, имеет своё основание в примирении Христовом и проистекает из него, хотя душа в моменты таких духовных переживаний не думает с точностью именно о нём.
14. Дитя вкушает от материнской груди, не понимая, откуда берётся молоко, и не разглядывая грудь, питающую его. Рассматривание груди воспрепятствовало бы вкушению. Так и благородные духовные состояния и драгоценные минуты внутренней жизни не допускают многих рассматриваний и размышлений.
15. Бывает так, что человек держит на языке прекрасное кушанье, но оно не питает его, потому что он не проглатывает его, не давая ему идти своим путём. И наоборот, бывает так, что человек может совершенно забыть вкус пищи, насытившей его, но при этом всецело воспринять всю её питательную силу.
16. Душам, веду́щим внутреннюю жизнь, сущность примирения во Христе часто открывается, даётся в ощущении и усвояется очень просто, но очень глубоко и питательно. Возможно, они не могут выразить этого в словах; но их сердца, исполненные величайшего самоумаления, сладчайшего преклонения пред Богом, глубочайшего благоговения и поклонения Ему, всецелого упования на Него и т. д., на деле свидетельствуют о том. И таким образом они имеют сам предмет, а не только образ и описание предмета, и приобщены прославленному Христу и совершённому Им примирению с Богом бесконечно больше, чем все те, кто только поверхностно разглагольствует о нём[177].
1. Чтобы не создавалось впечатления, что я в своём трактате «Предостережение от духовной поверхностности и беспечности» безосновательно ссылался на согласие отцов Церкви первых веков, то я хочу в качестве доказательства привести здесь некоторые их слова, и на сей раз, кроме уже цитируемого Августина, в качестве свидетелей представить Иустина, Иринея и Киприана – трёх высокочтимых учителей Церкви, которые все подтвердили и запечатлели мученической кровью то, чему они учили.
2. Первый, именно Иустин (принявший христианство около 130 года), в своём известном «Разговоре с Трифоном Иудеем» говорит так: «Некогда обетованный в Ветхом Завете Новый Завет надлежит соблюдать всем людям, желающим получить наследие Божие. Закон, данный на Хориве, есть ветхий закон, и только для вас, Иудеев, а тот закон, о котором я говорю, – для всех людей вообще, и вовек»[178]. И дальше: «Скиф ли кто или перс, однако если имеет познание о Боге и Христе Его и соблюдает Его вечные заповеди, – тот обрезан прекрасным и полезным обрезанием (Духа), и есть друг Богу»[179].
3. Когда Трифон спрашивает: «Те, которые жили по закону, данному Моисеем, будут ли жить в воскресение мёртвых?», – то наш святой мученик отвечает на этот вопрос утвердительно. «Ибо, – говорит он, – в законе Моисеевом заповедано исполнять то, что по природе хорошо, свято и справедливо, и сверх того предписано делать и то, что узаконено по жестокосердию народа; люди подзаконные исполняли и это. Поелику же те, которые делали всеобщее, естественное и вечное добро, приятны Богу, то и они, подобно прежде их жившим праведникам Ною, Еноху, Иакову и другим, во время воскресения спасутся чрез Христа нашего вместе с теми, которые Сего Христа признали Сыном Божиим»[180].
4. «Бог призвал Авраама, – продолжает Иустин, – и повелел ему выйти из земли, в которой он жил (Быт. 12, 1). И нас всех Он призвал так же, и мы теперь вышли из того образа жизни, который вели, живя худо подобно другим обитателям земли. И вместе с Авраамом мы наследуем святую землю и получим в наследие бесконечную вечность, так как мы дети Авраама по одинаковой с ним вере. Ибо как он поверил голосу Божию, и это вменилось ему в праведность, так и мы, уверовавши голосу Божию, проповеданному апостолами и предвозвещённому нам пророками, отреклись даже до смерти от всего в мире»[181].
5. Дальше
он говорит: «
6. И в Послании к Диогнету Иустин пишет: «Бог предал Сына Своего в искупление за нас, Святого за беззаконных, Невинного за виновных, Праведного за неправедных, Нетленного за тленных, Бессмертного за смертных. Ибо что другое могло прикрыть грехи наши, как не Его праведность? Чрез кого мы, беззаконные и нечестивые, могли оправдаться, кроме Сына Божия? О, благодеяние, превышающее всякую надежду! – Бог возлюбил человеков, для которых Он сотворил мир, создал их по собственному Своему образу, к ним послал единородного Сына Своего, им обещал Царство Небесное, которое Он и даст возлюбившим Его. О, какой радости ты исполнишься, когда познаешь Отца! Как ты возлюбишь Того, Кто столько наперёд возлюбил тебя! Когда же возлюбишь Его, то сделаешься подражателем Его благости, и тебя не будет удивлять, что человек может быть подражателем Божиим. Может, если захочет (конечно, если обратит его к Себе Бог силою Своею). Тогда ты отринешь обольщение и заблуждение мира и научишься истинной небесной жизни. – Я не новость сказываю, и не напрасно ищу убедить других, но бывши учеником апостольским, и я сделался учителем язычников, и то, что мне предано, стараюсь сообщить ученикам, достойным истины»[183].
7. В послании же к Зене и Серену[184] он говорит: «Наши чувства и мысли запутываются от сообращения с миром, в котором мы рассеяны. Сего ради, поскольку наш Спаситель говорит, что Он не от мира сего, то Он хочет и нас отвратить от общения с миром и изволит, чтобы мы были друзьями истины и приняли совершенство небесной силы, равно как и то, чтобы мы совершали всё, что только составляет волю Отца Вечности. Ибо не является верующим тот, кто живёт сообразно падшей природе».
8. Обратимся теперь к святому Иринею, который в свои детские годы знал ещё святого Поликарпа[185], и сам в преклонном возрасте благородно пролиял свою кровь за имя и учение Христово. В четвёртой книге «Против ересей» он пишет: «Поелику в обоих Заветах, в Законе и в Евангелии, заповедь о совершенной жизни едина, то оказывается, что Учредитель Закона и Евангелия – Один и Тот же. Ибо так как в том и другом Завете правила совершенной жизни одни и те же, то они указывают на Одного Бога, Который хотя и предписал особенные в том и другом Завете заповеди, сообразные людям и обстоятельствам, но главнейшие и важнейшие, без которых невозможно спасение, дал одни и те же в обоих Заветах»[186].
9. «И что
Господь это самое существенное в Законе («естественные заповеди Закона», как,
собственно, пишет Ириней[187]),
которым человек оправдывается и которое до законодательства соблюдали
оправдавшиеся верою и угодившие Богу, не разрушил, но распространил и
восполнил, – это открывается из Его слов:
10. «Ибо Закон, будучи дан для рабов, обучал душу посредством внешнего и телесного, как бы узами привлекая её к повиновению заповедям, дабы человек научился служить Богу. Слово же (Христос) освободило душу (от сих уз) и научило чрез неё (т. е. чрез душу) очищать и тело. После сего необходимо должны были разрушиться узы рабства, к коим человек уже привык, чтобы ему без уз следовать за Богом, а определения свободы – расшириться, покорность же Царю – увеличиться, дабы обращающийся не являлся недостойным своего Избавителя. Послушание и любовь к домохозяину должны быть одни и те же у рабов и свободных, но свободные имеют бо́льшую уверенность, потому что действие свободы больше и славнее, чем повиновение в рабстве. Поэтому-то Господь вместо: «не прелюбодействуй» заповедал не иметь даже вожделения, и вместо «не убивай» – не гневаться, и вместо даяния десятины – разделять всё имение бедным, и любить не только ближних, но и врагов, и не только быть щедрыми даятелями, но давать дары тем, кои отнимают наше»[189].
11. «Все это, как я сказал (продолжает Ириней), говорит Господь не как Тот, Кто разрушает Закон, но как Тот, Кто восполняет, распространяет и расширяет его в нас. С бо́льшим действованием свободы Он насаждает в нас более полное повиновение и любовь. Ибо Он освободил нас не для того, чтобы мы отступили от Него, но чтобы, получив больше Его милости, более любили Его. А чем более возлюбим Его, тем бо́льшую получим от Него славу, так как мы всегда будем пред лицом Отца»[190].
12.
«Итак, всё существенное в Законе обще нам и им (Иудеям). Ибо повиноваться Богу,
следовать Его Слову, любить Его больше всего и ближнего, как самого себя,
воздерживаться от всякого злого дела и прочие подобные заповеди общи обоим
Заветам и указывают нам на Одного и Того же Бога. Сей-то Господь наш, Слово
Божие, сперва привлёк рабов к Богу, а потом освободил их, как Он говорит
ученикам:
13.
«Моисей говорит:
14. О необходимости постепенного продвижения к совершенству в деле нашего освящения святой мученик говорит так прекрасно и выразительно, что я не могу удержаться от того, чтобы не привести здесь некоторые его слова по этому поводу.
«Как мать
может доставить младенцу совершенную пищу, но он ещё не может принять пищи
старшего возраста, так и Бог мог вначале даровать человеку совершенство, но
человек не мог принять его, ибо он был ещё младенец. Посему и Господь наш в
последние времена, восстановляя в Себе всё, пришёл к нам не так, как Он мог, но
как мы могли Его видеть. Ибо Он мог придти к нам в неизреченной славе Своей, но
мы не могли вынести величия Его славы. И поэтому Он, совершенный Хлеб Отца,
представил нам, младенцам, Себя Самого как молоко – таково было Его
человеческое пришествие, – дабы, как бы вскормленные от сосцов Его плоти и чрез
такое млекотворение приученные есть и пить Слово Божие, мы могли содержать в
себе самих хлеб бессмертия, который есть Дух Отца. Посему Павел говорит
Коринфянам:
15. «И вот каким порядком сотворённый и созданный человек становится образом и подобием несозданного Бога: Отец изволяет и повелевает, Сын действует и исполняет, Дух питает и возращает, человек же постепенно преуспевает и восходит к совершенству, то есть приближается к Несозданному, ибо Несозданный – Бог – совершен. Человеку надлежало сперва произойти, произшедши – возрастать, возросши – возмужать, возмужавши – умножаться, умножившись – укрепляться силами, укрепившись – прославиться, и прославившись – видеть своего Владыку. Ибо Бог есть Тот, Которого должен узреть человек; видение же Бога производит нетление, а нетление приближает к Богу»[195].
16.
«Итак, как будет Богом (подобным Богу) тот, кто ещё не сделался человеком? Как
будет совершенным только недавно сотворённый? Как будет бессмертным, кто в смертной
природе своей непослушен Творцу? Ибо надлежит тебе прежде соблюсти чин
человека, а потом приобщаться славе Божией. Не ты творишь Бога, но тебя творит
Бог. Посему, если ты творение Божие, то жди руки твоего Художника, всё
делающего в надлежащее время – в надлежащее именно относительно тебя, предмета
Его творения, время. Предоставь же Ему твоё сердце мягкое и покорное и соблюдай
образ, который дал тебе Художник, имея в себе влажность, дабы, огрубевши тебе
не утратить следов перстов Его. Соблюдая свой состав, ты достигнешь
совершенства, ибо художество Божие скроет твою глину. Рука Его соделает из тебя
прекрасное существо; она обложит тебя изнутри и снаружи чистым золотом и
серебром и так украсит себя, что Сам
17. Теперь выпишем несколько мест, как нельзя лучше иллюстрирующих то, о чём мы говорили в нашем трактате, из творений святого учителя Церкви и мученика Киприана.
«Наши тела,
– пишет он[197], – суть
храмы Божии, которые никем не должны быть растлеваемы и оскверняемы. Сих-то
храмов строители и настоятели – мы; послужим же Тому, Кому уже мы принадлежим.
Прославим и будем носить Господа в чистом и нескверном теле, соблюдая
всевозможную осторожность. Искупленные Кровию Христовою, подчинимся воле
Искупителя своего во всех действиях нашего служения Ему; постараемся о том,
чтобы ничего скверного и нечистого не было вносимо нами в храм Его, дабы Он, оскорбившись
нашим поведением, не оставил жилища, в котором теперь обитает. Вот слова
Господа, исцеляющего и поучающего, одновременно врачующего и наставляющего:
18.
«Итак, до́лжно стремиться к вечному и божественному и всё делать по воле
Божией, следуя стопам и божественному учению Господа нашего, Который в
наставление нам сказал:
19. В
трактате «О ревности и зависти» святой мученик пишет: «Для чего бесславит стадо
Христово ложно именующий себя христианином? Облечься во имя Христово и не идти
путём Христовым – не есть ли это предательство имени Христова, оставление
спасительного пути?»[203]. «
20. В завершение наших выписок приведём несколько мест из блаж. Августина, в которых он кратко излагает свои мысли о законе и благодати.
«Действие
Закона заключается в том, что человек уразумевает, что́ Бог хочет от него;
действие же благодати – в том, что человек покоряется Божию закону;
21.
«Исключая те заповедания Ветхого Завета, которые даны только для того, чтобы
обозначить и предуказать нечто иное (хотя и в сих заповеданиях, если их
понимать духовно, Закон поистине может быть назван духовным), всё прочее,
относящееся к благочестию и доброй нравственности, несомненно должно быть
исполняемо так, как предписано. Ибо хотя Христос снял с нас тяжкое иго многих
преданий (Мк. 7, 9), можем ли мы по этой причине сказать, что нас не касается
то, что велит Закон? Кто столь нечестив, что дерзнёт сказать (хотя сегодня
многие дерзают), что на заповеди Закона ему можно не обращать внимания,
поскольку он христианин, и больше не под Законом, но под благодатью? – Те, кои
поистине под благодатью, оживотворяются Духом и исполняют дела Закона
Трактат VI
_____________________________________
О различном понимании того,
что́ есть благочестие
и преуспеяние в нём
(Мф. 20, 16)
I
1. Хотя по Своей всесовершенной и вседовольной[208] сущности Бог не
нуждается ни в какой вещи и ни в каком служении (Деян. 17, 25), – но по Своему
творческому величию, достойному всякого преклонения, чести и славы, Он восхотел
наряду с бесчисленными
2. Отсюда
проистекает то, что вечная Премудрость,
3. Из
этого весьма разного отклика душ на благодатный призыв Божий и происходит
великое различие между образами благочестия в Церкви Христовой (о большинстве
чад мира сего и о лицемерах внутри Церкви мы здесь даже и упоминать не будем;
речь у нас пойдёт только о благочестивых христианах). Особенно это стало явным
после иссякания
Я мог бы здесь не тратить много слов на изъяснение всего этого, а наименовать первых (воспользовавшись часто употребляемым в Священном Писании и в творениях учителей Церкви термином) «несовершенными», вторых же – в разумном понимании этого слова – «совершенными» (Мф. 5, 48; 19, 21; Иак. 3, 2; 1 Кор. 2, 6; Еф. 4, 13; Кол. 1, 28; 4, 12; Евр. 5, 14). Но поскольку в нашем поистине несовершенном христианстве многие так неохотно слушают о совершенстве, что возникает опасение, что они отвращаются не столько от слова, сколько от самого дела, – то надлежит устранить сей камень преткновения.
4. По этой причине мы вкратце рассмотрим различие между благочестивыми христианами, которое и сегодня столь очевидно, – не позна́ет ли кто самого себя в таковом рассмотрении, и не начнёт ли искать внутреннего корня сокровенной жизни во Христе под теми многочисленными наслоениями, привходящими несущественными вещами и преизобилием всего внешнего, чем так покрыто и задавлено нынешнее христианство.
_________________
5.
Большинство призванных от Бога душ останавливаются на своём пути после того,
как они пережили первое, начальное действие покаяния. Испытав скорбь, печаль и
сожаление о своих грехах, почувствовав своё опасное состояние, возымев алчбу и
жажду благодати Божией во Христе, такие души
6. И здесь прекращается их движение по христианскому пути. Я не хочу сказать, что их чувства, мысли и мнение о себе всегда и непременно таковы, что они-де уже достигли освящения и спасения и могут предаваться покою, – но что их благочестивая жизнь и то, что считается ими преуспеянием в ней, есть в лучшем случае топтание на месте, остановка, а то и вовсе обращение вспять (Лк. 9, 62).
Чем же является для таких христиан преуспеяние в благочестии? Чаще всего они понимают под этим усердное чтение духовных книг, душеполезные беседы, устное молитвословие, пение и тому подобные, сами по себе полезные занятия и правила; также размышление об истинах Божиих и стремление составить себе понятие о них, чтобы (как принято говорить) достичь полноты познания. Во всей этой деятельности человек ищет для себя отраду и услаждение. Если его душу по временам посещают те или иные духовные чувства, или он видит в себе некие добрые наклонности, то он радуется, считает их за великое приобретение и высоко их ставит, не зная всему этому истинную цену. Если же ничего такого в нём нет, то человек жалуется, что Бог оставил его, и дерзает сравнивать своё состояние с тяжкими духовными скорбями Иова, Давида и других святых. И я не знаю – не большинство ли благочестивых христиан не в чём ином, как в этом, полагает делание своего благочестия и преуспеяние в нём? Что же касается дурных качеств, которых не затронуло первое и начальное обращение, то они остаются в таких христианах во всей своей силе. Конечно, иногда им оказывается некоторое сопротивление, но полностью они никогда не побеждаются, и человек относится к этим проявлениям падшести как к «грехам по немощи», от которых ведь невозможно быть свободными в земной жизни.
7. Если
мы рассмотрим жизнь и поведение таких христиан, то увидим, что в своих
благочестивых занятиях они достаточно благоговейны; но в прочее время, при
повседневном своём обхождении с людьми, они весьма раскованы и вольны. Они
вовсе не считают зазорным погружаться в обычные, «как у всех», избыточные
хлопоты о житейском и
8. Не горькая ли это правда? и не будет ли принуждён тот, кто читает сии строки, по совести сказать: «да, это так»? Ибо, возлюбленные, не достаточно ли очевидно, что таковые души не истинно приняли в себя силу веры и благочестия – силу подлинной победы над миром (1 Ин. 5, 4) внутри и вне себя, силу для упразднения греха, страстей и проявлений падшести, силу для искоренения из своей жизни самолюбия, своеволия и искания своей выгоды? Не очевидно ли, что такой образ благочестия ещё не обладает великими преимуществами Нового Завета – а именно, когда Сам Бог написует Свой закон в глубине сердец Своих чад (Евр. 8, 10), и они, вследствие сего, исполняют волю Божию не из одного лишь понуждения беспокоящей их совести, но из сердечного расположения, радостного желания и внутренней любви к Богу?
9. Посему такие христиане и не достигают подлинного и неразоримого мира с Богом, знания Бога и общения с Ним во Христе. Бедные их сердца из собственного, глубоко пережитого опыта мало знают об этом, равно как и о вкушении радости, полноты жизни и блаженства во Христе – хотя они и читали о том, и слышали от других чад Божиих. Сюда прибавляется ещё и то, что при всём их внешнем служении Богу внутри себя они испытывают великое отягощение, глубокое недовольство и немирность совести. Если же при исполнении тех или иных занятий и правил, кажущихся им добрыми, они и ощутят некую отраду и удовлетворение, то это состояние будет не глубоким, не укоренённым, ещё меньше – чистым, и продлится оно недолго, так что уже вскоре поднимутся в них привычные укоры совести (пусть даже в иных случаях они на некоторое время и заглушали бы их). Происходит это потому, что человек в таком состоянии действует, напрягая (по большей части несознательно) свои природные силы, которые скоро никнут. Такой образ действий доставляет человеку или малодушие и уныние, или самодовольство и уверенность в собственной праведности, – Богу же не воздаёт славы, и не приносит в душу постоянного и истинного мира.
_________________
10. И
здесь нужно особо задуматься и спросить – как это возможно, чтобы люди,
получившие от Бога свет и благодать, и отнюдь не желающие обманывать самих себя
(ибо, напомню, мы ведём речь именно и только о таких благочестивых христианах),
были уверены в том, что их состояние истинно и угодно Богу, в то время как их
нищета и недостаточность во всём столь очевидна? Поистине, здесь нет иной
причины, как той, что
11. Сказанным я вовсе не хочу обвинить все таковые души в сознательной и намеренной нечестности и неверности, и тем самым совсем осудить их состояние. Нет, я только хочу указать им на их великое несовершенство, недостаточность и неразумие – не обратятся ли, содействием Божией благодати, хоть некоторые их них внутрь себя и не захотят ли с точностью познать извечный и единственно истинный путь умирания самому себе и всему миру и сокровенной жизни со Христом в Боге (Кол. 3, 3)? Ибо, ах! как печально то, что благочестивые и благонастроенные души год за годом ходят по кругу и довольствуются рассудочным исповеданием веры и внешними начальными делами и обязанностями благочестия настолько, что забывают о всяком преуспеянии и продвижении вперёд, и никогда не познаю́т истинную суть христианства и не вкушают блаженство оного во внутреннем богообщении!
II
12. Но,
слава Богу, обретаются и в наши дни люди, которые не находят для себя ни покоя,
ни удовлетворения в начатках христианства и в той мешанине, какую оно сегодня
из себя представляет; но вкупе с евангельским юношей (чтобы здесь мне
употребить слово Спасителя)
_________________
13. Переломный момент и переход таких душ от внешнего благочестия к существенному и внутреннему христианству совершается примерно следующим образом. Все внешние и внутренние благочестивые занятия, вся деятельность души, на которых доселе, часто неосознанно, зиждилось её христианство, становятся для неё тягостными и бессмысленными. У одних это происходит быстро, у других – постепенно. Чтение духовных книг, душеполезные размышления и беседы, устное молитвословие и тому подобное перестаёт питать душу и не может более продолжаться – отчасти из-за того, что прежде столь активный рассудок постепенно обессиливается и делается неспособным рассматривать и понимать духовные вещи так, как это у него получалось раньше; отчасти потому, что понятия и представления, которыми человек прежде наполнил себя, исчерпываются для него, а ничего другого он не может ни принять, ни удержать в себе. Всё, чем душа занималась при своём внешнем и внутреннем делании, начинает крайне её отягощать, и больше не производит на сердце и волю такого действия, какое было раньше. Вместо прежнего удовлетворения, сладости и отрады все дела благочестия становятся для души сухими, пустыми, бессильными, или даже и вовсе безрадостными и отвратительными.
При всём
этом душа – или сразу, или со временем – начинает чувствовать в себе некое
более чем обыкновенное стремление как к внешней тишине и уединению, так
особенно к тишине внутренней, приводящей все её силы в неактивное и
приимательное состояние[210]. Это
состояние характеризуется простотой, внутренней нерасположенностью ко всему
сотворённому и забвением его, сокровенным, тонким, исполненным любви тяготением
к Богу и детской верой, сопряжённой с непрестанным вниманием к Его
соприсутствию в нас. Последнее – самое важное, оно должно быть в нас и
восприниматься нами непременно. Если душа со всем чаянием предаст себя этому
(для падшего ума столь диковинному, но на деле поистине спасительному)
внутреннему привлечению от Отца (Ин. 6, 44) и вождению Духа (Рим. 8, 14), то
чрез такую
14. Тогда
постепенно само собой будет отпадать от души всё надуманное, высокопарное,
внешнее – всё то, что может сочетаться с похвалой от мира сего или с
возношением и восхвалением самого себя, – и человек начнёт входить в некое
детское расположение души (Мф. 18, 3) и приступать к простой, бедной,
презренной и сокровенной жизни Иисуса Христа. И здесь ему предлагается совсем
иное учение, чем прежде. Он должен усвоить и полюбить страдания, нищету и
поношение Христово, и, напротив, как крайне опасных вещей, всячески избегать
того, что услаждает чувства и плоть, избегать богатств и сокровищ земли вкупе
со всей земной честью, славой и величанием. Для такого человека становятся
непереносимыми не только злые дела, но и недостаточно чистые побуждения, даже и
в весьма добрых начинаниях. Его сердце должно поистине и всецело отлепиться от
всякого творения и всё более и более отстраняться от всякой – вплоть до самой
сокровенной – радости, любви и услаждения всем, что не есть Бог и Божие. Ему
надлежит следить за тем, чтобы не произносить ни одного ненужного или
необдуманного слова, хотя бы речь шла и о добром и духовном; ему следует
постоянно внимать тому, чтобы даже и на краткое время не обременять себя
добровольно лишними мыслями, заботами и попечениями. Он уже не может разрешать
себе слушать и смотреть, делать или не делать то, что и как придёт ему в
голову. Нет, – ибо человек разумеет, что над собой и в себе он имеет Того, в
Чьи очи он должен взирать, и Кому он должен покорить свою волю во всецелом
предании себя Ему. Тончайшее самолюбие, страстное движение души,
самодовольство, приписывание себе какого-либо добра в том, что душа говорит и
делает, чувствует и вкушает, уже может опечалить и оскорбить Сего высокого и
кроткого Гостя. Когда человек обнаруживает в себе эту самость, то он уходит,
убегает из себя в подлинном самоотвержении и умирании самому себе, ради любви
Божией. Одним словом:
_________________
15. Это
звучит жёстко и строго, и кажется совершенно невозможным. Но ведь есть и другая
сторона, за счёт которой всё сие становится со временем для человека лёгким и
любезным. Посмотрите: проводя такой образ жизни, сии души живут сокровенно во
Христе, в Боге (Кол. 3, 3), в Его соприсутствии, и Бог живёт и обитает в них (2
Кор. 6, 16), соделывая их сильными и способными ко всему этому (Фил. 4, 14).
Что они «недополучают» из-за умерщвления своей падшей природы, что они теряют,
отстраняясь от творений и от всего внешнего, то стократно обретают они в Боге
(Мф. 19, 29). Чем больше они делаются чуждыми и мёртвыми для творений в
постоянном отвержении их, тем больше приближаются они к Богу и к Его жизни,
становятся
16. Тогда
в самих себе, в живом опыте, они воспринимают, что Бог
17. Да! и
настолько сокровенно, что пытливый рассудок не видит и не замечает сей жизни;
чувства не знают её; плотские очи нисколько не видят её. Нищета, поношение и
страдания – вот три покрова, укрывающие сию жизнь совне от мира сего, который
не верует и не догадывается, что под ними таится
18.
Таковые богопросвещённые души, стремящиеся наиточнейшим образом
19. Сего ради да не сочтёт человек за нечто малое, если он ощутит в своём сердце сокровенную склонность, тяготение и любовь к особой, захватывающей его всецело, глубокой и отрешённой от всего внутренней жизни пред Богом, – но да приемлет сие как особенную благодать и святой призыв Божий, и да ценит такое стремление к внутренней жизни как великое преимущество и благо, коими Бог хочет удостоить его во времени и в вечности. Я повторю ещё раз признаки сего призыва Божия. Главные из них таковы:
1) человек при обычной жизни благочестивого христианина (в которой всё смешано и спутано) больше не обретает ни мира, ни покоя;
2) для человека становятся страданием и внутренним наказанием все его грехи (в том числе и самые тайные) и немощи, прилепление сердца к творениям и всякое проявление самолюбия, своеволия и самодовольства;
3) при всём этом человек ощущает в себе некое желание того, чтобы полнейшим и внутреннейшим образом соединиться с Богом и жить пред Его лицом в отрешении от всего;
4) душа теряет смысл в том, что доселе составляло её внешнюю чувственную и рассудочную активность и больше не обретает в себе склонности к прежним обычным многообразным занятиям, беготне и суете, раздумьям и размышлениям;
5) напротив, душа чувствует в себе некое сокровенное влечение и склонность к внутренней простоте, к всецелому преданию себя Богу и к безмолвию, дабы пребывать без особенных размышлений во всеобъемлющей благоговейной любви и во внимании к соприсутствующему ей Богу, – и т. д.
_________________
20.
Первые христиане во времена Апостолов и их ближайших последователей в
большинстве своём были, вне всякого сомнения, таким
21. Но
постепенно
22.
Однако во все времена обретались отдельные избранные драгоценные души, кои, не
находя себе покоя для духа и совести в теплохладной, повреждённой жизни
большинства христиан, посвящали и освящали себя на особый образ служения Богу.
Предпочтительно пред всем остальным они направляли весь свой труд, всю свою
деятельность (как это и подобает) на то, чтобы подвизаться в отрешённой,
божественной, сокровенной жизни, решительно отстраняя от себя всё то, что хоть
каким-то образом могло воспрепятствовать их подлинному христианскому жительству
или ослабить его. Такими были, среди прочих, многие посвятившие себя Богу
девственники обоего пола[213],
23. И поскольку теплохладность и отпадение во внешнее стали великими и всеобщими, то многие тысячи христиан, дабы не быть вовлечёнными во всё это и не потерпеть разорения своего всецело посвящённого Христу жительства от расслабленного мирского времяпровождения прочих христиан, убегали от обычного сообращения с людьми и, по Божией воле, удалялись в отдалённые места и пустыни, подвизаясь там со всем усердием день и ночь именно в сей святой, внутренней, сокровенной жизни пред Богом и в соприсутствии Его.
Моим намерением и целью вовсе не является рекомендовать тот или иной внешний образ жительства, телесные подвиги или иные обстоятельства жизни упомянутых святых людей. Они и сами не имели для сего всеобщих правил, равно как и не придерживались одного и того же образа существования, – тем более что с течением времени при всё более сгущающейся тьме всё это постепенно приходило в упадок и сводилось к внешним преданиям и человеческому мудрованию. Моё намерение – лишь показать, что у сих посвящённых Богу душ и христиан, избравших одиночный образ жизни[215], какими они были до пятого столетия, в наибольшей мере сохранялось и передавалось первоначальное, сильное духом, внутреннее христианство. Но и потом, в последующие века оскудения, Бог всё ещё сохранял Себе Своих сокровенных служителей (Пс. 82, 4; 3 Цар. 19, 18; Рим. 11, 4), как об этом можно прочитать в «Каталоге свидетелей истины»[216] и других книгах, например, у Готфрида Арнольда в его «Мистическом богословии», глл. 16 и 17[217], и т. д.
24. К
таким избранным, освящённым Богом душам должны быть в особенности причислены
те, коих именуют мистиками (то есть «тайными» или «сокровенными»)[218], в книгах которых, после
Священного Писания, можно найти описание подлинного внутреннего христианства и
истинного богопознания[219]. То
верно, что большинство из них принадлежали Римской Церкви и подчинялись её
учению; только я должен во свидетельство истины сказать, что оправданные среди
них[220] –
гораздо лучшие реформаты и евангелисты, нежели большинство протестантов. Ибо
оправданные – это истинные, внутренние христиане, которые не прилепляются к
внешнему, отвращая свою любовь и своё упование от всякого творения, от себя
самих и от собственных дел, но служат и
Но отчего же на столь драгоценные писания по большей части не обращают внимания и не руководствуются ими? Не происходит ли это потому, что любопытствующий рассудок не находит в них себе пищи, а ветхое плотское мудрование и наше глубинное самолюбие подвергаются в сих писаниях жестокому обличению? Конечно, эти книги, в отличие от множества других, не соответствуют вкусу ветхого Адама и падшего ума, ибо они требуют не хитросплетенных рассуждений, но отречения от всего и умирания ради Бога. – Но поскольку многие благочестивые учителя из протестантов уже и сами защищают божественную премудрость, содержащуюся в сих писаниях[222], то я не буду тратить на это время и вновь обращусь к избранным душам, обретающим в себе божественный призыв к внутренней, подлинной христианской жизни, о которой мы ведём здесь речь.
III
Особенное обращение к избранным душам,
всецело предавшим себя Богу
и внутренней сокровенной жизни в Нём
25. Вам,
избранные, драгоценные души[223],
богоосвящённые Назореи, вам, возлюбленные мои братья и сёстры, принесшие себя в
жертву и посвятившие себя подлинному христианству и сокровенной жизни со
Христом в Боге, – вам, пользуясь случаем, хочу я с любовью сказать некоторое
слово увещевания и ободрения. Ибо, хотя многие из вас и имеют
26. Из
всего вышеизложенного мы видим, что мы совсем не должны равняться на других,
даже и благочестивых людей, уподобляться им и подлаживаться под их взгляды. Ибо
Бог требует от нас нечто
Задумаемся
над словами нашего Спасителя, что
27. Если
сии
28. Если
сии
29. Если
сии
Кто видит
себя призванным к достоинству дщери и невесты Царя всех царствующих (1 Тим. 6,
15), чьи внутренние покои должны быть столь славными (Пс. 44, 14), чтобы стать
жилищем и обителью высочайшего Божия величества (Ин. 14, 23), – тот будет с
такой тщательностью убирать, украшать и приуготовлять сие жилище, что у него
совершенно отпадёт желание занимать себя всякими внешними нелепостями.
Смотрите, каким украшением должны мы блистать:
30. Если
у сих
Подумайте сами, возлюбленные братья и сёстры: мы, которым дано слушать Господа Славы (Пс. 84, 9), созерцать Его (2 Кор. 3, 18) и обращаться к Нему (Пс. 18, 15) внутри нас, – как можем мы нанести Ему такое бесчестие, когда мы как бы оставляем Его там, а сами убегаем наружу, к видимому, тленному и преходящему? О величайшее нечестие! Напротив, наше безмолвное, внимательное, отрешённое, сосредоточенное вовнутрь жительство должно для всякого являться примером внутренней сокровенной святости (4 Цар. 4, 9) и страха Божия, – как и досточтимый Берньер-Лувиньи хвалил своего духовного наставника после его смерти: «Когда я рассеиваюсь, то одно воспоминание о нём всегда поставляет мою душу в присутствие Божие и даёт мне силу и мужество ревностно трудиться над истинными добродетелями»[224].
31. Если
сии
32. Одним словом: мы должны жительствовать, умерев для всякого творения, и проводить сокровенную жизнь со Христом в Боге – жизнь святости и богообщения, смирения и кротости, простоты и невинности, любви и милосердия, целомудрия и воздержания. Кратко сказать: жизнь пред Богом и в Боге.
_________________
33. Но,
возлюбленные, как при всём вышесказанном, так и при прочих наших отношениях с
Богом и людьми попекитесь наитщательнейшим образом хранить себя от всякой
вычурности, притворства, искусственности и того, чтобы «делать вид». Эти пороки
столь сильно укоренены в нас, что часто без нашего осознания, не грубым, но
самым тонким образом пятнают наши действия и всю нашу жизнь и чрез сие похищают
у души всякую свободу, мир и простосердечие. Не человеками, кои видят только
внешнее, но чистейшим сущностным светом Божиим (1 Ин. 1, 5) должны побуждаться,
направляться и обуславливаться все наши слова и дела, вид и поведение, мысли и
сердечные чувства (Фил. 2, 5; Евр. 4, 12). Нам надлежит стремиться к тому,
чтобы не казаться святыми, а святыми быть – и быть только в очах Божиих,
34. Итак,
да не будет с нами того, чтобы, зная всё сие и видя себя призванными к
35. И
если так обстоит дело в отношении нашего благочестия и наших добродетелей, то
тем более мы не должны почитать себя чем-то особенным и питать своё
самодовольство ради тех или иных духовных и божественных даров, духовной
радости, сладости и просвещения, пусть даже это были бы видения и откровения.
Хотя нам надлежит принимать дары Божии со всяким благодарением, но ни в каком
случае себе их не присваивать – так, чтобы всякое мгновение мы были бы готовы
без малейшего сожаления вернуть оные их Дателю и в Нём одном, а не в Его дарах,
искать свой покой. Ах! сколь многие, обладающие этими дарами, ощущениями
благодати и т. п. думают о себе, что они благоговейны, святы и ведут
совершенную внутреннюю жизнь, в то время как они, вместо необходимого
самоумаления и смирения пред Богом и всяким творением, исполнены самолюбия, своеволия
и самоугодия! Написано:
36. Я
говорю: «со Христом», ибо – ах! как скоро исчезает всё то, что не основано на
Христе (1 Кор. 3, 11)! Единственное истинное и непоколебимое основание
внутренней жизни есть внутреннее (или мистическое) единение и общение в вере с
Иисусом Христом. Подлинность и незыблемость нашей святости не зависит ни от
наших добрых мыслей и намерений, ни от нашей воли и подвижничества, ни от
«законнического» напряжения всех наших сил (Рим. 9, 16). Мы знаем, что говорит
наш высочайший Учитель внутренней жизни:
_________________
37. Когда
же мы, возлюбленные браться и сёстры, увидим себя
Я
особенно подчёркиваю это потому, что тех, кто посвящает себя тщательному,
внутреннему христианскому жительству или свидетельствует о нём, постоянно
обвиняют в том, что они якобы мало почитают, а то и вовсе уничижают дело
спасения, совершённое для нас Христом. Не стану отрицать, что многие из них,
ещё недостаточно смирившиеся чрез внутренние кресты, нищету и страдания,
употребляют порой чрезмерно резкие и неосторожные выражения, с излишней
ревностью противостоя всеобщему злоупотреблению – когда уповают только на
вероучительные истины. Но все подлинно просвещённые души, даже и мистики среди
католиков, восславляли и почитали заслугу Господа Иисуса Христа для нашего
примирения и оправдания поистине несравненно выше, нежели большинство их
обвинителей. Мы же, о избранные души, да исповедуем со смиренной
благодарностью, что если бы у нас не было «Христа для нас», то мы никогда не
обрели бы «Христа в нас»[225]. И если
бы мы возвысились в сей или будущей жизни и до чистейшего и высочайшего
созерцания Божества, то и тогда сия истина всегда должна быть для нас
внутреннейше усладительной и драгоценной – ибо
38. К
Тебе обращаюсь я, благословенному Спасителю Иисусу, Своею смертью и
воскресением открывшему нам сию сокровенную божественную жизнь (2 Тим. 1, 10).
Ах! да настанут же скоро столь чаемые блаженные времена, когда вместо всех
человеческих преданий, измышлений и раздоров вновь явится в своей первой силе и
плодоношении сие оправдывающее и спасающее внутреннее христианское жительство
во всех народах, дабы они добровольно покорили свои сердца Твоему владычеству
любви[226]! Моё же
единственное желание, о сладчайший Иисусе – чтобы Ты
Возлюбленный о Господе брат!
1. Два Ваших письма я получил. Внутренняя моя склонность к сокровенной жизни со Христом в Боге является причиной того, что я никогда не желал умножать круг своих знакомств и увеличивать переписку. Однако Бог, вопреки моей воле, всё время прилагает мне то и другое; я же не хочу и не могу ни в чём противиться Его деснице. Ныне я выкроил время, дабы в простоте засвидетельствовать Вам, что моя сердечная любовь – с Вами, что я часто вспоминаю о Вас в духе любви Господа Иисуса, и что Ваши письма всегда приятны и любезны мне.
2. Я очень рад, что Бог даровал Вам тяготение к вхождению внутрь себя и вкус к внутренней жизни. Быть призванным к сей драгоценной жизни есть великая и ничем нами не заслуженная благодать Божия, на которую мы должны откликаться со всей возможной искренностью и верностью.
Бог призывает нас к общению с Собой. Он хочет приуготовить нашу душу Себе в жилище и храм, дабы в сем внутреннем святилище мы созерцали Его прекрасное богослужение. О, какова Его милость и благоутробие!
Если же излияние любви Божией в наши недостойные души столь велико, то и мы должны быть полностью открыты и приимательны для Него, дабы ни в единой мелочи не воспрепятствовать сему вечному Благу, желающему, чтобы мы всецело принадлежали только Ему.
3. Существовать всецело для Бога – вот истинная сокровенная сердцевина внутренней, или мистической, жизни. Люди составляют себе об этом самые диковинные и отпугивающие представления, – но мы именно так и живём, когда Христос Сам становится нашей жизнью.
А христианская жизнь, которую люди выдумывают себе, жизнь, душой и источником которой является не Сам Христос, внутренне обитающий в глубинах нашего сердца, – вовсе не является тем, чем она именуется; но она есть только некая мёртвая личина и внешняя оболочка без жизни и силы.
4. Посему нам надлежит прекратить свои самоизмышлённые действования, истинно предать Господу Иисусу наши сердца, по-детски пребывать с Ним внутри наших душ и предоставить Ему всякую свободу действовать в нас Своим Духом.
Нет ничего проще, прекраснее, плодоноснее, прочнее, чем сия сердечная жизнь. Её подлинное познание и опыт приходят не от чтения, усиленных размышлений и т. п., но чрез умирание самому себе и миру и чрез любовь; и сия жизнь есть больше дело Духа Иисуса Христа в нас, нежели наши собственные действия.
5.
Направлять всё своё внимание на побуждения и действования Сего Духа, покоряться
Ему и следовать Ему – вот что делает нас внутренними и духовными людьми. Если
человек лелеет Сей Дух любви, то Он приносит в его душу
Бог
требует этого от нас не с законнической строгостью, но Сам вводит последующую
Ему душу вовнутрь, давая ей, в противоположность её самости, вышеестественное
сердечное желание и стремление
6. Чем больше мы внутри «прибраны» и пребываем в мире и благоговении, тем лучше и чище мы проводим свою христианскую жизнь.
7. Особое
делание молитвы или внутрь-собирания нужно нам главным образом для того, чтобы
детски предоставить себя нашему
И здесь не имеет силы никакая своя деятельность, никакие формы – они могут только воспрепятствовать. Нужно стать простой бесформенной глиной в руках Горшечника, и сия преисполненная любви рука вылепит нас по Своему образу.
Она
введёт нас в безыскусную простоту и в сладчайшее смиренное расположение духа;
она соделает нас кроткими и несвоевольными; она научит нас отказаться от всех
собственных замыслов, планов, намерений и т. п. и чисто устремляться к
Богу. Она поставит нас в состояние совершенного отстранения от всякой
самолюбивой жизни и от всего того, что чуждо Богу, – когда Бог становится
единственным и всецелым сокровищем для души и воссиявает в ней, как Ему угодно.
Сие и да
будет отныне для нас всем содержанием нашей жизни, о возлюбленный мой брат –
слепо и безоговорочно следовать Тому, Кто
8.
Истинная внутренняя жизнь не есть какая-то опасная или новая вещь, – но
древнейшее истинное богослужение, христианское жительство в его простоте и
подлинном виде. Ду́ши, по-настоящему живущие внутренней жизнью, не
составляют никакие особые секты. Если бы всякий человек следовал учению и жизни
Иисуса, Его Духом, то, несомненно, все были бы
9.
Впрочем, не знаю, что ещё и написать Вам, поскольку Вы, возлюбленный брат,
получили от Господа уже достаточное удостоверение на сем пути. Только бы нам
оставаться с Господом, и, всё более углубляясь во внутреннее, предавать себя
Ему. Ибо Он неизреченно благ к уповающим на Него, также и среди искушений и
испытаний. В Нём и да обретём мы
Какого только горького сожаления не вызывает у меня то, что внутренняя христианская жизнь совсем неизвестна, а то и вовсе считается подозрительной и опасной среди многих благочестивых христиан, особенно среди учёных! Но именно потому она и подозрительна, что неизвестна. Недавно я узнал, что один хорошо знакомый мне благочестивый проповедник высказал весьма странные суждения об этом предмете. Чтобы убедить его переменить свои мысли к лучшему, я написал приводимое ниже письмо, в котором изъясняется, что мистическое богословие есть именно то, что мы обыкновенно именуем «внутренней жизнью» или «богословием сердца». Господь да пребудет с нами!
_________________
1. Вы желаете знать, что, собственно, нужно понимать под «мистикой» или «мистическим богословием». Я отвечаю: в точности этого не может сказать никто, за исключением того, кто сам является мистиком. И уразуметь этого должным образом никакой человек не может, если только он сам не идёт по этому пути.
2. Я, со своей стороны, сознавая свою малость и недостаточность, могу лишь подписаться под тем, что говорили о сем предмете великие пред Богом и всеми знатоками (но ненавидимые миром) мужи и верные свидетели Божии среди протестантов, Арнольд и Пуаре[227]. Но Вы, тем не менее, хотите знать также и мои мысли.
3. Если
бы я сказал Вам: мистика есть то, что Давид в 50-м Псалме называет
4. Если бы я стал говорить Вам (и это сущая правда), что мистика есть не что иное, как само христианское благочестие, или богообщение, в подлинной своей силе, красоте и совершенстве, – то Вы сказали бы мне: «Да, это прекрасные слова; но этим ещё не разъясняется, в чём, собственно, заключено дело».
5. Если бы я, наконец, воззвал к Вам: «тогда сами станьте мистиком, и Вы поймёте, что это такое», – то это было бы повторением того, что я уже говорил вначале. Я мог бы сказать Вам, что́ Вы должны делать, дабы подлинно уразуметь сие; но мне следует исходить из того, что на данный момент Вы есть тот, кто есть, и не сможете воспринять больше, чем это позволяет Ваше состояние. Поэтому я буду пытаться изъяснить Вам сей предмет другими словами.
6. Мистики не образуют никакого отдельного сообщества; у них нет своего особого учения, разнящегося от учения тех церквей, в которых они пребывают. Они уподобляются сынам Левия, наследием коих был Сам Господь (Втор. 10, 9). Последние не имели ни собственного удела на земле, ни своей религии, отличающей их от прочих колен Израилевых; и жили они расточенно среди всех сих колен.
7. Так и среди римо-католиков, среди протестантов, среди греческой церкви могут обретаться мистики, не претендуя на какие-либо особые вероучительные положения или религиозные действия. Я не хочу этим сказать, что все церковные сообщества должны быть для нас одинаковы. Отнюдь нет! Правильное исповедание основополагающих истин, требуемых для нашего спасения, необходимо. Во всём же остальном каждый обязывается руководствоваться собственной совестью, насколько он полагает верным пред Богом и согласным с Писанием то, ка́к он думает и как действует[228]. Сепаратист[229] тоже может стать мистиком, хотя подлинному мистику вовсе не так легко стать сепаратистом, поскольку он имеет дело с неизмеримо более важными вещами.
8.
Мистиков никак нельзя шельмовать как энтузиастов. Невинное слово «энтузиаст»
понимается сегодня исключительно в отрицательном смысле[230]. На самом же деле вреднейшими энтузиастами
являются те люди (учёные и неучёные), которые выдают себя за посланников Божиих
и орудия в Его руке, и хотят, чтобы их собственные фантазии, мнения, повеления,
ревностные действия и речи почитались и принимались как Божие слово – при том,
что делами обнаруживается, что руководствуются они вовсе не Духом Святым, но
духом мира сего и своей падшестью. Такие люди совсем не принадлежат к тем, коих
Апостол именовал
9. Не безумие ли, достойное всякого оплакивания – когда многие богословы, диспутируя со своими противниками (пелагианами, социнианами[231] и проч.), ревностно и смело отстаивают необходимость внутреннего действия Духа и благодати, ибо так требует христианское учение; когда же им доведётся столкнуться с людьми, действительно имеющими и ощущающими в себе сие спасительное действие Духа, эти же богословы сразу отвергают их как энтузиастов и мечтателей? Как будто не поётся каждое воскресенье во всех церквях:
10. Видения, откровения, голоса, прорицания и прочие экстраординарные явления хотя и могут непреднамеренно встречаться у мистиков, но к сути мистики они совсем не принадлежат. Наоборот: все опытные мистики призывают к наистрожайшей бдительности в отношении таких вещей.
11. Также
мистики вовсе не склонны разглагольствовать о высокой духовности; они не
экзальтированны, не употребляют высокопарных и цветистых выражений, но говорят
то, что они испытали, и так, как это можно точно выразить теми словами, которым
их
12.
Необходимо различать мистику и теософию. Подлинные теософы в собственном смысле
этого слова[233], коих
от апостольских времён известно очень мало, все были мистиками; но мы бы весьма
ошиблись, сделав вывод, что и все мистики должны быть теософами. Среди
тысяч мистиков вряд ли обрящется один теософ. Теософы – это те, дух которых (не
рассудок) водительством Божиим
13. Термин «мистика» понимается иногда в широком, иногда в узком смысле. В широком смысле мистика есть не что иное, как деятельное богословие, или осуществлённое благочестие, в той мере, насколько оно основывается на благодати и изменении сердца – то есть не на естественной морали.
14. В
узком, и собственном, смысле словом «мистика» обозначается та степень опытного
познания Бога, которую Павел и все мистики после него именуют
15. К
этому же значению слова «мистика» относится также:
Всё сие (равно как и многое другое), что мы привели дословно из Священного Писания, и является мистическим богословием, о котором люди составляют себе столь превратное представление.
16. Но не
во всех благочестивых христианах (даже и тех, коим весьма способствует
благодать) все эти вещи обретается сразу и в полной силе. Не вдруг, не одним и
тем же образом, не в одинаковой мере и совершенстве изливает Бог в душу сие
вышеестественное благо («вышеестественное» и «мистическое» и есть одно и то
же), – но по очищении души, по устранении из неё всего, что не есть Бог и
Божие, по силам и способностям сосуда (2 Тим. 2, 20-21). Высшее Благо
преизбыточно, и всегда готово давать Себя:
17. Патриархи, просвещённые святые Ветхого Завета, первые христиане, горевшие духом, совершенно отстраняли себя от всего не Божьего и всецело обращались к Богу, полностью предавая себя Его руководству. Все они поэтому были истинные мистики, и каждый в свою меру испытывал и вкушал вышеупомянутые и иные чудеса общения с Богом.
18. При
последующем затем отпадении христианства от первого горения и чистоты, невзирая
на таковое отступление, оставались ищущие Бога благочестивые души, коих Бог,
19.
Непременным условием для мистика является безоговорочное принятие истин
Священного Писания, в особенности истины совершённого Христом примирения нас с
Богом. Но мистик не должен ограничиваться тем, чтобы всегда только лишь
созерцать сии истины и восхвалять их; ему надлежит главным образом стараться о
том, чтобы построить на этом фундаменте прекрасное здание
20.
Однако же истинный мистик может, сообразно с обстоятельствами, с нелицемерным
благоговением и сердечной сладостью читать, слушать и говорить даже о
21. В заключение я должен сказать ещё и то, что я крайне сожалею, что в наше время всё внимание у нас направлено только на начальное обращение к Богу, а на необходимости дальнейшего освящения никто не настаивает, хотя Писание со всей ясностью во многих местах свидетельствует об этом. Никто не говорит о радости и блаженстве сего пути. Быть спасённым и быть святым – это одно и то же[234]; только в сей жизни дело спасения и святости совершается поступенно, под крестами, искушениями и испытаниями, в будущем же веке является в полном вкушении и непреходящей славе. И даже начало нашего спасения, когда нам прощаются грехи (Пс. 31, 1), уже предполагает начатки освящения чрез истинное покаяние и веру.
22. Но
здесь очень важно предостеречь, что таковое освящение не до́лжно искать
или полагать в каких-либо внешних вещах, действиях или делах. Всё таковое, в
лучшем случае – лишь
23. Подлинное
же освящение, по Писанию, состоит в действенном очищении от падшести и
повреждения и в
24. И именно это есть неложный путь к истинной мистике, или внутренней христианской жизни, в чём мистика, собственно, и заключается.
Пребывая Вашим братом во Христе,
Трактат VII
_____________________________________
Видимость и суть,
пустой облик и подлинная сила
благочестия, или служения Богу
(2 Тим. 3, 5)
Видимость и сущность благочестия
1. Поскольку у меня просят отзыва на
присланное мне сочинение, то я отвечу кратко:
I
2.
3. Не только то худо, когда мы представляем себя лучшими, чем мы есть. Не меньшим, а может быть, и гораздо большим злом и суетой является такой вид честолюбия, когда человек в словах, облике или каким-либо иным образом преувеличено и притворно выставляет себя хуже, беднее и несчастнее, чем он есть на самом деле (или и сам в это искренне верит).
4. Выше я
намеренно употребил выражение «чем мы есть на самом деле,
5. О Господи! как глубоко вошли в падших людей лицемерие, притворство и желание делать вид! И как плохо мы видим сей порок в себе самих! Из-за непроглядной душевной тьмы и внутренней запутанности мы не замечаем, что́ у нас в сердце, ибо мы мало пребываем в себе самих, и ещё меньше – в Тебе... Научи же меня, Боже, Ты, Который столь близок мне как совне, так и внутри, чтобы всегда ходить мне пред очами Твоими в чистом свете Твоей истины, дабы я на всех своих жизненных путях действовал с Христовой простотой!
II
6.
7. Здесь нужно отметить и то, что излишнее принятие на себя внешних благочестивых занятий не приносит пользы, особенно для душ, внутренне жительствующих в духе, – потому что из-за этого легко ослабляется благоговение и утомляются внутренние силы. Учитывая сие, душа должна тем не менее стараться, чтобы те немногие и соразмерные со своим состоянием занятия этого рода, какие она имеет, она исполняла с тем бо́льшим благоговением и вниманием.
8. Впрочем, если в любом нашем внешнем служении Богу наличествует искреннее сердечное благоговение, тогда наши дела отнюдь не будут пустой и суетной видимостью, но будут угодны Ему, по мере нашего внутреннего состояния – особенно если мы ещё не достигли подлинного и всецелого поклонения Богу в духе и истине, ибо это не состоит во власти человека.
III
9.
10. Сказанным я вовсе не хочу отвергнуть все внешние средства и достигаемое ими доброе познание, если всё таковое употребляется должным образом и в подобающее время, ибо так можно далеко зайти. Я лишь указываю на то, что между средством и целью, между отображением и сущностью наличествует значительная разница. Образ может представить нам сущность, или предмет, и побудить нас к тому, чтобы мы возлюбили его; средство может привести нас к цели, и без первого мы, может быть, никогда не дошли бы до последней. Пользоваться всем этим в своё время, в должном порядке и надлежащей мере – весьма полезно и похвально. Но останавливаться на этом и считать, что мы уже получили саму суть и достигли самой цели – это будет крайне неразумно и вредно.
11. Спекулятивное, или рассудочное познание является предметом нашего ума (или деятельного разумения). Есть различные виды такого познания, сообразно состоянию, в котором находится душа. Сущностное же и созерцательное познание есть предмет нашего чистого, или приимательного разумения[236]. Познание истины, происходящее от размышления – это более или менее напряжённая, трудная, охватывающая только те или иные частности деятельность ума, или рассудка (Actus reflexus); это познание никогда не имеет пред глазами сущностной истины, но лишь образ истины, как в зеркале. Созерцательное же познание – очень лёгкое, видящее всё непосредственно и прямо, в высшей степени простое дело внутреннего разумения, если только можно назвать делом (Actum) то, когда наше око видит и воспринимает свет. Кто имеет такое созерцательное познание, тот объемлет суть истины, по мере своего просвещения и благодати.
12. Ещё раз хочу подчеркнуть, что я отнюдь не отвергаю рассудочное познание как таковое. В конце концов, Сам Бог дал нам для него соответствующие силы – воображение и ум. Душе, ищущей Бога и Его истины, доброе рассуждение в своё время может иногда очень помочь и оказать большую поддержку. Да и просвещённые души никогда не смогли бы донести истину до других, если бы они в определённой мере не употребляли действующий ум, представляя людям суть вещей в более или менее о́бразном виде. То правда, что когда человек проходит путь очищения и страдания и вступает в состояние приимательности, всё прежде достигнутое рассудочное познание для него как бы упраздняется и преходит; цветки опадают там, где появляются плоды. Когда в сердце приходит сущность и истина является сама, то отражение в зеркале должно быть завешено, дабы взгляд не перескакивал с одного на другое. Но по прохождении этого пути, по Божьему благоволению, человеку время от времени вновь даётся зеркало рассудочности, только уже гораздо более чистое, прекрасное и живое. После того, как мы сами и наши душевные силы и их деятельность будут очищены, Бог дарует нам иногда некое послабление – Он как бы выводит нас прогуляться вовне, чтобы мы рассматривали Его образы и могли рассуждать о Нём; и потом вновь вводит нас вовнутрь, чтобы мы созерцали Его Самого, Первообраз и Сущность истины. И таким образом, входя и выходя за своим Пастырем (Ин. 10, 3; Откр. 14, 4), мы всюду обретаем пажить и насыщение.
Но тут надлежит хорошо внимать следующему:
1) чтобы душа, проводящая внутреннюю жизнь, не слишком долго и не слишком часто задерживалась на таковом внешнем действовании ума, и не всю себя предавала ему, наблюдая главным образом за тем, чтобы не сама она по собственному произволению бралась за сие, а Господь руководил ею;
2) чтобы душа не забывала время от времени, и как можно чаще, вовсе прекращать деятельность рассудка и образные размышления, дабы всецело предоставлять своё сердце чистым и приимательным Богу и сущностному свету Его истины. Иначе она подвергнется опасности неприметно утратить саму истину, разглядывая её образы и тени и принимая их за нечто сущностное.
IV
13.
14. Этим
я не хочу сказать, что всё, что не является совершенным добром, есть зло; или
что человек не должен подвизаться в добродетелях прежде, чем он сможет
совершить их безупречно, или пока он не удостоверится в действительном и полном
благодатном изменении своего сердца. Если ищущая Бога душа делает добро, со
всей искренностью намереваясь быть послушной Богу и угодить Ему, то это
происходит не без благодати и вовсе не является худой и лицемерной видимостью –
даже если душа и не достигла ещё всецелого изменения сердца, по каковой причине
её добродетели не в чистоте проистекают из Христа. Она совершает делание добра
потому, что ей предписывает это Закон Божий, и с помощью предваряющей
благодати. Только нужно, чтобы она не почитала свои добродетели и свою верность
в последовании Христу за нечто великое, поскольку на самом деле всё это
является ещё очень человеческим и крайне недостаточным, будучи как бы некоей
«пред-добродетелью», видимостью добродетели в сравнении с сущностной
добродетелью, которую в своё время дарует душе Святой Дух. Также необходимо,
чтобы душа не вменяла себе никаких своих дел, но погружалась со смиренным
упованием в благодать, простираясь с внутренним воздыханием, верой и терпением
к единению со Христом и ожидая в себе действия Его Духа. При этом совершенно не
нужно и крайне вредно скрупулёзно, с малодушием и страхом, рассматривать все
свои добрые действия. Пусть душа без смущения творит добро, как бы ни
недостаточно оно было, в чаянии, что Господь очистит немощное, восполнит недостающее
и соделает его совершенным (Евр. 13, 21).
V
15.
16. Но
прежде сего надлежит быть и нашим усилиям. Мы обязаны, сообразно со своим
состоянием и полученной благодатью, противиться злу, подавлять его в себе,
отвращаться от него действием всей нашей воли и внутренне алкать и жаждать
совершенного избавления от него чрез Иисуса Христа. Ах!
17. Так, Господи! всё, что только может именоваться подлинным благом, добродетелью и святостью, должно быть исключительно Твоим действием и свободным даром благодати. Sine tuo numine, nihil est in homine[239]. Моё сердце без Тебя и Твоей благодати не имеет никакой жизни, никакой силы, никакого блага. Как легко это сказать! но сколь драгоценно, когда человек научится сему – если только он хочет по-настоящему познать жизнь во Христе, а не иметь пустую видимость такого познания. О, как стремлюсь и желаю я достичь Твоею благодатью опытного уразумения сути и истины сей жизни! И тогда пусть все мои собственные дела и добродетели прейдут и исчезнут во мне, дабы в день испытания устояло и возвеличилось одно Твоё дело (1 Кор. 3, 11)! Только да не отступит от меня никогда Твоя благодать, дабы рука Твоя не отяготела на мне (Пс. 87, 8). Ибо без Тебя я не могу ничего (Ин. 15, 5), и сам я есть ничто (Пс. 38, 6), и не имею ничего, кроме падшести и грехов.
VI
18.
19. Вся тайна, вся суть истинной внутренней жизни заключается в одном – чтобы человек жил с Богом и пред Богом. Но это невозможно никому, кто не умрёт для самого себя и для мира сего. Прекрасно, когда человек, стремящийся к внутренней жизни, обуздывает и усмиряет свои чувства, не даёт своим мыслям (и прежде всего сердечным помыслам) рассеиваться и бродить по бесполезным вещам, время от времени удаляется в некое святое уединение пред Богом и старается во всём жить воздержно и строго. Однако нужно хорошо понимать, что благодаря одним таким действиям он никогда не станет внутренним человеком. Для этого прежде всего необходимо, с Божией помощью и Его силой, отвратить своё сердце, радость, желание и любовь от всего сотворённого и обратить их к Богу, безоговорочно и всецело предать свою волю в Его руки и в простоте искать во всём только того, чтобы устремляться к Богу и не отводить от Него взор. Всякий раз, когда человек искренне подвизается войти в такое состояние духа, ожидая при этом действия Божия, сущностно и на деле вводящего его в оное, – то это подвизание должно заключаться во внутрь-собирании, вне которого принуждать себя к благоговению и т. п. действием головы и силой напряжения своих помыслов будет и бесполезно, и вредно. Голова и всё прочее в своё время сами и без всяких усилий пойдут правильным путём, если только сердце и любовь будут предшествовать им.
20. Я не хочу сказать, что душа может обрести внутреннюю жизнь не прежде, чем она наперёд в совершенстве отречётся от себя и умрёт самой себе и всем вещам. Напротив – вышеупомянутое внутреннее обращение к Богу и пребывание с Ним является наилучшим, и, пожалуй, даже единственным средством для действительного духовного отрешения и умирания. Я лишь говорю, что душа так или иначе должна всей своей волей, всем своим существом искренне отстраняться от всего, что не есть Бог и Божие, дабы обратиться к Нему и войти в Него в своём сердце. Кто подвизается в этом, тот безопасен от всякого обольщения; и, внешне не делая ничего, он делает очень многое, пребывая с Богом таким образом.
VII
21.
22. Я
имею здесь в виду не только всех явных лицемеров, кои, притворяясь народом
Божиим,
23. Чтобы открыть и исправить в себе эту ошибку и недостаток, не нужно – наоборот, это будет чрезвычайно вредно! – всё время скрупулёзно и боязливо копаться в себе, как бы рассматривая под увеличительным стеклом все и каждые свои внутренние движения. Нужно спокойно, без всякого опасения и траты на это сил, отставить такую скрупулёзность в сторону, а всё внимание обращать на то, чтобы в своём внутреннем делании не слишком действовать от самих себя, но больше взирать на Бога и больше думать о Нём, нежели о себе и своих делах; главным же образом на то, чтобы держать себя пред Богом совсем просто, безыскусно и чисто, такими, какие мы есть, и какими нас формирует и поставляет пред Собою Сам Бог.
24. О Боже! и как возможно, чтобы разумное создание, а наипаче верующая душа, представляла себя пред Твоими всевидящими очами не такой, какая она есть? Кто бы мог поверить сему – если бы сей печальный опыт не был столь широко распространён? Ах, злосчастная деятельность, предпринимаемая по падшести и самости, которая и ищущих со всей искренностью Бога душ заводит на такие пути, на коих они не могут и увидеть безумие всех этих искусственных и само-сочинённых вещей! Господи, избави от сего всех нас, и меня; озари нас ясным Твоим светом и Твоими праведными судами избави нас от всей этой тьмы и фальши наших сердец! Свяжи руки и ноги этого нашего падшего действования, рассеки нас до самых основ обоюдоострым мечом Твоего животворящего слова (Евр. 4, 12) и яви все внутреннейшие глубины наших душ открытыми и неприкровенными пред всеисцеляющим светом лица Твоего! Соделай нас тихими и невинными детьми пред Тобою; Сам придавай нам на всякое время ту форму и тот образ, в каких Ты хочешь видеть нас, доколе мы, восходя от славы в славу, всецело не уподобимся Тебе и не преобразимся в Твой истинный образ чрез Духа Твоего (2 Кор. 3, 18)! Аминь.
VIII
25.
26. Образ всего того, что человек с великим благоговением и горячим желанием воспринимает чрез ви́дение, слышание, чтение и размышление, с силой запечатлевается в его сердце. Образ, говорю я, – но не суть (если только одновременно вера, как внутренне-алчущее стремление духа, не объемлет саму сущность предмета). Отсюда происходит то, что душа, много и охотно обращающаяся между благочестивыми христианами, нередко неосознанно перенимает обороты их речи, действия, мнения и привычки – которые чаще всего вовсе не плохи; но в любом случае всё сие будет лишь наружно-воспринятым, искусственным обликом, если только душа вместе с внешним выражением добрых свойств не усваивает себе их суть.
27. Человек, читая о весьма возвышенных состояниях внутренней жизни, отличающихся от тех, в коих пребывает он, или о путях, которыми Бог его доселе ещё не водил, иногда может по своему понятию составить себе некое представление или образ того, о чём он прочитал. Если он с горячим желанием и благоговением прилежит сему чтению, то, как я уже сказал, прочитанное может показаться ему всаждённым и напечатленным в нём столь глубоко и живо, что он легко вообразит, будто он уже овладел сущностью предмета, в то время как это только лишь облик его. По этой причине ещё не умерший самому себе человек, или новоначальная душа, могут весьма повредить себе и впасть в обольщение, если они, скажем, захотят много читать о безмолвной молитве или высоких внутренних состояниях. Напротив, душа, удостоенная от Господа дара подобной молитвы (будь то в предначатии, будь то в более действенной мере) и седшая к ногам Его вместе с Марией (Лк. 10, 39), будет ввержена во многое разорение и ненужные скорби, если она в таком своём внутренне-благоговейном устроении примется за усердное чтение о деятельном благочестии. Тот, кто пребывает в состоянии сердечно вкушаемого богообщения, повредит себе, устремившись к богомыслию; и душа, будучи в мирном богомыслии, причинит себе великое смущение и расстройство, если она станет много читать или слушать о тяжких испытаниях и горьких страданиях на особых путях Божьего очищения.
28. Посему неполезно, чтобы душа, ещё не утвердившаяся в своём состоянии и на том пути, которым Богу угодно вести её, без меры читала всевозможные книги и обращалась с людьми разных направлений, какими бы прекрасными они ни были сами по себе. Душе надлежит держаться главным образом таких книг, и тех добрых христиан, которые способствуют ей к получению силы, помазания и благодати для благоговения и внутрь-собирания; которые разделяют с ней именно её духовное призвание и её путь; общение с которыми без принуждения и с отрадой ложится ей на сердце – благодаря чему душе в достаточной мере и даётся уразуметь, что (во всяком случае, в данное время) для неё предназначено именно такое общение. Хотя душа должна любить всех чад Божиих, и может обращаться с ними, равно как ей вовсе не запрещено читать и другие книги о внутренней жизни, – но хорошо, если всё таковое будет совершаться умеренно, без слишком сильных внутренних порывов, дабы дух не обеспокоивался сим, не колебался и не получал ложного направления. Идущий по незнакомому пути чрез пустыню не всегда может смотреть по сторонам и исследовать все прилегающие тропы, если он не хочет заблудиться.
IX
29.
30. Господи! научи меня жить в детской от Тебя зависимости, всецело предавшись Тебе, дабы я со смиренным благоговением принимал то, что Ты мне даёшь, но не желал бы ни получать, ни иметь того, что Ты не благоволишь дать мне! О, если б я мог быть в Твоей божественной деснице как мягкий воск, принимающий во всём только те формы и образы (и никакие иные), которые угодны Тебе, моему Мастеру, и которые Ты хочешь запечатлеть в нём! Я хочу быть таким, каким соделаешь меня Ты – и никаким другим. Я не хочу иметь то, что Ты мне не даёшь, или, дав, вновь изволишь забрать, – только бы мне упокоеваться в Тебе Самом и пребывать в святом Твоём благоволении!
X
31.
32. О,
сколь добры и полезны, а порой и просто незаменимы бывают для нас по временам
чувствуемые, ощущаемые нами божественные и благие утешения, радость, сладость,
упоение и иные благодатные дары этого рода, дающиеся нам для того, чтобы
вырвать нас из ложного услаждения греха и преходящего и мнимого веселья мира сего!
Но именно эти же блага становятся для нас вредоносным препятствием на духовном
пути, если мы угождаем в них самим себе и не истинно возводим их к Богу и как
бы возвращаем их Ему; если мы хотим остановиться на них, и на этом радостном
месте
XI
33.
Наконец,
34. Когда душа, пройдя путями смирения чрез многие испытания и искушения, будет достаточным образом очищена, и вследствие сего удостоится в глубине своей познания сущностного и чистого действия Божия, – тогда всё, что она делала, чувствовала и испытывала до того, станет для неё грубым, плотским, немощным и слабым – даже самые её внутреннейшие и чистейшие действования в сфере богообщения (хотя им несомненно содействовала благодать). Душа увидит всё своё искусственным, перемешанным, по-человечески недостаточествующим и недостойным. Однако вовсе не нужно отвергать этот прошлый опыт как нечто худое, или обесценивать его. Тем более нельзя этого делать по отношению к другим ищущим Бога душам, которые, быть может, не в состоянии испытать в себе столь чистое действование Божие. Человек, ощущающий его, уже не смотрит на вещи, насколько они хороши в своём роде и в своём месте, но оценивает их в сравнении с открывшейся ему возвышенностью и чистотой сущностного действования Божия, в свете которого, как уже сказано, всё прочее представляется ему совсем ничтожным и лишённым сути. Но это суждение, будучи добрым и правильным для такого человека, далеко не всегда полезно и хорошо для других.
35. Не
достигшая сего душа не может даже и представить себе, как слабы, недостаточны и
худы все наши собственные дела, когда они исходят от нас самих – даже если это
касается наивнутреннейших и наидуховнейших вещей. Посему со всей настойчивостью
нужно советовать внутреннему человеку, чтобы он учился в своём сообращении с
Богом,
36. Чтобы, однако, никто из не умертвивших в себе ветхого Адама не взял из вышесказанного повод к ложной свободе, нужно, с одной стороны, обратить внимание на то, что уже сказано в §§ 18–20; а с другой – руководствоваться следующим всеобщим правилом (если, конечно, Сам Бог не сделает из него исключения, проводя человека особыми путями испытаний и страданий), а именно:
1) когда Бог действует в нас, то нам надлежит умолкнуть, убезмолвиться и всецело представить себя Ему;
2) если мы не обнаруживаем в себе действования Божия, то мы должны, как сказано выше, ожидать и чаять оного пред лицем Его чрез святое субботствование и отстранение от всего.
В такое время ожидания неполезно полное безмолвие и бездействие. Здесь можно, и даже необходимо, совершать своё внутреннее делание, если благодать даёт нам свободу действовать. Делание наше должно быть сообразным нашему состоянию, совсем простым, сердечным, исполненным любви, тихим, кротким, в полном предании себя Богу, как пред Божьими очами. И мы всегда должны быть готовы по малейшему Его мановению, когда мы почувствуем Его действие, остановиться, убезмолвиться и предоставить место Ему.
XII
МОЛИТВА
37. Господи Боже, единая, бесконечная и высочайшая Сущность, и даже Всесущность, и больше, чем Сущность! Достаточно Тебе со властью сказать: «Я есмь» (Исх. 3, 14), – и это будет столь безгранично и несомненно истинным, что не потребуется никакого подтверждения сим словам, исходящим из уст Твоих. «Я есмь, живу Я» (Втор. 32, 39-40).
38. Ей,
аминь! Ты есть. Мой дух падает в прах пред Тобою,
39. Но что есмь я? и что есть всё? Каков я, и каково всё? Мы есть только потому, что есть Ты, и потому, что Ты хочешь, чтобы мы были – бедные, малые сущности, которые в сравнении с Тобой и Твоей Сущностью могут быть названы только тенью, обликом, и отнюдь не сущностью как таковой. Сущности всего исчезают пред Твоей Сущностью так же, как свет малой свечи исчезает в великом блеске солнца, так что света свечи никто не видит, как будто его и вовсе нет, ибо он преодолён и поглощён светом солнца. Ах, если бы Ты так преодолел и так поглотил меня! Это было бы истиной лица Твоего (Пс. 4, 7) и истиной моего облика. Твоё величие, моя малость; Твой преизбыточествующий свет, мой малый свет, а точнее говоря, тьма; Твоё чистейшее действование, мои столь недостаточествующие потуги... Твоё всё да превзойдёт и да угасит моё ничто!
40. Я есмь только некое обличие, жалкая тень, если Ты не будешь во мне, и я в Тебе (Ин. 15, 4), если Ты не будешь основанием и сущностью моего существа. Всё, что я знаю, всё, что я испытываю, есть только искусственная мёртвая мнимость, или некий смутный образ, неразличимая, мимопреходящая тень, если не Ты Сам просветишь меня, и если Ты Сам не дашь мне созерцать Тебя, о единственная сущностная Истина! Всё, что я ищу, что люблю, чем обладаю, есть только кажимость и тень, но не суть, если я не ищу Тебя Самого, не люблю Тебя Самого, не обладаю Тобою Самим, о единственное сущностное благо и радость, благобытие и слава души моей! Все мои дела, все движения и действования моих внутренних и внешних сил есть видимость, а не суть, если не Ты Сам будешь побудителем и движителем оных, о изначальная, единственно сущностная, благая и бесконечно плодоносная Жизнь!
41. Но что я говорю! Без Тебя я есмь не только лишь видимость и пустой облик, но и жалкое и мерзостное существо; и когда я действую сам по себе, то все мои дела, какими бы благими и святыми они ни казались, отвратительны, и более того – греховны пред лицом Твоим. Не только потому, что исходят они из меня, полностью проникнутого грехом и падшестью, но и потому, что я под всевозможными благовидными предлогами всегда и во всём ищу того, чтобы угодить самому себе и возвысить себя самого, и таким образом присваиваю себе честь, которая по высочайшему праву принадлежит только Тебе. О, богопротивная самость! Я ужасаюсь самому себе, когда рассматриваю себя пред ясным ликом Твоей чистоты. Я пропитан самостью; я есмь сама самость; все мои внешние и внутренние движения – самость; все мои (если они исходят от меня) добродетели – самость, и нечисты пред Тобою.
42. О,
если бы Ты, мой Бог, мой Иисус, был во мне всем и действовал во мне всё, а я в
своей самости мог бы больше не быть, и не иметь ни жизни, ни разума, ни воли,
ни мыслей, ни единого душевного движения! Пусть, о Господи, навеки умолкнет и
утихнет во мне то, что не Ты Сам говоришь и действуешь во мне, и что не есть
Твоё! Займи всецело Собою то место, где ныне стою я, и твори во мне и чрез меня
то, что Тебе благоугодно. Пусть моего «я» больше не будет, а только Ты будешь
во мне
Трактат VIII
_____________________________________
Истинная мудрость,
или пребывание только с Богом
и в самом себе
«Помышляй, что в мире есть
только Бог и ты –
и обрящешь великий покой в сердце своём»
I
1. Никого по природе[240] не знаем мы так мало, как Бога и самих себя. Всё наше внимание занимают другие люди, или не касающиеся нас вещи; Бога же и собственную душу мы забываем.
В результате наипечальнейшего нашего грехопадения человек сделался столь неразумным, что он совершенно отвратился своей любовью, своим вниманием и своими действиями от Бога и прилепился ко всему суетному и ничтожному. И это безумие и повреждение простирается так далеко, что человек, полностью пленившись внешними вещами (которые не только ничего не дают ему для спасения и истинного блаженства, но ещё и препятствуют и вредят сему), совсем оставляет не только Бога, но и себя самого, то есть свою душу и её благобытие, к временному и вечному своему несчастью.
2. Невозможно без удивления смотреть, как разумное создание погружает и впутывает благородные силы своей души в видимые вещи мира сего, – при этом зная и признавая, что всё это тленно и преходяще, и несомненно должно быть оставлено в конце жизни. Но люди столь увлекаются вожделениями, заботой и беспокойством обо всей этой суете, что, как умалишённые, опьяняются ею и считают, что добиваются чего-то великого, когда их мирские дела идут так, как они хотят.
3. У всякого такого безумца имеются свои куклы и свои никчёмные фантазии. Один занят честью и положением в обществе; другой – деньгами и имениями; третий – удовольствиями и ублажением плоти. Они думают и говорят о купле и продаже, о домах и хозяйствах, о мебели и платьях, о еде и питии, обо всём, что происходит здесь и там, – и думают и говорят не как о том, чем по необходимости мы вынуждены поддерживать нашу временную и преходящую жизнь; но как о самом главном, со всем прилеплением души, как будто бы это было действительно чем-то великим и важным.
4. С утра до ночи их сердца и умы, уста и руки заняты всевозможными внешними вещами; только о Боге и о том, в каком состоянии находится их душа, они не думают – или, если и думают, то отнюдь не как до́лжно. Люди заполняют весь свой день делами, а размышления о Боге и о душе не считают важными и необходимыми, поэтому и не оставляют для них ни времени, ни сил. Если же все дела сделаны, то они предпочитают заняться чем-либо бесполезным или суетным, или искать отдохновения в болтовне и бессмысленном общении. Это называется у них «убить время» или «скоротать вечерок». Бедные создания! Поскольку они не разумеют великого и единственно важного дела и занятия, для которого им дана сия краткая жизнь, то от них сокрыто и то, насколько необходимо и драгоценно всякое мгновение жизни. Им хочется «немного развлечься»; но, к несчастью, вся их душа уже настолько развлечена и разорена, что им нужно как можно скорее остановиться и усадить себя в тишину, дабы хоть раз собрать своё внимание, сосредоточиться и, отлепившись от всего внешнего, обратиться к рассмотрению себя самого.
5. И хотя благодать Божия внутренне касается их, желая дать познать себя и свои вразумляющие действования, – но постоянная рассеянность, расточение и впутанность их душ в тысячи внешних дел никогда не позволяет им по-настоящему истрезвиться и обратиться к самим себе, чтобы, наконец, честно, серьёзно и глубоко начать проверять своё состояние пред лицом Божиим и возыметь попечение о том, что только и может нам помочь в час смерти. Ах! в каком ужасном состоянии окажутся сии бедные души, когда они будут вынуждены оставить все свои любимые вещи; когда они, пробуждённые грозным гласом смерти, внезапно придут в себя; когда у них откроются глаза, и они – увы! слишком поздно! – уразумеют, что мир со всею своею похотью исчезает, как тень (1 Ин. 2, 17), а так ценимые ими вещи и сладкие грёзы о здешней жизни являются не чем иным, как только пустыми и зыбкими призраками. И в такой слепоте и горьком безумии живёт почти вся земля – великие и малые, богатые и бедные, учёные и неучёные.
6. Да! и учёные мужи, так ценимые миром[241], даже те из них, кои занимаются преимущественно духовными и божественными предметами, ведут себя в большинстве своём вовсе не благоразумнее, чем прочие люди, оставаясь такими же чуждыми и слепыми по отношению к Богу и самим себе, – пусть даже вся их деятельность и посвящена познанию Бога и спасению души. О, сколь суетными, бесполезными и даже вредными являются почти все их занятия! Стоит только взглянуть на никому не нужные и поразительные нагромождения в их изысканиях, прежде чем они доберутся до самого дела! Мне всё это представляется столь же (если не более) неразумным, как если человек, намеревающийся путешествовать в Рим, уверил бы себя, что он должен прочитать все путеводители, касающиеся не только Рима, но и всех четырёх сторон света, дабы составить себе полную и исчерпывающую концепцию путешествия «вообще», как такового. При этом на деле он вовсе не едет ни в какой Рим, но неизменно пребывает дома, – а между тем убеждает себя, что его путешествие проходит прекрасно, и он уже очень далеко продвинулся на своём пути.
7. Люди
нередко содержат в голове немало доброго; но оно не переходит в их сердце и
дела. Так и эти учёные: они не собираются приступать к самому деланию добра; их
задача, как они себе её ставят – только знать про добро и говорить о нём.
Поэтому при всех своих трудах, исследованиях, размышлениях и диспутах они не
приходят к самим себе, а тем более к Богу. Всё время они ходят вокруг да около,
рассматривая и Бога, и себя совне, при чём их мысли и чувства (из-за всяческих
условностей, навязываемых рассудком, и постоянного развлечения сил души)
непрестанно помрачаются, рассеиваются и заводят их в тупик самости и
превозношения, – следствием чего является то, что они становятся всё менее
способными обращать внимание на своё собственное сердце и на Бога с Его
внутренними благодатными действованиями. Они производят великий шум,
ожесточённо споря о шелухе, в то время как мимо них спокойно идут простецы с
плодами в руках. Тем не менее сии учёные полагают, что сравнительно с другими
они поистине мудры, и употребляют своё время и силы исключительно во благо. Но
ах! если мы рассмотрим все их важнейшие и серьёзнейшие штудии в тишине и пред
лицом Божиим, то они окажутся не чем иным, как лишь
8.
9. Но
оставим учёных – ибо не большинство ли и призванных душ, благочестивых
христиан, чужды Богу и далеки от Него и от себя самих? Как плохо
10. Как часто позволяем мы своим мыслям и чувствам скитаться по бесполезным, я уже не хочу говорить, худым предметам! Как часто мы погружаемся всей душой во внешние вещи века сего и опутываем себя ими! Как мы излишне любопытны, с какой охотой мы слушаем и говорим о том, что случилось здесь и там, обсуждаем, что и как делает тот или иной, – что по большей части нас нисколько не касается и не приносит нам никакой пользы. О, как прискорбна эта вредная привычка – когда благонастроенные души, встречаясь, так легко и много разговаривают и судят о других!
11. И что может произойти от всего этого, как не беспокойство, помрачение и охлаждение сердца, рассеянность, неблагоговение и отчуждение от Бога и своей внутренней жизни? Ах! я боюсь, что многим христианам столь неизвестен Бог и сами они, что по легкомыслию им любезнее знать, что делают сотни других людей, нежели то, что происходит в их собственном сердце и как в нём действует Бог!
12. О, с
каким трудом обращаемся мы внутрь себя! Даже если человек получит от Бога некий
малый свет, приоткрывающий ему ви́дение всеобщей падшести и повреждения,
или его сердца коснётся какая-либо иная божественная истина, – тут же
появляется лукавый змий, выводит мысли и чувства такого человека наружу и
обращает их на других. И тот свет и ту благодать, которые даны ему только для
познания и исправления себя самого, бедный человек начинает использовать для
того, чтобы смотреть на других людей. Он судит их, ревнует об их спасении,
желает обратить их к Богу и исправить их жизнь; а сам при этом внутренне остаётся
13. Другие
христиане, желающие хорошо и правильно проводить внутреннюю жизнь, берутся для
этого за всевозможные внешние занятия и телесные подвиги. Они читают молитвы,
ходят в церковь, изучают душеполезные книги, размышляют о Боге, ищут для
общения круг благочестивых друзей, и тому подобное. Всё это хорошо и полезно,
если совершается подобающим образом и приводит к истинной цели. Но только
многие так сильно прилепляются к этим внешним средствам, что как раз и забывают
про цель и совсем перестают иметь её в виду. Бог учредил и даровал нам сии
добрые инструменты для того, чтобы мы, употребляя их, от расточения наших
мыслей и чувств во внешнем обращались к себе самим, к внутреннему, и к
истинному служению Богу
14. Ещё
одна уловка многоопытного диавола – отвлечь благонастроенные души от того
15. Отсюда и происходит, что те – грубым, эти – более утончённым образом удерживаются в непрестанном рассеянии, разорении и запутанности, хотя сам человек часто этого не замечает, да и другими почитается как образец благочестия. Но Всевышний знает, сколь редки души, истинно трезвящиеся и обращённые внутрь себя, стремящиеся отвратить своё сердце и внимание от всего, что происходит вовне, дабы только жительствовать в духе с Богом и соединяться с Ним. Большинство же даже и искренних христиан живут или в теплохладной самоуверенности, или в ревности по внешнем благочестии, или в постоянных жалобах и недовольстве, что их духовная жизнь нисколько не развивается, и вместо отрадной свободы и глубокого мира в общении с Богом они отягощены внутри себя бесчисленными узами. И неудивительно, что пред многими из них в час смерти Бог и вечность предстанут чуждыми, неизвестными и ужасными – ведь в продолжение их жизни все их чувства и мысли были как бы «вывернуты» вовне, и они не получили никакого внутреннего навыка познакомиться как до́лжно с Богом и вечностью. О, достойное всякого оплакивания ослепление и заблуждение детей падшего Адама!
16. Блаженны же и поистине мудры те, которые всё своё сердце занимают только тем, что единственно необходимо (Лк. 10, 42)! Они не ходят окольными путями и не судят о других, но взыскуют лишь того, чтобы жить здесь так, как будто бы они были с Богом одни во всём мире. Это есть кратчайший и легчайший путь к достижению истинного, всецелого и непоколебимого освящения, мира и покоя души.
А чтобы
мне, пишущему сии строки и замечающему столь великий недостаток этого
прекрасного делания в людях, не забыть себя и не оказаться повинным в том же
легкомыслии,
II
17. Итак, о душа моя (и ты, читающий эти строки), скажи навек «прощай» всякой суете мира сего, которая исчезнет в один миг, как сон.
Всё, что мир может предложить тебе, недостойно того, чтобы ты хоть мельком взглянул на него.
Что получил оный богач от всей своей роскоши и великолепия (Лк. 16, 19)? И какой прок будет в том, если и ты будешь тридцать или сорок лет вкушать радость и веселие мира сего?
18. Затвори своё сердце, мысли и чувства для того, что происходит вне тебя; всё это – бесполезные вещи, которые тебя не касаются.
Не слишком заботься обо всём внешнем. Наблюдай за тем, чтобы то, что не может способствовать тебе на пути к вечности, не стало для тебя препятствием к ней.
Проходи
сквозь всё, ни к чему не привязываясь, как истинный
Стремись стать внутренно как невинное и всем довольное дитя, которому всё равно, что делает и говорит вокруг него (и о нём самом) мир сей.
19. Как по падшей природе ты склонен жить и парить вне себя, так навыкни жить и обитать в себе, давая Святому Духу воспитать тебя так, чтобы ты мог истинно собраться в себе самом.
Да будет твоим постоянным делом – пребывать в самом себе и жительствовать с Господом в сокровенности твоего духа так, как будто б ты был с Ним один во всём мире.
Для того и пришёл на сию чужбину Спаситель твой Иисус, чтобы вывести тебя из неё и привести обратно домой, к Богу и общению с Ним.
Христос
не имел здесь ничего своего; Он проходил мимо всего, ничего не касаясь. Как Он
Своею Кровию Он примирил тебя, достойного проклятия, с Богом (Рим. 5, 10) и отверз тебе Его отеческое сердце. И ныне Он стоит у дверей твоей души (Откр. 3, 20) и не перестаёт увещевать тебя, чтобы и ты примирился с Богом (2 Кор. 5, 20) и принял Сего лучшего твоего Друга в своё сердце.
Столь
искренно и сердечно Спаситель ищет тебя и общения с тобой, что
Прими же
сие простой и детской верой, и почитай Бога как своего самого близкого и
драгоценного Друга,
Сей твой Бог взирает на тебя и думает о тебе непрестанно; так и ты устремляй свои внутренние сердечные помыслы к Нему и не давай им своевольно растекаться по чувствам и по внешним вещам.
Помышляй, что твоё величайшее благо, твой лучший Друг, пребывает внутри тебя, желая беседовать с тобой. Как же ты хочешь убежать вовне и оставить Его одного?
Ах! и кто
ради
Живи так, как будто в обществе дорогого и любимого Друга ты странствовал бы чрез чужую страну и дикую пустыню.
20. Делай всё, и терпи всё, и принимай всё, что встретится тебе в этом мире, как малое, так и великое, из сердечной любви к Сему твоему высочайшему Другу.
Ради Его любви отвергнись себя (Мф. 16, 24), умертви всякое похотение плоти и чувственности (Кол. 3, 5), умри для любопытствующего, суетливого и горделивого рассудка и для всякого ложного услаждения, происходящего от прилепления сердца ко всему, что не есть Бог и Божие.
Да не будет никакое вожделение или грех столь любезным тебе, и никакое увлечение творениями столь сильным, чтобы в сердце своём ты сразу и добровольно не отринул их ради твоего Бога.
Другие пусть будут богатыми и славными, почитаемыми и мудрыми, живущими в радости, покое, удовольствии и неге; пусть они находят своё наслаждение и отраду тот – в одном, этот – в другом. Тебе же да будет достаточно одного твоего Бога.
Чем для других являются преходящие вещи и жалкие творения, тем для тебя хочет стать в сердце твоём превечный и преизобильно подающий всякое благо Бог.
Ради Его любви отвергни во всём свою волю, самолюбие и самоугождение; кратко сказать, отвергай себя самого, где только ты обнаруживаешь сию самость.
И ах! как много ты увидишь и откроешь в себе этой самости, когда будешь, отрешаясь от всего, навыкать приближению к самому себе и к Богу!
Не слишком пекись о своём теле, этой ничтожной пище червей: оно повреждено и растленно, исполнено худых движений и похотений, и часто сильно помрачает и отягощает дух.
Ты должен рассматривать своё тело и держать себя по отношению к нему так, как господин обращается со своим рабом.
Управляй своим телом разумно, и давай ему, по необходимости, не более, чем ему потребно.
Кто нежит своё тело и ищет для него многоразличных удобств, тот никогда не соберёт себя вовнутрь и не станет истинно духовным человеком.
Не поднимай сразу много шума, если с тобой случится некоторое неудобство, или напасть, или скорбь.
Стремись, с помощью Божией благодати, нести все свои внешние и внутренние скорби тайно, терпеливо и кротко, из любви к твоему Иисусу.
Более
того – с радостью принимай свой крест и всевозможные скорби и люби их от всего
сердца, ибо это есть самое могущественное и лучшее средство для того, чтобы
умертвить свою самость,
21.
Постоянно умирать таким образом для себя и мира и жить в сокровенности с Богом
(Кол. 3, 3) – это и есть
Это да будет твоим важнейшим, единственным и непрестанным занятием здесь на земле; это да будет твоей единственной целью, которую ты должен всегда иметь в виду, и которой ты должен подчинять всё прочее.
Совершай это главное твоё дело просто, не усложняй его и не обставляй излишними внешними условиями.
Всё, что способствует этому твоему делу, каким бы малым оно ни было, принимай и употребляй со смирением и благодарностью.
Не входи ни во что, не вяжи себя ничем, не задерживайся ни на чём, кроме твоего подвизания в сем главном деле.
Пусть
Марфа заботится и беспокоится о многом; ты же помни, что
22.
Исходи во всём только из этого
Всё, что ты узнаёшь, слушаешь и читаешь об истинном благочестии, стремись тотчас обращать себе на пользу. Сразу переноси у́знанное из головы в сердце и извлекай из него руководство, поддержку и укрепление только для себя – не для того, чтобы лишь знать о том или празднословить с другими.
Что бы не случалось с тобой, чтобы не встречалось тебе, внутри тебя или вовне в мире сем, всё принимай в простоте, как от руки Господа; и, не взирая на обстоятельства или других людей, взыскуй во всём и чрез всё только того, что способствует твоему главному делу – познанию себя, умиранию себе и общению с Богом.
23. Не носись много с собой и не похваляйся своим благочестием, своим самоотвержением, внутренним опытом и духовными чувствами. Пусть твоя внутренняя жизнь всегда остаётся тайной между тобою и Богом.
Довольно того, чтобы Бог знал, что́ в тебе. Нам самим далеко не всегда нужно знать своё доброе; когда мы видим его в себе, оно чаще всего перестаёт быть добрым.
Кто сокровенно жительствует с Богом в безмолвном внимании к своему сердцу, тот то умирает тысячами смертей, то вкушает неизреченную отраду и блаженство; и всё это – без всякого шума, незаметно для окружающих.
24. Не ищи известности и многих знакомств.
Стремись
жить в мире сем – насколько это соответствует твоему положению и занятиям – как
самый неприметный гражданин (а ещё лучше – как
Бойся, когда ты известен и хвалим; напротив, радуйся, когда ты забыт и презрен – ибо в последнем случае с твоего пути убираются многие опасности и препятствия, и ты гораздо больше времени можешь пребывать в себе и жительствовать с Богом.
Стремись только к тому, чтобы пребывать внутри себя с Богом. Тогда не будет тебе никакого дела то того, что происходит в мире и что думают и говорят о тебе другие люди.
25. Не обращайся без необходимости с людьми мира сего. Если же ты должен быть с ними, то внутренне держи себя так, как будто бы ты пребывал с одним только Богом.
Тесно общайся с очень немногими, испытанными и проверенными людьми, которые поддерживали бы и укрепляли тебя и способствовали главному твоему делу, чтобы ты (хотя бы и под самыми благовидными предлогами) не был отвлечён от Бога и внутренней жизни, и чтобы твои друзья не тратили впустую твоё драгоценное краткое время.
Навыкай обращаться только с Богом и с собою самим.
26. С готовностью отсекай свою волю, чтобы следовать благим начинаниям других, если это не против Бога. Ах! насколько легче, полезнее и спокойнее оказывать послушание, нежели повелевать!
Если этого не требует твоё положение и должность, то не обременяй себя тем, чтобы рассматривать и судить побуждения и дела других людей.
Кто хочет
выпрямить и исправить всякую кривизну и неправедность мира сего, тот только
ввергнет себя во многое беспокойство и разорение и не поможет ни другим, ни
себе.
О, как покойно живёт душа, которой нет нужды много смотреть на других и думать о них!
Впрочем, люби всех людей, будь приветлив и дружелюбен со всеми, делай всякому добро, сообразно со своими обстоятельствами и возможностями. Но при этом всегда пребывай в страхе Божием и внутренней отрешённости от всего, дабы не потерпеть тебе никакого разорения и не быть связанным чужими делами.
27. В особенности же люби всех благочестивых христиан, и со всей искренностью почитай их (даже и самых малых) лучшими себя.
Люби истину и добро и благословляй за них Бога, где бы и в ком бы они ни встретились тебе. Однако же не восхищайся только благом в других, но стремись к тому, чтобы и самому стать истинным и благим.
Люби и
тех, которые не во всём жительствуют так, как ты (Мк. 9, 38-40). Пусть каждый
идёт своим путём;
Не помышляй ничего плохого в отношении братьев твоих; не суди, не ревнуй, истолковывай всё в добром смысле.
Если тебя обличают в тех или иных недостатках, то попекись исправить их со страхом Божиим и кротостью, и сразу же со смирением возвращайся в себя самого, в своё собственное сердце.
28. Это
Подвизайся
в этом
Не связывай себя ничем чуждым и ненужным. Кто истинно хранит своё сердце и стремится в непрестанном самоотвержении следовать Иисусу, тот найдёт для себя так много и действования, и приимательности, что ему вовсе не останется времени вдаваться во что-то другое.
29. Что должен ты делать по внешнему твоему положению и долгу, то делай настолько, насколько это тебе возможно, без горячности, заботы и беспокойства.
Если все
свои внешние обязанности ты совершаешь в смирении, как волю Господа, то они
становятся служением Господу, и твоему
Пусть твои мысли, чувства и внимание не направляются на твои внешние дела больше, чем это необходимо, дабы ты мог работать в тихом и мирном настроении и одновременно хранить своё сердце и пребывать с Господом.
Ах! сколь суетно и ничтожно всё то, что совершается в мире сем без Бога! И какое утешение и пользу возымеешь ты от всех трудов твоих в час смерти?
И что вообще может утешить человека во всех тяготах сей жизни, если он не будет стремиться всегда и во всём иметь Бога своим Другом?
30. Скоро, скоро ты отойдёшь отсюда.
От всего, что ты видишь и чем обладаешь в мире сем, не сможешь ты взять с собою ничего. Все люди оставят тебя, и ты оставишь всех людей. Только с Богом тогда будешь ты иметь дело.
Сего ради учись и навыкай здесь лишь одному – оставить всё, что ты должен будешь оставить тогда.
Обратись же к Богу и жительствуй с Ним как бы с глазу на глаз.
Благо
тому, кто в такой безмолвной отрешённости живёт со своим Богом, стремясь
познать только Его и вечность и уже здесь приобщиться им! Для того смерть не
придёт,
Ибо как
здесь он
III
31. Кто с тихим и благоговейным настроением вникнет в нрав Иисуса Христа и в Его жизнь от колыбели до смерти на кресте, тот скоро и совершенным образом уразумеет, как именно надлежит нам последовать и подражать Ему. Скажем же об этом несколько слов.
32. Он,
Спаситель Иисус, Который мог бы безгрешно пользоваться в мире сем честью,
славой, наслаждением и радостью жизни, не возжелал, однако, всего этого, но
предпочёл взять на Себя поношение, нищету и крест (Евр. 12, 2) – тем самым
давая пример и нам. Он оставил Ироду и фарисеям их власть, почёт, богатство и
довольство, и бо́льшую часть времени жил со своими незнатными и скромными
родителями в Назарете, совсем простом и незаметном месте, работая Своими руками,
столь прикровенно и тихо, что никто в мире не слышал и не знал, что в Назарете
живёт Тот, имя Кому – Иисус. Он мог бы стать самым видным человеком на земле,
обладая всеми дарами премудрости и силы Божией; Он мог бы написать лучшие на
свете книги, объемлющие всю полноту духовного и природного знания, которые
изумили бы весь мир и, конечно же, обратили бы к Богу многие тысячи людей. Но
нет, Он не хотел
33. Свою
жизнь на земле Он рассматривал как некое вре́менное странствование.
34. При
всём этом Он предоставлял фарисеям и книжникам свободу спорить о своих
богословских мнениях и возиться со столь любезными им преданиями человеческими
(Мк. 7, 8) и внешним деланием (Мф. 23, 25); учил же Он их Своим словом и
жительством
35. Он
любил простых, бедных и пренебрегаемых людей и охотно обращался с ними, если
они стремились к Богу; был также беспристрастен в Своей любви. Жена Самарянка
(Ин. 4, 7) была Ему столь же любезна, как и учитель народа Никодим (Ин.
3, 2), как и те, кто ещё не следовал за Ним (Лк. 9, 49-50). Он не желал ни
наказывать заблуждающихся (Лк. 9, 52-56), ни судить величайших и явных
грешников (Ин. 8, 11). День и ночь Он имел неустанное попечение только о
единственном деле, для которого Он пришёл –
36. Какой
была Его жизнь, таким было и Его учение – чтобы мы
37. Иисус
Христос,
Ей,
Господи Иисусе!
Среди
всех благочестивых занятий ни одно не является столь доступным, простым,
отрадным, многоплодным и объемлющим в некое блаженное единство всю полноту
христианского делания, как пребывание в сладчайшем присутствии Божием, как его
понимали все святые. Здесь предшествуют нам Енох, Ной, Авраам, Давид, Асаф, и
прежде всего – Сам наш Спаситель. И до сего дня все истинно благочестивые
христиане свидетельствуют, что
Если говорить кратко, то это делание состоит в том,
1) чтобы мы просто и благоговейно веровали, что Бог соприсутствует везде, и также в нашем собственном сердце; и что Он соприсутствует с нами и в нас с той целью, чтобы мы внутри себя поклонялись Ему (Ин. 4, 24), любили Его (1 Петр. 1, 8; 1 Ин. 4, 19) и служили Ему (Рим. 7, 6; 14, 17‑18), как и Он с любовью приобщает нас Себе (2 Петр. 1, 4) и хочет иметь в нас Свою радость (Притч. 8, 31);
2) чтобы мы самым сердечным образом сколь можно чаще напоминали себе сию истину веры и держали себя всегда и во всём как пред Богом, в Его присутствии;
3) чтобы мы всецело предавали себя Сему соприсутствующему нам Богу и всем сердцем прославляли Его, молились Ему и стремились к Нему;
4) чтобы
мы старались делать всё по Его благой воле, отвергать себя и мир, всё терпеть
5) чтобы мы неким особым, кротким и мягким, тихим и не-словесным образом беседовали с Богом в нашем сердце и общались с Ним, как со своим ближайшим и любимейшим Другом – и это во всякое время и при всём, что с нами происходит внутри и вовне, будь то доброе или худое;
6) чтобы мы с этой целью среди всех наших занятий использовали любую возможность, дабы остановиться и, устремив благоговейный взгляд любви на Бога, укрепить себя в сем делании или обновить оное;
7) чтобы
мы, внимая своей внутренней жизни, могли воспринимать
8) и, наконец, чтобы мы после каждого внутреннего разорения или проявления неверности Христу тотчас со смиренным упованием возвращались к сему деланию, как дитя к своему любящему отцу.
Смотрите, что может быть проще и легче, чем сие отрадное учение о пути нашего спасения?
Итак, душа моя, приучайся же и привыкай к Господу; общество Сего Друга да будет тебе драгоценнее и слаще всех вещей мира сего.
Он – твой истинный Друг, Который будет твоей помощью и утешением в час смерти, когда оставят тебя все друзья твои.
Тогда ты
в полной мере начнёшь вкушать преславное и блаженное присутствие Бога твоего, и
всецело пребудешь с Ним,
Трактат IX
_____________________________________
Краткое наставление,
как искать Бога
и лица Его
(1 Пар. 16, 11)
(Пс. 33, 6)
I[242]
1. О человек (именно ты, читающий сии строки)! Остановись, отрешись хоть немного от круговращения твоей повседневной суеты и задумайся о своём высоком достоинстве и о цели, ради которой ты сотворён и введён Богом в мир. Ты создан не для времени и творений, но для Бога и вечности, и для того, чтобы Богу и вечности была посвящена вся твоя жизнь. Ты существуешь в этом мире именно и только с той целью, чтобы тебе искать твоего Бога и спасительного лица Его (1 Пар. 16, 11), от которого ты отвратился в грехопадении и прилепился к творениям, – дабы чрез сие ты мог подлинно просветиться и освятиться и иметь в Боге, и Бог в тебе, радость и мир, довольство и отраду.
2. В этом одном заключается твоё вечное спасение и временное благобытие – чего тебе не может дать ничто, кроме Бога. Уж если даже твоего внешнего человека в краткое время сей многоскорбной жизни едва ли могут удовлетворить внешние явления этого мира, то наипаче внутренний твой человек алчет гладом, которого ничто не утолит. Духовное твоё око не насыщается ничем; внутреннее чувство[243] не находит ни в чём мира и полноты – только во всеподательном и бесконечно преисполненном любви Благе, которое есть один лишь Бог.
3. Итак,
если в тебе есть искреннее стремление взыскать и обрести Сего твоего Бога и
лица Его, то смотри, чтобы не приступить тебе к делу неправым и неподобающим
образом.
4. Ищи же только того, чтобы тебе уподобиться всей душой Богу – и тогда ты сможешь обрести и познать Его легко и безошибочно. Как тот, кто хочет видеть солнце и греться на нём, должен подставить себя его свету, так и тебе, если ты хочешь по-настоящему приобщиться Богу, надлежит поступить в отношении Него так же (1 Ин. 1, 5-7; 2, 6). Сей неприступный вечный свет невозможно увидеть, кроме как только в Его свете (Пс. 35, 10). Бог есть духовная, вечная, ничем не ограниченная, простая, кроткая, тихая и блаженная Сущность. Чем больше внутри себя ты стяжеваешь именно такие качества и свойства, тем ближе ты подходишь к Богу и делаешься способным к тому, чтобы Он открылся тебе и приобщил тебя к Себе.
II
5. Бог
есть духовная, отрешённая Сущность, чуждая грубости мира сего, чувственности и
рассудочности. Если ты хочешь обрести Бога и узреть лице Его, то, насколько это
возможно для тебя, храни свой дух, свою любовь, желания и сердечные помыслы
также отрешёнными и чуждыми
6. Бог обитает в Себе Самом в вечности. Он всегда один и тот же; у Него нет никакого «до» или «после», но всегда единое пребывающее «ныне». Если ты, о душа, хочешь приблизиться к Нему и иметь общение с Ним, то избегай всяких бесполезных воспоминаний, равно как и бесчисленных предположений, наведений, расчётов и беспокойств твоего падшего рассудка, и пребывай, как невинное дитя, всем своим умом и чувствами в настоящем мгновении с Господом. Предоставь Ему заботиться о тебе и вести тебя, куда Ему угодно (Фил. 4, 6; Пс. 22, 2).
7. Бог есть всеобъемлющая, неделимая, ничем не ограниченная Сущность, неуразумеваемая никаким умом. Он не есть то или это, но Всё и Одно[244]. Посему, если ты хочешь познать Бога и приобщиться Ему, то со смирением оставь все свои особые, ограниченные, младенческие образы и помышления о Боге (1 Кор. 13, 11), плени свой ум в послушание простой и детской вере (2 Кор. 10, 5) и восходи духом в некую неограниченную всеобщность и безмолвную широту внутри себя (Пс. 17, 20; 118, 32; 96), не останавливаясь на частных предметах и размышлениях – особенно во время молитвы.
8. Бог
есть сама простота и чистота. Невозможно узреть и обрести Его, как только
простым и
9. Бог
есть милосердная и кроткая Сущность.
10. Бог
есть тихая и ровная Сущность (3 Цар. 19, 12), и обитает Он в безмолвии
невозмутимой вечности. Так и твоей душе надлежит быть подобной тихим и
прозрачным водам, дабы в них отображалась слава Божия. Избегай поэтому всякого
беспокойства, смущения и разгорячения извнутри и совне. Ничто в целом мире
недостойно того, чтобы из-за него ты разорял себя. Даже твои прошлые ошибки и
грехи должны тебя смирять, но не приводить в смятение.
11. Бог есть радостная, мирная и блаженная Сущность. Посему ищи и ты того, чтобы постоянно пребывать в мирном и радостном духе. Избегай всяких разорительных попечений, досады, ропота и печали, которые помрачают душу и делают тебя неспособным к общению с Богом. Если заметишь в себе нечто подобное, то мягко и кротко отстранись от сего. Пусть твоё сердце будет чуждым и затворённым для всего мира и всех творений, но всецело своим и отверстым для Бога. Относись к себе, к своим злым пожеланиям, самолюбию и своеволию, со строгостью; по отношению же к Богу будь по-детски свободен, ласков и доверчив. Взирай на Него, как на своего ближайшего и лучшего Друга, и не ожидай от Него ничего, кроме блага и добра. Пусть всё вне тебя идёт вкривь и вкось; пусть твоё тело претерпевает крест и страдания, а душа – сухость и скорбь; лишь бы твой дух пребывал незатронутым всем этим. Да возвышается он в ясности и тишине над круговращением суеты мира сего, и да радуется по внутреннему человеку общению с Богом, а по внешнему – тому, что Бог всё устрояет ко благу.
III
12. Если
ты возьмёшься со мною за это делание, как оно описано выше, то
13. Но здесь нужно сделать следующие важные замечания.
14.
IV
15. Тогда постепенно ты опытно уразумеешь, что ты есть не только внешний человек, состоящий из тела, чувств и рассудка, которые предназначены для вещей и явлений века сего, – но прежде всего человек внутренний, обладающий благородным духом, укоренённым в вечности, и такими внутренними духовными силами, которые (независимо от того, что происходит в мире сем) способны сущностным образом вкушать и созерцать Бога и вечность и обретать в этом свой истинный покой и совершенное довольство.
16. Тогда, наконец, твоя любовь, твоё сердце, твои пламенные душевные стремления, освободившись и очистившись от всего иного, примут в себя высочайшее Благо, необъятное Божество и соделаются Его необъятным лоном – и именно это есть цель, для которой ты сотворён и искуплен. Сию превечную любовь, сию всеподательную Сущность ты, как невинное дитя свою горячо любимую мать, наинежнейшим и внутреннейшим образом обнимешь и прижмёшь к своему сердцу всеми силами своей любви, собранными воедино; и Бог, со Своей стороны, свято обнимет тебя. С Сим твоим ближайшим и искреннейшим Другом ты сможешь как бы заключиться во внутреннейшую комнату твоей души (Мф. 6, 6), в средоточие твоего сердца, далеко, далеко от всякого творения. В этом сладчайшем уединении ты чрез непрестанное блаженное воззрение на Его вседовольную[246] Сущность и сам неким образом станешь вседовольным. Ты будешь столь всецело насыщен, преисполнен и возрадован твоим Богом, что уже не бросишь ни единого взгляда на все богатства, славу и услаждения неба и земли (Пс. 72, 25), и твоя любовь совершенно отвратится от них. Как некий Серафим, ты будешь сокровенно пылать в чистейшей любви твоего Бога и в сем кротком огне любви сам станешь поистине милостивым, кротким, тихим, любвеобильным; более того – самой любовью.
17. Твоё
чистое разумение, око твоей души, отвратится от всего, что не есть Бог и Божие
и просветится, укрепится и возвысится в духе светом вечной Премудрости, дабы
тебе, подобно Херувиму, преклоненно предстоять и созерцать лице Божие, Саму
Премудрость,
18. Твоя душа, твоё постоянно взирающее на Бога внутреннее чувство[247], отрешённое от всякого удовольствия, услаждения и утешения от творений, преисполнится внутреннейшей чистейшей радостью и глубочайшим миром Божиим. Ты обретёшь всю свою отраду, довольство и блаженство в Боге; и Он, со Своей стороны, возымеет в тебе Свою радость и веселье (Притч. 8, 31). Он будет обитать и покоиться в тебе (Ин. 14, 23; 2 Кор. 6, 16), как на Своём незыблемом престоле мира; и твой дух, который, как беззащитный сирота, столь долго блуждал на чужбине, сладчайше упокоится в месте своего подлинного отдохновения, в своём отечестве, всецело повергнув себя на лоно Божие, в истинный мир, и сокрыв себя в тишайшей вечности. В сем бесконечном царстве мира сможешь ты жить, уже неколеблемый штормами страстей, в безопасности от всякой беспокойной и разорительной радости и печали, страха и надежды, которые совне нападали бы на тебя.
И так соделаешься ты ясным и светлым небом Пресвятой и Преблагословенной Троицы, Триединого Бога – небом, в котором Он пребывает, которое преисполняет Своим светом, любовью и всеми божественными совершенствами и в котором прославляется во времени и в вечности.
19. Не
будь же больше, о человек, славное создание и образ Превечного Бога, столь
неразумным, чтобы постыднейшим и жалким образом порабощать свой царский (если
не сказать – божественный) дух
Трактат Х
_____________________________________
Совершенный путь
истинной любви
(1 Ин. 4, 16)
I
Делание любви
1[248]. Нет ничего прекраснее,
чище, отраднее, крепче и совершеннее любви. Ибо
Чего невозможно добиться строгостью закона и страхом наказания, то легко достигается, когда Бог являет человеку Свою любовь во Христе Иисусе, возвещая ему оставление грехов, искупление и вечное спасение и на этом основании побуждая его к покаянию и ответной любви к Себе.
Как во всеобщем домостроительстве спасения благоутробие любви Божией открылось падшему человеку в сладчайшем имени Иисус-Эммануил, и до нынешнего дня оно доступно любому грешнику (знает он про то или нет) в его сердце, – так и в глубинах всякой отдельной души сия вечная любовь действует непрестанно, являя и предлагая себя нам и бесчисленными способами располагая нас к доверию себе, дабы найти к нам вход и даровать нам вечное спасение. Все возникающие в человеческом сердце добрые мысли и желания, печаль и горечь о своих грехах, внутренние вразумления и наказания, побуждения к молитве, истинному благочестию, всецелому преданию себя Богу и многое иное, подобное сему, – всё это, говорю я, есть чистое действование сей кроткой и долготерпеливой любви Божией. Если бы величайший грешник мог познать лишь тысячную её часть, то в тот же момент он предал бы всего себя сей любви.
О, любовь! яви же себя бедным грешникам хоть издали такой, какая ты есть, – и они все возлюбят тебя и последуют за тобою!
2. Когда же свершается то, что человек чрез Божию благость и любовь приходит к покаянию, – то да верует он без всякого сомнения, что и угодить Богу лучше и легче он не может никакими иными деланиями или подвигами, как только любовью.
А для сего да сохраняет человек в своём сердце сокровенную искру любви Божией и да имеет о ней должное попечение, заключающееся в детском обращении к Богу, сердечном поклонении Ему и в том, чтобы предмет всех его занятий составлял только Бог и Его совершенства.
Да подвизается он в любви. Да пожертвует человек себя самого и всё, что он любит, любви к Богу, и да предаст себя в вере сей чистейшей любви.
Да радуется он, когда ему представляется любая возможность ради любви к Богу и ради Его чести и славы что-либо сделать, от чего-либо отречься или что-либо претерпеть.
Да навыкнет человек всё, что бы он ни делал, делать из любви к Богу; всё, что бы с ним ни происходило, принимать из любви к Богу; всё, что бы ему ни встретилось скорбного, претерпевать из любви к Богу.
Всё должно быть принесено в жертву любви – посредством любви.
Любовь соделывает горчайшие страдания – сладкими, неблагоприятные происшествия – добрыми, малейшие дела – великими и угодными Богу.
3. Но да не подумает никто, что здесь идёт речь только о чувствуемой и утешающей любви. Иметь любовь и ощущать любовь – не всегда одно и то же.
Истинная и непоколебимая любовь состоит во внутреннейшем благоговейном почитании Бога, когда человек верой познаёт Бога как единого Сущего, единственно достойного любви, и по этой причине, насколько это зависит от него, добровольно и всецело предаёт себя и приносит себя в жертву Сему Богу, в служение Ему и в Его славу и честь.
Сия
II
Всецелое предание себя сей любви
4. Поистине, если бы грешник взялся за благородное делание чистой любви, когда он глубоко отвергся бы себя (Мф. 16, 24) и истинно предал и пожертвовал бы себя Богу, предоставляя Ему полную власть делать с ним во времени и в вечности всё, что Ему благоугодно, взирая и обращая внимание не на то, хорошо ли ему или плохо, но исключительно на Бога и на то, что только способствует любви к Нему, угождению Ему и славе Его, – то над таким человеком ад и наказание уже не имели бы власти. Его грехи, как бы велики они ни были, отпустились бы ему с такой же лёгкостью, с какой сгорает связка льна в раскалённой печи. Более того, сия любовь соделала бы его святым и подобным Богу.
5. Но
поскольку мы от рождения укоренены в греховном самолюбии и по этой причине так
обращены к самим себе, что не можем ни видеть Бога, ни любить Его, ни ввериться
ему, – то надлежало Самому Сыну Божию
Свободно
служить именно такой любовью Богу – только и есть, собственно, христианство.
Поэтому очень жаль, что даже благочестивые люди так долго (если не всю свою
жизнь) погрязают в страхах, беспокойстве и излишнем попечении о себе самих,
вместо того, чтоб хотя бы попробовать всецело вверить себя Богу (Фил. 4, 6) и
лишь искать чистой любви в сердце и лике Иисуса Христа. Ах!
6[249]. О, бесконечная любовь!
О Пресвятая Троица – Отец, первопричина любви; Сын, свет, исполненный любви;
Святой Дух, животворящий огонь и святейший источник любви! О Боже, чистейшая и
единая любовь! Ты еси пылающий и
Даруй нам, Господи, хотя бы немного от Твоей пламенной любви, дабы мы вкусили её и пробудились от окамененного нечувствия и сна смерти! Сподоби, чтобы мы хоть в малой мере вострепетали пред поразительными судами Твоими и не замедляли на путях заблуждений! Излей в наши души хоть каплю сей Твоей любви, столь могущественной, что она превращает ад в рай!
Ей,
Господи! скоро возжги сей огонь на земле, низвести который Ты пришёл, и о
котором Ты так желал, чтобы он возгорелся (Лк. 12, 49), – чтобы царство Твоей
любви пребывало во веки, и чтобы мы были в нём, в единении сердец, душ, дел и
слов,
III
О любви к ближнему
7. Из
любви Божией мы черпаем истинную
8. В
ветхом рождении также есть некая любовь: женская нежность, сердечная
ласковость, естественная любезность в отношении тех, кто нам нравится и кому
(как мы замечаем) нравимся мы, и тому подобное. Но падшесть нашей природы и
самость вклиниваются всюду, и, при всей видимости любви, человек по сути
остаётся
9. Отсюда
происходят постоянная немирность и беспокойство, досада, недоверие, зависть,
ревность и тысячи других горьких чувств, смущающих и разоряющих бедную душу,
когда то одно, то другое идёт не так, как это хотелось бы своеволию и
превозносящемуся уму. Люди, находящиеся в таком состоянии, могут наиторжественнейшим
образом заключать между собой мир, образовывать союзы, клясться в вечной дружбе
и проч. – но всё это будет не более чем строительство воздушных замков. Если
человек не рождён от любви, то он не может любить, как до́лжно.
10.
Посему нам надлежит выйти из всей этой природной падшести, возжаждать всегда
отверстой для каждого чистой любви Христовой и устремиться к ней, – тем более
что сие вечно любящее нас благо неизреченно близко к нам и побуждает нас собою
к таковой жажде и стремлению. Этому сокровенному внутреннему
11. Чем
больше человек последует сему сокровенному привлечению божественной любви,
предоставляя ей вводить себя в богоподобное устроение, когда любовь становится
основанием его души; чем больше он будет в простоте приучать своего внутреннего
человека к сей любви, – тем больше он, как малое дитя от материнской груди,
будет принимать в себя её чистую и невинную жизнь, так что
12. Тогда
он опытно познает, что подлинная любовь к ближнему есть бесстрастное, не
принуждённое, высшее всяких формальностей уподобление нраву и действованию
Божию, свободное побуждение
13. И поскольку сия любовь к ближнему происходит от любви Божией и рождается в безмолвной глубине сердца, то она совсем не препятствует и не противоречит любви к Богу, но, наоборот, способствует ей. Она не низводит человека в область падшей природы и рассеивающей чувственности, но собирает и утишает душу и укрепляет человека в решимости всегда и везде жить для Бога.
14. А родилась ли любовь в нашем сердце, и истинна ли она – это узнаётся по плодам (Мф. 7, 20), когда весь характер любви и её поступки в отношении ближних становятся живым выявлением того, что́ Дух Божий восславил в ней чрез Апостола Павла. Рассмотрим же вкратце сии определения Духа.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
Много
доброго может иметь человек; но если у него нет любви, то всё это – ничто, и
устоять не может (Лк. 19, 26). Более того: много хорошего должно прейти и у
благочестивых христиан, чтобы освободилось место для лучшего – чистой любви.
Сия любовь непреходяща; она пребывает вечно; она есть
Трактат XI
_____________________________________
Братское
учительное, увещательное и утешительное послание
к обратившимся к Богу душам
(Евр. 13, 22)
Возлюбленным по благодати Божией
братьям, сёстрам и друзьям,
1.
Откликаясь на ваши многочисленные пожелания, я бы хотел, конечно, посетить вас
лично, дабы мы, осенённые Божиим благословением, могли укреплять и
2. Ах, какая это неизреченная милость Божия – когда человек не только чувствует в себе призыв Божий, но и от всего сердца даёт ему в себе место; когда он с очевидностью убеждается в своём несчастном падшем состоянии по природе; когда он ясно видит свои грехи, и, внутренне теснимый беспокойством и скорбью о них, устремляется к Иисусу; когда он живо ощущает крайнюю необходимость всецелого и глубокого изменения себя; когда он, наконец, приходит к искреннему и смиренному решению полностью и безоговорочно пожертвовать себя, и по душе, и по телу, Господу Иисусу и служению Ему, и последовать за Ним по Его узкому пути самоотвержения и крестоношения, добровольно уготовляясь подвергнуться за это ненависти и поношению мира сего и злобе диавола! О, блаженна та минута, когда в душе возникает таковое уразумение и решение! Это драгоценная, неоценимая благодать, которой до́лжно внимать несравненно больше, нежели обманчивым благам и обещаниям всего мира!
Но здесь, о верные души, пережившие блаженный час, когда вы от всего сердца дали слово Иисусу, вам необходима немалая осмотрительность и основательность.
3. Если в том или ином месте происходит духовное пробуждение, то человеку легко присоединиться к множеству народа. Новизна происходящего воздействует на мысли и чувства, и человек совместно с другими обращается к Богу. И благодать всегда использует такие случаи, дабы уловить как можно больше душ в свои спасительные сети. Однако всякий должен смотреть, чтобы это возгорающееся в нём пламя было не краткой вспышкой, но огнём Господа (Лк. 12, 49), который горит постоянно. Первая решимость совершается быстро; но внимайте – после того, как начальный огонь ревности по Богу несколько угасает, человек вводится в испытания, при которых необходимы предусмотрительность, мужество и Божия благодать.
4. Когда
человек, пробуждённый к жизни в Боге, возвращается к обычному сообращению с
людьми, прослышавшими, что он хочет проводить более благочестивое и серьёзное христианское
жительство, чем прежде, – о, какие только возражения, какие кажущиеся
исполненными заботы предостережения, какие псевдо-разумные речи и выкладки
рассудка не обрушиваются тут на слабую душу! И если человек хоть немного
прислушается к сему змию и передаст бразды правления собой своему плотскому
рассудку, он вскоре ослабеет и будет низложен. Постепенно ему самому начнёт
представляться истинным то, что ему внушают. «Зачем производить столь много
шума? зачем так выпячиваться и отличаться от других? Так дела благочестия не
совершаются. Всё это приводит к разорению, а не к созиданию. Можно ведь
тихонечко, для самого себя, служить Богу и не общаться со всеми этими духовными
гордецами. Они чужды нам; они в обольщении; все они отнюдь не так хороши,
какими выставляют себя. Совершенно невозможно исполнить всё то, что они
проповедуют», и т. д. – Берегитесь! берегитесь сего, если только вам
дорога ваша душа!
5. Сколь
многие, принявшие слово Евангелия с радостью, потом падают духом, когда
узревают врагов нашего спасения и убеждаются, что для подлинного благочестия
требуется не слышание и говорение, но подвизание и отвержение себя и мира! Хотя
они и весьма ценят и желают обрести евангельскую жемчужину, Иисуса и Его блага,
но приходят в уныние и
6. Сколь
многие опускают руки, когда видят, что Иисус подаёт нам не только хлеб и вино,
но и крест! Пока продолжается первое ощутительное и сильное посещение
благодати, человек горит духом и готов с Иисусом идти и на смерть (Лк.
22, 33). Но как только Господь, по премудрому Своему водительству, отнимает
от нас молоко чувствуемых утешений и духовной отрады и попускает душе неким
образом оставаться одной в сухости и тьме, чтобы испытать верность её любви и
чтобы её христианство глубже укоренялось в самопознании и смирении, – как
человек начинает унывать и скорбеть, и даже искать утешения
7. Если
мы не хотим впасть в обольщение или сбиться с пути жизни, то да будем крепко
держаться верою за Того, Кто призвал нас. Внутренне, в нашем сердце Он
предшествует нам на сем пути Своим драгоценным благодатным призыванием чрез
обличение, вразумление, побуждение, свет, любовь и жизнь – в каждом по его
состоянию и мере; а мы должны блюсти себя при этом в тихости и простоте, если
только мы желаем быть с Ним и возрастать в благодати. Многие же рассуждения,
хитросплетения мыслей и активность нашего рассудка, равно как и рассеянность
чувств и многообразие внешнего насильно отводят нас от сего средоточия, – чего
нам надлежит по возможности избегать. Нет ничего, ни на небе, ни на земле (Пс.
72, 25), ни в нас, ни вне нас, что могло бы подлинно исцелить, освятить и
умирить нас, кроме явившейся во Христе Иисусе любви и благодати Божией (Тит. 2,
11). Именно эта благодать со своими спасительными действованиями и предваряет
нас в наших сердцах. И если мы пребудем при сей благодати в благоговейном,
собранном внутрь устроении души, сколь можно часто с детской простотой всецело
и искренне открывая глуби́ны нашего сердца являющемуся нам сему целительному
свету жизни; если после всякого случающегося с нами разорения мы будем с алчбой
и жаждой вновь искать возвращения в наше сердце, по Писанию (Ис. 46, 8), – то
мы не только сохраним себя от всяких уклонений с пути жизни, но и будем
всесторонне
8. Также
мы не должны принимать легкомысленное воззрение, будто человек сразу, в один
момент достигает нового рождения свыше (Ин. 3, 7) и как бы одним прыжком вновь
«вспархивает» в рай. Вовсе нет!
9. Ах,
возлюбленные души! предадим же себя усерднее прекрасному деланию молитвы – ибо
мы не можем ни на один момент опереться на самих себя. Что́ есть все наши
добродетели и всё наше благочестие, если в основе их не лежит связь с Иисусом
Христом и общение с Ним? Это всё только форма без силы, видимость без сути. Все
наши ошибки и падения происходят от того, что мы не держимся за Господа во
внутрь-пребывании; и многие из сих ошибок и грехов мы совершаем, вовсе не видя
их, поскольку мы не
10.
Посему, если мы, призванные, хотим на самом деле быть спасёнными и освящёнными,
если мы хотим жить мирно и умереть блаженно, – то надлежит нам стать
обитателями нашего сердца и сообитателями Божиими.
11. Не
думайте, однако, что всё вышесказанное даёт нам повод отказываться от
использования внешних благодатных средств. Совсем нет! Наоборот, здесь
необходимо внимать, чтобы мы по самолюбию, высокоумию или гордости не уничижали
и не презирали ни единого доброго церковного действия или назидания. Всё
душеполезное, всё, что только способствует нашему пути к высшему Благу, должно
быть для нас любезно и ценно. Внешние чины благочестия сами по себе несомненно
могут быть для нас добрыми и вполне допустимыми средствами, если мы достигаем
чрез них
12.
Испытывайте благодатью, что́ есть лучшее (Еф. 5, 10; 1 Фесс.
5, 21), и не расточайте краткое время вашей жизни и благородные
благодатные дары ни на какие ненужные и посторонние вещи. Люди берегут свои
деньги; вы же берегите своё время и дарованные вам благодатные силы. Идём
прямо, скоро вечер!
13. Избегайте всякого не необходимого обращения с людьми мира сего, дабы ваше время не было похищено, а сами вы не оказались запятнанными и пленёнными. Опаснее всего – люди умно-рассудочные, особенно кажущиеся или почитающиеся другими как благочестивые, а также те, кто не последовал со всей прямотой и честностью бывшему им призыву от Бога. Ибо таковые как будто специально научены расстраивать истинную, простую, внутреннюю жизнь во Христе всевозможными мнимыми аргументами и смущать и соблазнять неукреплённые души.
14. Пусть
не сбивают вас с пути те или иные экстраординарные явления и непонятные
духовные силы и действия, которые, прикрываясь видимостью чего-то особого и великого,
предлагали бы себя вашим мыслям и чувствам и льстили бы вашему самолюбию. Если
такие явления смущают душу и приводят её в недоумение, то всегда смотри́те
на результат, и познавайте достоинство сих явлений, как дерево
15. Также
не давайте себя
16.
Наконец, возлюбленные мои, мы должны стать чадами благодати,
_________________
Ободряющее и воодушевительное послание,
обращённое к тем же духовно пробуждённым душам
в виду угрожающего им преследования
(Лк. 12, 32)
Сердечно близкие мне в благодати Господней
братья и сёстры!
1. Не
указано ли, возлюбленные, в нашем договоре, заключённом с Господом Иисусом
Христом, что Он даёт нам Царство тем же чином и порядком, каким оное дал Ему
Отец, – именно, что вместе со Христом
2. В наши
дни Божией благодатью в нас и среди нас посеяно многочисленное доброе семя – и
теперь происходит его проверка, очищение и укоренение. Здесь всем нам нужно
обратиться к 13-й главе Евангелия от Матфея. Притча о сеятеле должна быть
выявлена на деле, дабы всякий нашёл себя, где и как он стои́т. Не следует
думать, что человек обретает у Иисуса только ощущаемое утешение и сладость. Да,
с Ним неизреченно хорошо; но всё доброе должно быть проверено и испытано, дабы
ему не прейти и не погибнуть. Посему крест есть чистая благодать и благость. Не
для пустого времяпровождения и не для увеселения, возлюбленные, взошли мы с Иисусом
на корабль. Вот уже воздвигнуто малое волнение, за которым может последовать и
великая буря; корабль покрывается волнами. И здесь надлежит нам утвердить свои
сердца в непоколебимом и безмолвном уповании на Того, Кто с нами внутри
корабля, и Кто может запретить ветрам и морю. Да не постыдят нас Его уста,
говорящие нам:
3. И в
самом деле, почему мы должны беспокоиться и приходить в смятение? Если нам
придётся пострадать, то, слава Богу, мы пострадаем не как преступники
(1 Петр. 4, 16). Нашим земным правителям мы покорны, всячески оказывая им
подобающую честь и исполняя свой долг, как мы и научены (Рим. 13, 1-7); в
церковных делах мы не производим никаких
4. Только
надлежит нам всегда помнить, что
5. Никакие измышления, планы и расчёты человеческого мудрования здесь нам не помогут. Пусть невинность пребудет такой, какая она есть, без всяких приукрашиваний; тогда её никто ни в чём не сможет обвинить. Все силы, весь покой и всякое избавление почерпываются только у Иисуса, во внутренней жизни и в детском устроении души; тогда всё остальное дастся нам в тот час и в тот момент, когда нам это будет нужно (Мф. 6, 33). Поэтому мы не должны позволять извлекать себя из сей крепости и разорять себя бесполезными опасениями, человеческими предположениями или бесконечными разговорами о наших нынешних обстоятельствах, – но чрез веру и молитву всё более пребывать пред Господом внутри, и там, как бы в своём укрытии, ожидать врага.
6. Также
нам не следует обессиливать себя маловерным «застреванием» на самих себе и
постоянным копанием в себе. Мы должны с дерзновением препоручать всё Богу; Он
не оставит нас. Всему, что мы делаем или претерпеваем ради Бога, Он придаёт
Свою силу, и поэтому нам не нужно смотреть на свои немощи или неспособности.
Если только пребудем с Ним в детской вере, то мы сможем всё – чрез Того, Кто
укрепляет нас (Фил. 4, 13). И хотя Бог попускает нам иногда в испытаниях и
искушениях некоторое время опытно познавать свою немощь, мы не должны этого
бояться. Всё сие Он совершает для нашего блага, дабы мы не считали себя героями,
но, сколь можно более совлекшись самих себя, прибегали к Его державной помощи и
исповедывали, что только
7. Мы
должны иметь дело только с Господом. Мир сей делает своё дело; оставьте его,
пусть делает. Господь же хочет во всём и чрез всё насаждать и взращивать Своё
дело в наших сердцах; лишь об этом и надлежит нам иметь попечение, – и всё, что
противится нам, будет против своей воли наилучшим образом способствовать сему.
Мы же да пребудем с Ним во всякий миг нашей жизни, непрестанно взирая только на
Него и дерзновенно продолжая свой путь со всё более полным оставлением всего
сотворённого и самих себя, дабы только один Иисус соблюдал нас в истине, правил
нами и живил нас. Ах, ду́ши! оставим же себя самих! В нас – сплошная
падшесть, немощь и расстройство; во Иисусе – спасение и жизнь вечная. Каждый да
ищет сего познания и да вкусит оное!
Итак,
братья мои, примите сии строки, коими хотелось мне приветствовать вас в
простоте любви. Мужайтесь о Господе (Ин. 16, 33);
В Его благодатной силе да пребываем все мы.
Трактат XII
_____________________________________
О христианском отношении
к духовным песнопениям
и церковному пению
(Кол. 3, 16)
1. Не
подлежит никакому сомнению вечная и основополагающая истина, согласная не
только со Священным Писанием, но и со здравым смыслом, что, поскольку Господь
Бог есть вечная, невидимая и духовная Сущность, то Он не нуждается ни
2. Этим,
однако, вовсе не отвергаются и не отменяются ни добрые установления, ни
благочестивые обычаи так называемого внешнего богослужения – чтение, устная
молитва, пение и тому подобные, совершаемые посредством тела, действия. Ибо
3. Все
сии благочестивые занятия, если они употребляются должным образом, надлежит
рассматривать как благодатные, от Бога и Его Промысла установленные
По сей причине любвеобильный наш Бог промыслительно дал нам вышеуказанные внешние благочестивые средства, дабы чрез них человек, Божиим благословением и содействием Святого Духа, всегда мог возвращаться от расточённости во внешнем к внутренней жизни, вспоминая о ней и вновь обращаясь к ней, – и таким образом делаться всё более искусным в любви, познании Бога, общении с Ним и в служении Ему в духе и истине. Эту цель Божию мы должны постоянно иметь в виду при употреблении сих внешних средств – иначе они, вместо помощи и пользы, принесут нам только вред и станут препятствием в служении Богу.
4. Среди сих внешних вспомоществующих средств, без сомнения, важное место занимает чтение и пение духовных гимнов. Рассмотрим же их должное, угодное Богу, применение и пользу от них более подробно; может быть, это послужит кому-либо в назидание.
Прежде всего опыт убеждает нас, что благоговейное чтение духовных гимнов всегда доставляет человеку особенное благословение и пользу. В сборниках духовных песнопений более, нежели в других книгах, живо изображены всевозможные состояния нашего духа; и ищущая Бога душа, в каком бы устроении и внешнем положении она ни была, легко найдёт в них то, что перекликается с её состоянием и что может стать для неё пробуждением, увещанием, укреплением и утешением. Искусно выполненное песнопение всегда имеет в себе некую воодушевляющую силу, чрез что христианские истины как бы сами радостно вливаются в душу и запечатлеваются в ней. К тому же рифмованная речь ложится на память гораздо легче, чем речь обыкновенная, и душе в тех или иных случающихся с ней обстоятельствах сподручнее вспомнить стихотворный гимн, дабы, Божиим содействием, почерпнуть из него назидание и ободрение.
5. Также и пение, совершаемое с верой и благоговением, если оно осенено Божиим благословением, имеет в себе поистине нечто ангельское и доставляет не меньшую пользу, чем чтение. Оно утишает и умягчает страсти и неупорядоченные движения души; нередко оно изгоняет уныние, печаль и сердечную тяжесть; оно ободряет, укрепляет и освежает дух; оно отводит мысли и чувства от внешнего, собирает и возвышает душу к молитве и духовной ясности, – и вследствие сего соделывает нас более способными к истинному служению Богу в духе. Вот что писал блаж. Августин о таком добром действии духовного пения при своём обращении: «Сколько плакал я над Твоими гимнами и песнопениями (обращается он к Богу), горячо взволнованный голосами, сладостно звучавшими в Твоей Церкви! Звуки сии вливались в уши мои, истина проникала в сердце моё, я был охвачен благоговением; слёзы текли, и поистине хорошо мне было с ними»[250].
6. Тому же, что сегодня у большинства собирающихся в церкви людей вовсе не видно этих или подобных им благословенных плодов их пения, удивляться отнюдь не приходится – ибо лишь немногие из поющих ищут сих плодов и достигают их. Прихожане в массе своей довольствуются – как при пении, так и вообще во внешнем так называемом богослужении – лишь по привычке совершаемыми действиями (ex opere operato[251]), и часто с умилением думают, что тот, кто хорошо поставленным голосом пропоёт одно или несколько песнопений согласно требованиям искусства, истинно благочестив и благоговеен. Ах! нигде больше так не уничижается и не подвергается большему испытанию кротость и долготерпение нашего Господа, как при молитвословии и пении нынешних «христиан-по-имени»! Их уста говорят о покаянии – а сердце далеко отстоит от покаяния, не желает его, а часто и вовсе не знает, что́ это такое. Они умильно поют: «Из глубины взываю к Тебе, Господи![252]» – а сами не имеют ни малейшего чувства своей греховности и падшести и живут день за днём весело и сладко. Громовыми гласами они восклицают: «Мир! прочь со всеми своими сокровищами! прочь со своей суетной славой![253]» – а между тем это как раз то, что они любят, желают, к чему стремятся (уж гораздо больше, чем к Божией благодати и к отвержению мира и его суеты), и что на самом деле составляет их божество, их идолов, которых они почитают, которым служат и которых не хотят оставить, и не могут понести, когда их у них отнимают. Они сотни раз твердят Богу: «Мой Боже, я приношу Тебе своё сердце[254]» – и никогда не собираются на деле обратить его к Богу, но наполняют его без всяких сожалений и раздумий внешней мирской суетой и грехами, оставаясь всё время во власти сатаны. Увы! я боюсь, что за таким «богослужением лжи» последует плач и скрежет зубов, когда долготерпение Божие в конце концов исчерпается!
7. В таких обстоятельствах, среди всеобщего злоупотребления сими (самими по себе, впрочем, весьма спасительными) вспомоществующими средствами, те, кто серьёзно относится к освящению и спасению своей души, тем более должны иметь попечение о том, чтобы пользоваться этими средствами надлежащим образом, дабы им достичь той цели и тех плодов, ради которых премудрость Божия и установила их для нас. О таком добром и угодном Богу применении духовных песнопений мы и дадим здесь несколько простых наставлений.
Прежде всего нужно посоветовать (особенно новоначальным душам), чтобы они, после Библии, как следует усвоили содержание своей книги молитвенных песнопений[255], часто читая эти песнопения и углублённо размышляя над ними. Тогда во всём, что случается с ними и во всех своих внутренних состояниях они смогут иметь под рукой слова́ истрезвения, вразумления и укрепления; часто здесь помогает регистр песнопений по содержанию. Нам надлежит иметь книги не для тщеславия, но для доброго употребления – не так, как лицемеры века сего, которые по воскресеньям совершают парадный выход в церковь со своими раззолочёнными драгоценными молитвенниками, в прочее же время в них почти (или вовсе) и не заглядывают.
Не нужно
смущаться, если мы порой не знаем мелодию того или иного духовного гимна, или
совсем лишены способностей к пению. Можно просто прочитать, или проговорить
внутри себя сии молитвенные слова, благоговейно воздыхая ими пред лицом Божиим
– и это будет
8. Само
пение должно совершаться с
9. Петь
надлежит
10. Также
нужно петь
11.
Благой наш Небесный Отец изволил, чтобы мы, неразумные и нечувствительные Его дети, познавали в молитвах и песнопениях святых, какие благодатные действия необходимы нашим душам и какие спасительные блага Он хочет нам дать. Посему Он как бы влагает слова святых в наши уста, чтобы мы научились, как нам нужно обращаться к Нему, и чтобы чрез сие пробудить и укрепить наше слабое и немощное устремление сердца к Нему. О, сколь велико снисхождение и человеколюбие нашего Бога!
12. Таковое внутреннее состояние непременно должно быть при благоугодной Богу молитве и пении, если только мы посредством сего желаем достигнуть Божией цели и истинной пользы и помощи для души. Вышесказанное легко распространяется и на другие стороны молитвенного делания, – в связи с чем мы дадим здесь для простецов ещё одно краткое наставление.
Читаешь ли ты, о человек, или поёшь покаянное песнопение – помышляй, что чрез сие наш милосердный Спаситель хочет привести тебя к покаянию, и предоставляй Его Духу, пребывающему внутри тебя, размягчить твоё каменное сердце глубоким раскаянием о твоих прежних грехах и истинной жаждой Его благодати, к твоему действенному обращению.
13. Поёшь
ли ты или читаешь духовный гимн об отвержении мира – сразу взгляни со всей
честностью внутрь себя, и проверь, не любишь ли ты ещё
14.
Намереваясь пропеть гимн, посвящённый рождеству, страданиям, воскресению нашего
Господа, или иным тайнам Его великого домостроительства нашего спасения, –
веруй несомненно, что Бог являет тебе чрез сие Свою неизреченную любовь и хочет
подвигнуть тебя к ответной любви и принятию Спасителя. Внимательно смотри,
познаёшь ли ты в живом опыте свою глубокую падшесть и совершенную невозможность
самому вразумить себя и помочь себе, и, вследствие сего, крайнюю необходимость
в Спасителе, Который изъял бы тебя из бездны падения и горьких грехов и вновь
соединил бы тебя во времени и в вечности с Богом, Источником твоей жизни.
Помышляй: «Ах! что толку было бы в том, если б я слышал, читал и пел о таковом
любвеобильном и всесильном драгоценном Совершителе нашего спасения, но сей
Иисус не был бы также и
15. Если в том или ином песнопении заходит речь о восхвалении Бога, то помышляй, что чрез сие Он хочет напомнить тебе о твоей великой и высокой обязанности и побудить тебя совершать дело, ради которого ты был сотворён, а затем и искуплен – именно, ради восхваления и прославления Бога. Одновременно молись Ему, да даст Он тебе Своим Духом истинно познать Свою славу, любовь, верность и благость, чтобы ты не только устами, но и всем сердцем, с живой верой, мог поклоняться Ему, хвалить Его и славить. А наряду с сим принимай твёрдое решение – с этого момента, с Божией помощью, ходить во всех путях своих в благочестии и детском страхе Божием, дабы не бесчестить Бога своей жизнью, когда устами ты славишь Его.
И если всякий раз перед пением человек будет приводить на сердце подобные увещания (сообразно с содержанием песнопения, которое он желает пропеть), то поистине невозможно, чтобы это не послужило к пользе и назиданию его души.
16.
Настраивая душу таким образом, можно будет, во-первых, предотвратить искушение
лицемерием, когда прекраснейшие гимны часто пробалтываются без благоговения и
сердечного устремления к Богу (а то и вовсе без понимания их смысла). А
во-вторых, такое отношение к духовным песнопениям поможет благонастроенным
душам избежать ненужных сомнений и смущений, когда человек думает, что если он
не находит в себе всё буквально, о чём говорится в песнопении, то ему и вовсе
не следует петь. Из-за этого то или иное в сих песнопениях пропускают, или
изменяют их текст по своему разумению, отчего в собраниях происходит порой
немалое смущение, препятствующее духовному назиданию. Ибо, не говоря уже о том,
что такие пропуски и изменения человек может совершать, исходя отнюдь не из
разумения своего сердечного устроения, а по другим, и даже лицемерным,
причинам, – они (эти изменения), по моему мнению, и совершенно не нужны. Мы
читаем как в Св. Писании, так и в других книгах многие возвышенные молитвы,
равно как и правила жизни святых. Мы не можем полностью усвоить их себе; тем не
менее мы созерцаем в них внутреннее состояние этих святых, мы прославляем за
это Бога, мы ревнуем последовать им и горячо желаем, чтобы те же чувства и
мысли, кои были в них, могли быть и нашим достоянием. Посему благочестивые
сердца могут без всякого препятствия молиться всеми выражениями святых в их
песнопениях, и таким образом
17. Плодами пения является то, что человек отрешается от всего внешнего, разоряющего его, и приводится в состояние молитвенного благоговения пред Господом; душа становится возвышенной, очищенной, умягчённой и ути́шенной и более расположенной к молитве. Посему необходимо, и чрезвычайно полезно для души, правильно использовать такое настроение и по возможности сохранять и укреплять его – чрез благоговейную устную молитву, или чрез внутреннее обращение сердца к Господу в святом безмолвии и внутрь-пребывании пред лицом Его. Никак не до́лжно (как это, увы, обычно происходит) сразу после пения и молитвы снова обращать свои мысли и чувства на внешние вещи и рассеиваться в них, из-за чего несколько возгоревшаяся искра доброго устремления к Богу тотчас угасает, и все плоды пения теряются.
18. В заключение напомним то, что было сказано в начале трактата – а именно, что при использовании всех внешних вспомоществующих средств, о коих у нас шла речь, необходимо постоянно иметь в виду их назначение и цель: чтобы чрез них мы могли всё больше и больше пробуждаться, пресекать рассеянность души, собираться внутрь и отрешаться от всего тварного. Таким образом мы соделываемся способными к тому, чтобы воспринять внутреннее действование Божие в наших сердцах и дать ему в себе место, дабы чрез сие нам истинно освящаться и приуготовляться на служение Богу в духе и истине. Разумение сей главной цели даёт нам меру и устав того, как именно и в какой степени нам нужно пользоваться сими вспомоществующими средствами. Если эта цель забывается, то именно то, что может быть нам очень полезным, нередко оказывается вредным для души и останавливает нас на нашем духовном пути.
19.
Приведём пример этой меры и устава. Если душа до, или во время, устной молитвы,
пения или каких-либо других благочестивых занятий живым и действенным образом
ощутит Бога и Его соприсутствие, соприкоснётся с той или иной истиной Божией,
Его свойством, Его действием и т. п., и будет удерживаема этим в духе
– то тогда ей не просто позволительно, но она непременно должна остановить
уста, все мысли и чувства и оставить всё внешнее (насколько оно препятствует
внутреннему), дабы дать место внутреннему
20. Поистине,
это и есть цель, с которой мы сотворены и паки возрождены Христом – чтобы мы
именно таким образом, с детским доверием к Богу, общались с Ним в духе, опытно
познавали и вкушали Его спасительный свет, любовь, мир и единение с Ним внутри
себя и занимали себя только Им и Его совершенствами. Именно сюда хочет привести
нас Своими назиданиями и сокровенными привлечениями Святой Дух, – если только
мы будем внимательны к тому, чтобы хранить себя пред Ним в безмолвии и в
простоте предавать себя послушанию Его верному руководству. И тогда, как
говорит один из учителей Церкви, «вся жизнь христианина становится непрестанным
праздником, молитвой и хвалебной песнью, псалмами и песнопениями духовными»[257] – ибо живое, опытное
познание Бога и Его соприсутствия и обитания в нас (Ин. 14, 23; 2 Кор. 6, 16;
Откр. 7, 15) держит дух в постоянном детском благоговейном страхе Божием, в
поклонении Ему и в прославлении Его превысочайшего величия. Ах! сколь
Сего неизреченного преславного благословения и благодати и желаю я от всего сердца всем чтецам и певцам при употреблении ими своих добрых молитвенных книг!
МОЛИТВА
21. О Боже, столь достойный любви и
хвалы! как мало Тебя любят и восхваляют в сии тёмные времена! Ты неизреченно
близок к нам (Фил. 4, 5); мы живём, движемся и существуем пред Тобою и в Тебе
(Деян. 17, 28); Ты заботишься о нас (1 Петр. 5, 7); Ты стоишь пред
дверями нашего сердца (Откр. 3,20) и хочешь приобщить Себе наши души
(2 Петр. 1, 4). Но, ах! что же делает Твоё творение? Мы забываем
Тебя, мы оставляем Тебя, о единый всенасыщающий
Приложение I
_____________________________________
Изъяснение
некоторых положений
о вере, оправдании, писаном слове Божием
и проч.
(2 Кор. 5, 15)
Предуведомление
Некоторое время назад мне было высказано пожелание, чтобы я изложил свои мысли касательно веры, оправдания и писаного слова Божия, а также касательно иных, менее важных вещей, не относящихся к насущнейшим для человека. Хотя, как мне представляется, я уже достаточно говорил и писал об этих материях, – но поскольку меня (по настоянию многих) просили о том благочестивые учёные мужи, с коими я связан узами дружбы, то я не мог уклониться от их просьб и составил более подробное изложение сих предметов. Некоторые из моих добрых знакомых списали оное для себя; ознакомившись с этими письменными копиями, я нашёл их не во всём удовлетворительными. Посему я счёл нужным пересмотреть рукопись ещё раз, подчеркнуть главнейшее и назидательнейшее, здесь и там прояснить некоторые выражения, а также приложить для большей душевной пользы несколько молитв, – и всё сие отдать в печать, с искренним желанием, чтобы Господь не оставил мой труд без Своего благословения.
I. О ВЕРЕ И ОПРАВДАНИИ
1. Поскольку от меня требуют разъяснения тех положений, о коих я уже неоднократно (и, полагаю, весьма ясно) высказывался, то я прежде всего хотел бы выразить пожелание, чтобы ду́ши, пробуждённые к жизни с Богом, уподоблялись христианам первых времён, и больше обращали внимание на необходимейшие вещи, нежели на слова, мнения и всякие отвлечённые тонкости.
Виной излишнего интереса к теоретизированию по большей части являются учёные – которым лучше было бы подумать о том, что едва ли один из тысячи среди истинных верующих в точности понимает все их дефиниции и рубрикации; и, напротив, тысячи других людей содержат в голове слова́ истины, но живут не по истине этих слов. Предметы благочестия лучше всего изъясняет опыт. Святой Дух не всегда руководит нами в прямом соответствии с человеческими богословскими системами, хотя все Его пути – истина (Втор. 32, 4). Увы! часто составленные людьми духовные предписания служат более к разорению, чем к созиданию. Мудрый и разумный отец руководит и воспитывает своих детей не всех одинаковым образом, но в соответствии с устроением каждого: одного так, другого – иначе (1 Кор. 7, 7).
2. О вере и оправдании я писал в трактате «Предостережение от духовной поверхностности и беспечности» (например, в §§ 17–24), равно как и в других местах. Вера по большей части (без достаточных, однако, на то причин) описывается слишком сложно. Я хочу сказать о ней кратко и просто.
«Как
хорошо!» – подумают многие. – «Если вера состоит только в этом, тогда мне
беспокоиться не о чем, ибо от юности я именно так и веровал, и ныне готов
подписаться под всем сказанным». Но точно ли так? спрошу я. Веруешь ли ты всем
сим великим истинам именно
Поясню, что я имею в виду, несколькими простыми примерами. Некоего тяжело раненого человека убеждают: «Твои раны смертельно опасны; если ты промедлишь, то тебя непременно поразит антонов огонь; иди скорее к такому-то врачу, он разумеет дело; не медли, иначе будет поздно». Как я узна́ю, что этот человек поверил сему предостережению? Несомненно, если он действительно обратится к врачу и вверит себя его врачеванию. Ещё пример. Умирающему от голода бедняку говорят: «Смотри, здесь недалеко живёт один богатый и очень добрый человек, который охотно даёт всякому то, о чём его просят». По какому признаку ты поймёшь, что сей бедняк поверил твоим словам? Когда он поспешит к этому доброму богачу, объявит ему свою нужду и попросит его о помощи (конечно же, им никак не заработанной и не заслуженной). Ещё. Если бы кто-нибудь сказал нам: «Твой (или соседский) дом загорелся; беги скорее, может быть, ещё возможно его потушить», а мы, услышав это, продолжали бы заниматься своими делами, – то из этого стало бы очевидно, что мы не поверили сказанному; если бы поверили, то мы бы вскочили, помчались и попытались спасти из огня то, что ещё можно спасти[259].
«Смотри», – говорит мир сей, – «как бегают и шумят эти "духовно пробуждённые", как будто они хотят заслужить себе небо своим благочестием!» Да, любезный друг, если бы ты чувствовал, что́ они чувствуют, и веровал бы так, как они веруют, то, вне всякого сомнения, и ты также забе́гал бы и заспешил и принялся бы спасать свою душу – ибо именно ты и есть этот тяжело раненый, истекающий кровью человек; это дом твоей души горит. Посему вера есть основа и истинный движитель всех святых и подлинно добрых дел и действий. Прочти целиком 11-ю главу Послания к Евреям. Св. Апостол показывает, что поскольку упоминаемые им во всей сей главе святые свидетели имели веру, то именно поэтому они и жили, как они жили, и совершали то, что они совершали, каждый сообразно своей мере и обстоятельствам.
Итак, в
приведённом мною кратком и общем определении вера (которую, если речь идёт об
оставлении грехов, называют
3.
Оправдывающей верой не может быть то, когда я верю, что оправдан; не может быть
уверенность, что мне прощены мои грехи. Хотя Бог иногда и даёт глубокое
сердечное удостоверение такого прощения, но неверно и опасно полагать веру или
оправдание именно в этом.
4. Если
говорить об оправдании подробнее, то я нахожу в Священном Писании и в опыте
* * *
Адам был
не только собою лично; он был неким всеобщим человеком, нашим родоначальником.
Когда он пал, пали и все, родившиеся из него. И Христос совершал Своё дело
также не для Себя одного[263]; Он был
всеобщий Человек, венец всего,
И всё сие
столь несомненно и действенно, что все истинные верующие от сердца исповедают,
и могут засвидетельствовать пред другими, что поскольку Один за всех умер и был
оправдан, то и все умерли и оправданы (2 Кор. 5, 15). Бог соделал
Того, Кто не ведал ни единого греха, как бы грешником – за нас.
В силу
этого оправдания Христова, вменённого нам,
Но прежде, душа моя, остановись на
мгновенье. Изумись, поклонись и почти сию бездну премудрости, любви и
всемогущества твоего Бога, возжелавшего сотворить столь непостижимое чудо для
твоего спасения и возрождения, свершённое в Иисусе Христе. Та́к возлюбил
меня Бог, прежде чем хоть пылинка моего существа появилась на свет – о, какая
высокая честь! Так Бог продолжал любить меня, когда видел меня уже падшим,
повреждённым, погибшим – о, какое неизреченное милосердие! Так Бог возлюбил
меня, недостойного, без моих просьб, ничем не принуждённый, нисколько не
нуждаясь во мне – о, какая великая благодать! Бог даровал мне Своего
Единородного Сына, Который, став человеком, стал родным для меня, – дабы Он,
как бы понуждаемый этим родством, любил меня и заботился обо мне. Я вижу Его,
Праведника, ради моей вины и моих злодеяний (которые Он принял на Себя, как
Свои собственные) стоящего пред строжайшим судом и искупающего все мои, и всего
мира, грехи, и искупающего
* * *
5.
Это
второе оправдание, о котором говорится во многих местах Священного Писания (Justificatio fundamentalis in nobis,
in foro conscientiae[264]), есть основа и начало благочестия во Христе Иисусе,
Я не отрицаю того, что оправдание, как его представляет Священное Писание, может пониматься как некий юридический процесс. Однако нельзя подходить к делу Божию с человеческими мерками. В земном суде бывает, что человек выходит из опасного для себя положения с помощью хитрости и лукавства; что вора прощают, но сердце его, как и прежде, остаётся сердцем вора. У Бога не так. Его судебный вердикт есть державное слово, которое осуществляет то, что изречено; и тогда утишается совесть и обновляется сердце. Когда Бог оправдывает неправедного, то сей становится на путь праведности.
Где есть
покаяние и вера, там, вне всякого сомнения, есть также и это оправдание пред
судом совести, иначе вера не была бы оправдывающей верой, вера была бы не
верой. Кающаяся верующая душа именно по этому признаку узнаёт в себе основание,
за которое она может дерзновенно держаться и идти дальше. Ясно же ощущаемое
удостоверение в оправдании, как уже говорилось выше, может быть или не быть,
чувствоваться в большей или меньшей степени, раньше или позже – как угодно
Богу; но оно не есть необходимый и обязательный признак оправдания. Необходимый
и обязательный плод, и бесспорное доказательство оправдания есть новый
Сие
И не
только это; но всё наше внутреннее и внешнее освящение постоянно требует
оправдания. Наши даже и самые прекрасные одежды должны быть
Мы вернёмся к изъяснению сего при обсуждении четвёртого оправдания.
О мой Боже! Твоё непостижимое милосердие
даровало мне Спасителя, прежде чем я узнал о своём бедственном положении и
пленении; Врача, взявшего на Себя мою болезнь, которую я сам ещё не чувствовал;
Ходатая, искупившего мои неоплатные долги, о которых я и не догадывался. Но
чтобы мне подлинно уразуметь и оценить мою нищету и Твою любовь, Твоя
человеколюбивая премудрость и премудрое человеколюбие пробудили меня от моего
смертного сна, дабы я мог хоть немного увидеть ужасную, угрожающую мне
опасность, вострепетать и воззвать о помощи. Ты попустил мне заболеть
смертельною болезнью, чтобы, после того, как я издержу всё своё имение на
врачей (Лк. 8, 43), исцелить меня. Ты повелел истребовать со всею строгостью
мои долги и повлечь меня на суд, где нет места ни прощению, ни отсрочке; и
поскольку даже нечего и думать о возможности уплаты, то мне неминуемо грозил
горький, но праведный осуждающий приговор, – и в таковой крайней нужде Ты
облистал меня светом моего доселе неведомого Поручителя и Ходатая, Который предъявил
суду моё разорванное рукописание (Кол. 2, 14) и вернейшее свидетельство
совершеннейшей уплаты моих долгов Своею божественною заслугою и Кровию. О чудо!
Обвинитель отступает, умолкнув; Судия выказывает Своё полное удовлетворение – и
моё трепещущее от столь великой перемены сердце, ещё недавно почти
остановившееся во мне, в великом утешении припадает к стопам своего
божественного Искупителя, дабы всецело излиться пред Ним и погрузиться в Него.
Что мне сказать? могу ли поверить? могу ли дерзать, о мой Спаситель? Тело и
душа, сердце
* * *
6.
Освящение
и его плоды не оправдывают нас пред судом оскорблённого величия Божия (Рим. 4,
2) – и самый угодный Богу человек должен молиться:
Освящение
и его плоды иногда могут дать совести удостоверение о достигнутом оправдании
пред Богом по благодати.
В этом
третьем оправдании
Святое и
непорочное жительство верующих, как
О Спаситель мой! как бесчестит Тебя и
Твоё имя не только мир сей, но и люди, называющиеся именем Твоим! В них не
видно ничего, что было бы достойно Твоего имени, Твоего духа и Твоего учения!
Они прославляют Твои заслуги – и они же попирают их и Твою бесценную Кровь
своими ногами! Могут ли быть Твоим народом те, которые служат Тебе только
устами в определённые часы недели, а Твоим врагам и ложным богам – всем сердцем
и целыми днями? Могут ли быть Твоими чадами те, которые показывают своими
делами, что они ни в малейшей степени не являются причастниками Твоего естества
(2 Петр. 1, 4)? Живые ли ветви на Тебе, сладчайшей Лозе (Ин. 15, 1), те, кто
произращает сплошь кислые ягоды и гнилые плоды? Нет, нет, о Иисусе! кто
сознательно грешит, тот никогда
Если падение Адама и наше безумие имеют
силу соделать нас неправедными, то сколь несравненно более Твоя заслуга и
благодать сильны оправдать нас! Ах! да познает в себе христианский мир сию Твою
силу и перестанет быть – как это уже слишком давно стало обычным – камнем
преткновения и соблазна для других народов из-за своего нехристианского
жительства! Спаси Свою честь, о мой Спаситель; оправдай Своё имя – да станет
Твой народ народом праведников! Яви Свою силу и на мне, немощном и нищем, и на
тех, кто вкупе со мною предал себя благочестивой жизни! Ах! как
недостаточествуем и мы,
* * *
7.
Далее:
при всём желании человека своими силами (сколь прикровенно бы эта самость ни
прокрадывалась в его душу) стать благочестивым, святым, верным и благоговейным,
он оказывается всё более несостоятельным пред Богом. Поэтому ему ничего не
остаётся, как всё больше и больше предавать всего себя Христу, Его благодати и
Его духовному действию. Человеку надлежит всё препоручать Господу, давать Ему
место и предоставлять Ему действовать и жить в себе. «Тебе мы предаём себя
всецело, как истинные христиане[268]». Одним
словом, человек должен умаляться, а Христос в нём возрастать (Ин. 3, 30),
вплоть до того, чтобы над ним исполнилось сказанное:
Затем Бог
испытывает то Своё достояние, которое Он положил в душе – то благо, говорю я,
которое Христос произвёл и производит в душе Своим Духом. Бог признаёт добрым и
оправдывает благодатное состояние души (Рим. 8, 16; Евр. 11, 5), её освящение,
её красоту, её добродетели, ибо они – Христовы (Песн. 1, 14; Откр. 2, 17).
Он принимает её дела, как угодные Ему,
Но здесь
нужно многое очищение и освобождение души от всего, что не есть Бог и Божие,
прежде чем Христос один воцарится в душе; многое исхождение из самого себя,
чтобы таким образом человек мог совершенно
Ей,
аминь!
* * *
8.
Тем не менее, если человек хочет систематически осмыслить всё сие[269], также и то, в каком отношении к каждому из четырёх видов оправдания находится вера[270], то можно рассуждать так:
В
Во
В
В
Некоторые, столкнувшись с горестным искажением учения об оправдании (порой также и весьма неаккуратно излагаемого) в протестантских церквах, нередко (руководствуясь самыми добрыми побуждениями) доходили до того, что отрицали первые два вида оправдания, или одно второе; и всё, что Священное Писание говорит об оправдании, относили только к третьему и четвёртому его виду[271].
В наши дни, напротив, во множестве появляются люди, которые ничего не хотят слушать о двух последних оправданиях, легко переступают через второе и держатся только первого, причём в высшей степени недостаточно и поверхностно[272].
О! дал бы Бог, чтобы церковные учителя, именующие себя евангелическими, разумели Евангелие в целокупности и опытно! А то по большей части происходит так, что одни настаивают на первых двух видах оправдания, но не знают их необходимой и важнейшей связи как с возрастанием в истинном освящении, так и с единением с Богом во Христе, – другие же «утешают» всех Евангелием и призывают людей к праведной жизни, не ведя их подобающим образом ко Христу, Который един праведен.
Что
касается меня, то я при вышеизложенном изъяснении учения об оправдании, как
путеводной нитью, руководствовался Священным Писанием и духовным опытом в их
связи и единстве. Тогда само собой выводится заключение, которое, несомненно, и
должно быть сделано – а именно, что то́ намерение, какое имел Бог при
II. О ПИСАНОМ СЛОВЕ БОЖИЕМ
1. Свои мысли о писаном слове Божием, или о Священном Писании, я уже изложил в первом трактате «Пути истины», и, как мне представляется, сделал это столь обстоятельно и ясно, что умножать рассуждения уже нет нужды. Подчеркну здесь ещё раз, что я верую, что Священное Писание вдохновлено Богом, и что божественная премудрость ни в какой иной книге не открылась столь глубоко и широко, как в Библии. Всё в Священном Писании запечатлено божественным авторитетом. Оно есть безошибочное правило нашей веры и жизни. Поэтому я принимаю только такое учение и такое благочестие, которое не постыжается пред судом любого, хоть и малейшего изречения Св. Писания. Если же говорить кратко, то я могу лишь повторить уже сказанное мною в предисловии к вышеупомянутому трактату: чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в божественном происхождении сей Книги и её исключительном превосходстве пред всеми прочими человеческими книгами.
2. Если
некий просвещённый от Бога учитель, или кто-то из чад Божиих, говорит или пишет
нечто от Бога, пред Богом, во Христе Иисусе – тогда его слово тоже является
3. Здесь я должен упрекнуть многих протестантских богословов, которые, несмотря на то, что они выставляют себя великими поборниками Священного Писания, приписывают ту или иную – порой и абсолютную – степень богодухновенности и безошибочности своим символическим книгам (относительное достоинство коих, впрочем, я вполне признаю́). Ещё бо́льшим бесчинием является то, когда не рождённые свыше (Ин. 3, 3) проповедники полагают, что всю их пустую болтовню с кафедры люди должны почитать и принимать как чистое и безошибочное слово Божие, и что Дух Святой действует только через их слово. – О том, что Святой Дух действует через слово Божие в Священном Писании, равно как, опосредованно, и через слова Своих чад, я сказал выше; то, что Он неким иным образом действует в сердце, показано мною в другом месте[274].
4. О последнем нужно сказать следующее: хотя я почитаю писаное слово Божие как богодухновенное, я тем не менее вовсе не считаю, что буква Писания сама в себе имеет такую силу и благословение, что внешнее обращение с ней может дать нам жизнь. Совсем нет! Один Святой Дух употребляет сей меч, как и где Он хочет. Никакая человеческая искусность здесь не поможет; ни слушание, ни чтение, ни какое-либо иное, пусть и самое лучшее внешнее действие, не передадут нам силу Писания. Это совершает один только Дух – Он должен изречь слово Писания каждому человеку особо, как бы впервые. Посему при чтении, слушании и проповеди слова Божия прежде всего необходимы сердечное благоговение и молитва.
5. Вот всё, чем я могу дополнить уже изложенное мною в вышеупомянутом трактате. – Впрочем, воспользовавшись случаем, хочу сказать нечто в отношении тех, которые вовсе не верят в писаное слово, или в откровение Божие. Это те, кто считает совершенно достаточной так наз. «естественную религию»[275], и по этой причине именуются «натуралистами».
6. Сии
7. На необходимейшие и яснейшие истины Священного Писания они едва смотрят. Те положения, которые невозможно опровергнуть, они оставляют, как есть, но только молча переступают через них – чтобы им не протрезветь и не почувствовать беспокойство о себе. Это известные вещи. Далее: они хотят всё подвергнуть сомнению (dubia vexata[276]) – дабы усиленной работой головы заглушить это самое беспокойство. Они отыскивают в Библии некое слово, или историческое обстоятельство, или какое-либо особое действие, чудо или что-то ещё, им непонятное и для них тёмное, и подвергают эти места ожесточённой критике. Это их меч, с помощью которого они строят из себя героев: а пусть им-де, сначала докажут, – а потом они решат, могут ли (а я бы сказал, хотят ли) они веровать. Но разумно ли так поступать? Книги и мнения, которыми они утверждаются в своих сомнениях или критике, они принимают со всем желанием и без разбору; на сочинения же и на основания, которые могут разрешить их сомнения, они и взглянуть не хотят. Это честно? это добросовестно – так подходить к делу?
8. Если же сии сомневающиеся на самом деле добросовестны, то пусть они со всем тщанием размыслят над нижеприведёнными вопросами, и размыслят так, чтобы оставаться на каждом вопросе до тех пор, пока не услышишь ответ на него своего сердца:
Желательно ли, чтобы где-нибудь наличествовало несомненное откровение Божие?
Имеем ли мы в том состоянии, в каком пребываем сейчас, такое познание о Боге, о служении Ему и о том, что нам предстоит после смерти, чтобы мы с уверенностью могли следовать ему? чтобы такое познание давало нам радость и довольство в жизни и спокойствие при смерти?
Не находимся ли мы, наоборот, в отношении сих важнейших вещей в великой тьме, неуверенности и страхе, которые мы не можем развеять никаким естественным познанием или усилием?
Естественная
религия исходит из человека; это вполне допустимо. Но только мы не просто люди,
а
И что мы видим у тех народов, у которых нет ничего, кроме их естественной религии? И как выглядит у них сама эта естественная религия[277]?
Не находим ли мы в наших сердцах, мыслях, желаниях, стремлениях и делах многое, что мы сами не можем не счесть безумием, противлением Святому Духу и достойным наказания?
Можем ли мы в достаточной мере и во всякое время успокоить свою совесть по этому поводу?
Известно ли нам средство для такового успокоения?
Как мы можем освободиться от сего зла и стать счастливыми?
Или нет никакого пути или средства к сему?
(О, какая тьма! какая немощь!)
Но, может быть, Бог знает этот путь и средство – как помочь нам в таковой скорби и нужде?
И если так, то не дал ли Он нам достаточное известие об этом средстве и пути?
Не является ли это возможным? более чем вероятным? Позволяет ли мне должное представление о бесконечной благости и премудром промысле Бога сомневаться в этом?
Но где нам найти сие Божие известие? в какой стране? в какой книге?
Может быть, египтяне, греки, римляне, китайцы, турки имеют истинное известие о Боге и о служении Ему, которое я ищу? Или верное известие даёт мне книга христиан?
Не провести ли нам сравнение? Сегодня мы знаем достаточно, чему учат и учили сии и другие народы.
Я не имею здесь в виду те или иные, порой прекрасные, обще-нравственные изречения или учения, которые разумный человек сам может во множестве составить в своей голове. Мой вопрос в другом: у какого народа, в какой книге я найду наилучшее и достовернейшее известие о Боге, о служении Ему, о происхождении зла, о спасении от него и о средстве и пути, идя по которому, можно и в сей, и в будущей жизни обрести покой и счастье?
9. Пусть человек только несколько минут поразмыслит над этим вопросом, который ведь никого не может оставить равнодушным. Пусть он вспомнит прочие книги и то, что они возвещают, а потом переведёт взгляд на Библию – и даст себе обдуманный и зрелый ответ.
10. В Библии мы находим наидревнейшие сведения о важнейших, касающихся нас, вещах; это признано всеми. Но сии сведения имеют и гораздо более основательные признаки для того, чтобы им веровать, сравнительно с содержанием других книг.
Об особом величии, возвышенности, искренности и силе выражений, которые хоть сколько-нибудь внимательный читатель видит и чувствует во многих местах Писания, мы не будем даже и упоминать.
11. Меня спросят: но ведь в Библии действительно много написано о чудесах; многое кажется несообразным; многое очень темно. Ответ: речь у нас здесь не о чудесах; что же касается несообразностей и тёмных мест – то, может быть, причину этой темноты нужно искать в себе самих? Сколь многие вещи и в природе остаются для нас непонятными и тёмными!
Всё, что нам непонятно, нужно на время отложить в сторону. Поймёт ли школьник весь учебник мгновенно? Пусть выучит для начала свой урок. Итак, примем сердцем и осуществим на деле прежде всего то, что мы уже понимаем; ибо это есть то, что необходимо именно нам.
11.
Молитесь Богу, как учит вас сия Книга, чтобы Он каждодневно всё более просвещал
вас в познании Себя и Своей воли, и чтобы Он дал вам сердце любить Его Самого и
Его волю и жительствовать по ней. Та́к молитесь усердно, и не ослабевайте
(1 Фесс. 5, 17; Рим. 12, 11) – и сможете со временем не только
13. Есть
ещё один род «натуралистов», которые хотя и понимают, что Священное Писание
есть слово Божие, но для своих занятий им и для его толкования употребляют
исключительно естественный ум и человеческие средства, – это необращённые и
бездуховные богословы. Их уста могут сколько угодно разглагольствовать о Святом
Духе и о просвещении; сердце же их опытно ничего не знает о том, и если дойдёт
до дела, то оно окажется их сердцу чуждым. Скудные школьные мнения, жалкие
комментарии, или – если нужно
III. О ВОССТАНОВЛЕНИИ ВСЕГО
В своё время я написал так:
«О
Это моё
суждение о восстановлении всего, высказанное в предыдущих изданиях, не
удовлетворило ни сторонников, ни противников сего учения. Впрочем, я
предполагал это заранее. Но вправе ли кто требовать от меня, чтобы я веровал
так, как это кажется истинным другим? или чтобы я говорил то, во что я не верю?
От меня можно требовать только то, чтобы я дал отчёт, как верую я сам
(1 Петр. 3, 15); именно это я и сделал. Тем не менее обе стороны
обвиняют меня, что я как раз этого не сделал, и намеренно утаил своё истинное
мнение (вернее сказать, мнение, которое каждая сторона считает за истинное).
Однако меня обвиняют напрасно. Непосредственного откровения о восстановлении
всего я не получал. Обе партии имеют основания для своих взглядов; но основания
эти весьма зыбкие, а взгляды приводят ко многим затруднениям. Бог и Его пути
всегда и во всём достопоклоняемы, но не всегда их возможно исследовать. Для
меня совершенно очевидно, что это учение нужно отнести к таким вещам, которые
вредны для благочестивых душ, пробуждённых для жизни с Богом, ибо сии души
начинают, как с куклами, возиться с второстепенными предметами и теряют таким
образом время и силы, отвлекая своё сердечное внимание и благоговение от
Я – чадо
Отца, но не
Аминь! Аллилуия!
_____________________________________
Сила любви Христовой
Предисловие
Настоятельная духовная потребность многих людей понудила меня, вопреки моим желаниям и намерениям, в сии последние годы моей жизни вновь проводить публичные духовные беседы. Одну из таких бесед я, движимый пожеланиями слушателей, решил напечатать, дабы сделать её доступной более широкому кругу лиц.
Многим,
кто меня знает, показалось странным, что я выпускаю в свет нечто в такой форме.
Но, идя путями Божиими, привыкаешь ко всяким странностям. Я
Поскольку до произнесения сей речи у меня не было никаких намерений публиковать оную, то я, со страхом Божиим обдумывая тогда, что сказать собравшимся на пользу души, не делал письменных заметок. По окончании же речи многие мои друзья, воодушевлённые ею, пожелали видеть её напечатанной, для дальнейшего размышления над нею и для назидания других. Я не нашёл к сему особенных возражений и сразу записал беглым пером то, что изложено на сих страницах – но, конечно, не так, как я это произносил. Могу уверить читателя, что я говорил всё то, что он прочтёт, и записал в том же порядке, как это было сказано; что же касается слов, то я не мог припомнить их со всею точностью, но выражал мысли так, как они приходили мне во время писания, – что, впрочем, вполне согласно с произнесённым устно.
Те, кои со столь жёсткою ревностью (это я очень мягко говорю) препятствовали нашим собраниям, могут заключить из сей речи, хорошему или плохому делу они тогда противостояли. Любовь Христова да умягчит их сердца!
Люди же внешние, слышавшие о духовном пробуждении среди своих сограждан, да получат чрез сей малый труд возможность понять, с какими материями последние имеют дело и убедиться, что ничего, кроме чистой евангельской истины, им не предлагается.
Господь Иисус да благословит сии страницы для всех, читающих оные! Да распространит Он царство Своей любви, и да исполнится славы Его вся земля (Числ. 14, 21; Ис. 6, 3)!
(2 Кор. 5, 14)
I
1. Если
мы, возлюбленные братия и сестры, захотим увидеть наш образ – каковы мы есть по
природе и какими должны быть по благодати; как мы выглядим, пока мы ещё
И в самом деле, если бы Господь отверз нам, как Пророку, очи духа, то именно таким предстало бы пред нами широкое поле сего земного мира. И – Господи, помилуй! – не должен ли я сказать: и широкое поле нашего так называемого христианства? Во всех концах земли и во всех состояниях людей мы бы – о, горе! – не увидели почти ничего иного, кроме сплошных мёртвых костей, мёртвых сердец, мёртвых слов, мёртвых дел, мёртвого жительства, мёртвых христиан, мёртвого богослужения. И среди сего множества мёртвых костей мы бы увидели и себя – насколько мы пребываем в падше-природном состоянии.
2. Сии Иезекиилевы мёртвые кости выглядят ещё не такими сухими и жалкими, как выглядят наши сердца, доколе мы, пустые и чуждые жизни Божией, без сока и силы благочестия, лежим на земле. Кто бы мог, взирая на эти виденные Пророком кости, подумать, что когда-то они были прекрасными человеческими телами? Так и мы в грехопадении стали настолько мерзостными и чудовищными, настолько потеряли свой первоначальный образ, что в нас уже невозможно увидеть его. Никто бы и не сказал, что мы были прекрасным Божиим человеком, исшедшим некогда из рук Творца столь совершенным.
3. Хотя в
падшем человеке есть ещё жизнь, – но это такая жизнь, какая обычно бывает в
падали и мёртвых останках. В них обнаруживается не естественная им, но чуждая
жизнь; в них живут и кишат черви и насекомые. И в наши умершие для Бога души
вторглась такая чуждая, противоестественная жизнь. Не меньше, чем
многочисленные скверные насекомые, змеи и скорпионы в падали, кишат в наших
сердцах всевозможные страсти, похоти и вожделения, так что мы становимся пред
Богом, Ангелами и просвещёнными от Бога людьми поистине
4.
И кто знал нас, которых ныне коснулась благодать, несколько лет назад, год, полгода назад, в нашем тогдашнем безбожном состоянии и жительстве, тот тоже мог спросить: возможно ли, чтобы эти мёртвые кости, эти гниющие трупы вновь стали живыми людьми? Возможно ли, чтобы эти закоренелые, погружённые в суету грешники, эти отвратительные и наглые служители ада превратились в облагодатствованных детей Божиих? О, как мало и сами мы могли тогда предполагать и надеяться на таковое изменение!
5. Между
тем, именно о нас было изречено пророчество о имени Господнем; Господь послал
Своё слово и придал Своему слову силу Духа; среди нас, там, где мы живём,
6.
Конечно, да воздастся Богу благодарение и хвала и за то, что в нас вошла хоть
какая-то жизнь – ибо иначе откуда происходило бы
Да, со многими из нас произошли изменения, и весьма значительные изменения; но, возлюбленные мои, не чувствуем ли мы, не видим ли мы, как многого нам ещё не достаёт? Сердце в нашем христианском теле далеко ещё не стало подлинно христианским; мы ещё не можем истинно любить Бога, доверять Ему, прилепляться к Нему и в Нём и на Его путях обретать свою радость. Человек хочет, но не может; его сердце ещё так вяло, так холодно, так мёртво. Как легко оно теряет силы и падает на землю! Но ведь должно быть по-другому!
7. Если
нужно сдвинуть безжизненное или лежащее в обмороке тело хотя бы на несколько
шагов – о, какой труд и хлопоты проходится употреблять! с каким усилием
перетаскивается это тело! Но, возлюбленные, не происходит ли так с нами, когда
мы почти с такими же усилиями, понуждением и принуждением себя приступаем к
делу благочестия? Как долго и с каким трудом мучается человек с
8. В конце концов, можно поднять безжизненное тело и опереть его на подпорки. Но какой в этом прок, если в него не придёт душа, жизнь? То, что благость Божия даровала нам столь многие благодатные средства для нашего пробуждения, вспоможения и укрепления, мы не должны считать чем-то незначительным, но со смирением исповедовать в этом великую милость и благодеяние Божие. Но только если мы, пользуясь всеми этим средствами и подпорками, не будем главным образом иметь попечение о Христовом духе силы и любви (2 Тим. 1, 7), то хотя нам, может быть, и удастся единократно подвигнуть свою душу и подняться, как вышеописанное тело, – но это продлится не долго; мёртвая колода вновь упадёт на землю, в свою прежнюю апатию и косность.
Совсем
по-другому происходит с людьми, имеющими жизнь духа. И они могут по временам
уставать, лишаться сил и как бы засыпать; но чрез церковные собрания и другие
благодатные средства они вновь пробуждаются, напитываются и обретают
могущественную поддержку на дальнейшем пути. Тому же, кто в своём благочестии
не достигает подлинной духовной жизни, не помогут – если говорить о
сколько-нибудь длительном времени – никакие, даже самые лучшие, подпорки; без
духовной жизни они быстро теряют свою силу. Люди, ограничивающиеся только
внешним хождением в церковь и не пекущиеся о внутренней
9. Одним
словом – о, как важно, чтобы Пророк Иезекииль повторно воззвал во имя Господне
и сказал Духу:
10.
Такими живыми, действенными, святыми христианами были не только Апостолы, но и
вообще все верующие во времена Апостолов. Воззрим на сих первых горящих духом
христиан и спросим их: «Как могли вы совершить, что совершили? как могли
перенести те страдания, что выпали на вашу долю? как могли жить, как вы жили?»
На это от лица всех отвечает нам Апостол Павел словами, которым посвящена наша
сегодняшняя беседа:
11. По руководству сих изречённых Духом Святым слов мы, с Божией помощью, и рассмотрим по порядку, одно за другим, то, что касается
1) любви Иисуса Христа и
2) её божественной силы.
О Господи мой Иисусе Христе! я дерзаю свидетельствовать о Твоей чудной любви, несмотря на всё моё недостоинство и неумелость! Приблизься же к моему сердцу и возжги его; коснись моих нечистых уст горящим углем с Твоего алтаря (Ис. 6, 6), дабы я мог говорить о сей Твоей пламенной любви подобающим образом! Аминь.
II
12. Святому Духу не было угодно указать нам с точностью, ка́к нужно понимать сии слова «любовь Христова»: как любовь, которой Христос любит нас, или же как любовь, которой верующие сердца́ любят Христа. Может быть, так было задумано именно для того, чтобы мы воспринимали и ту, и другую любовь неразрывно. И в самом деле, одно здесь всецело зависит от другого, одно вытекает из другого, и в основе своей и та, и другая любовь едины. Рассудите сами: могли бы мы иметь хоть малую искру любви ко Христу, если бы Он не возлюбил нас прежде (1 Ин. 4, 19)? Любовь, которой мы можем любить Его, есть не в меньшей степени Его любовь, чем та, которой Он возлюбил нас во времени и в вечности. Итак, поскольку Христос полагает начало нашей любви Своей любовью, то и мы начнём наше рассмотрение с Его любви к нам.
13.
Христос любит нас величайшей и вернейшей
Когда мы
говорим о
14. О
удивительная теплота Христовой любви! Все мы от общения с Богом, от Его света,
любви и дружбы отпали в величайшее несчастье, нищету и ад; все мы стали больше
не друзьями, но врагами Ему, достойными уже не любви, но ненависти и гнева. Но
Бог в вечности сжалился над нашей превосходящей всякую меру нищетой; Он не
пожалел для нас ничего; Он послал для нашего спасения Своего Единородного Сына,
и в Нём явил нам Своё исполненное любви сердце. Этого не могут ни понять, ни
исследовать ни Ангелы, ни человеки; в это можно только веровать, только
благоговейно чтить и с Самим Христом восклицать:
15.
Вернейшая дружеская к нам любовь Христова понудила Его сойти с небес. (Вслушайтесь
в эту радостную дивную историю! Это не миф, но истинное событие. Вслушайтесь в
это
16. Может
ли быть мыслима более великая любовь? Не есть ли поистине Христос наш подлинный
друг во всякой скорби, даже и до смерти? И всё сие он перестрадал не «вообще»
за нас, но за каждого из нас. Та́к понимал это Апостол:
17.
Второе, о чём я сказал – что
Ты не
веришь тому, бедное кающееся дитя, что Христос так любит тебя и так на тебя
взирает? Ты думаешь, что раз ты до крайности замарал себя и по собственной воле
вверг себя во все сии горести, то Он отвернулся от тебя? Послушай тогда, что
Сам Он говорит твоей душе чрез Пророка:
18.
Часто, когда душа приступает к покаянию, она совсем не может веровать, что
Господь внимает её слезам. Но поистине, о душа, Господь слышит, как плачет
Ефрем (Иер. 31, 18-19), и отвечает на это:
19.
Христос любит нас, и хочет нас любить,
20. Мать
купает своё дитя, лелеет его, носит на руках, заботится о нём, пока оно растёт.
Всё время она чем-то занимается с ним, и её материнская любовь не утомляется от
сего. Ах! кто из нас не подумает со стыдом и сокрушением о том, ка́к
Превечный и Живой Бог – говоря по-человечески – должен возиться и мучиться с
нами, дрянными детьми! Как много хлопот доставляем мы Ему своими грехами! Не
передать словами, что́ Ему только не приходиться совершать с каждой душой,
чтобы воспитать и возрастить[280] её!
Господь Сам говорит о сей Своей деятельной, исполненной заботы материнской
любви в 46-й главе Пророка Исаии:
21.
Земная мать оберегает своего ребёнка от всякого несчастья и заботится о его
благе, насколько это в её силах. Христос, наша вечная Матерь-Любовь, хранит и
оберегает тех, кто рождён из Него, несравненно совершеннее и полнее, так что
лукавый не может коснуться их (2 Фесс. 3, 3), и даже ни один волос не
упадёт с их головы без Его воли (Мф. 10, 30; Лк. 21, 18). Всё, что происходит с
сими чадами благодати, в малом и великом, во внутреннем и во внешнем – всё
берёт на себя, всем управляет и всё устраивает материнская любовь Христова, так
что им
22. Как мало земной ребёнок заботится о том, чтобы становиться взрослым, так же мало должно заботиться чадо благодати, как ему расти, укрепляться и спасаться. Обо всём этом печётся материнская любовь Христова; послушному же чаду надлежит только пребывать на руках у матери и, молясь, веруя и любя, вкушать от её благодатной груди силу и сок для жизни и возрастания. И даже самый слабый и бедный ребёнок не должен бояться ни малейшей опасности, коль скоро он покоится в сих объятиях Христовой любви.
23. Да,
любовь порой попускает чадам благодати многоразличные испытания, искушения и
страдания – к их пользе; часто эти искушения доходят до такой степени
внутренней сухости и помрачения, что человек вопиет с Сионом:
24.
Третье, о чём мы говорили – что
25. Когда
Христос только обручается со Своей невестой, Он находит её совсем убогой, нищей
и одетой в рубище. Тогда чрез Свою любовь и святой крест Он совлекает с неё
уродливые лохмотья и одевает её в Свою праведность, вливая в неё вместе с любовью
также и Свой нрав, Свой образ и облик, дабы она всё больше была облачена в Его
смирение, Его кротость, Его чистоту, простоту, невинность и все Его
божественные добродетели. И после того, как Он соделает её чрез Себя Самого
прекрасной, – Он радуется о ней, как
И это не пустые слова или обольщение, но великое чудо любви Христовой. О, дал бы Бог, чтобы мы могли не только читать об этом в книге Песни Песней, но и познавать сию любовь в наших сердцах!
26.
Невозможно выразить словами внутренне-глубокое желание и горячее стремление
любви Христовой вновь приобрести Себе наши сердца, вновь собрать нас к Себе
(Мф. 23, 37) и соединить нас с Собой и Себя с нами навек. Ангелы и человеки не
могут уразуметь сего, а могут только во веки веков удивляться и поклоняться
Божией любви. Но и
27. Итак,
бессмертные ду́ши, сотворённые, искупленные и призванные к любви, и любви
к Богу, – смотрите (ах! чтобы только наши очи были отверсты!), ка́к Бог
любит нас во Христе, любит глубоко и сердечно! Да постыдятся все те, кто
представляет Бога неким тираном и человеконенавистником! В Боге нет никакого
гнева, кроме как в отношении зла; Бог сотворил нас не для того, чтобы
ненавидеть нас, или чтобы мы ненавидели Его, но только с той целью, чтобы нас
любить, и чтобы мы во веки любили Его. Но, увы! где сердца́, которые
подлинно отзываются своей любовью на любовь Божию? Не поразительно ли, что
28. Люди тысячекратно взывают устами: «О мой Бог! о мой возлюбленный Спаситель!» Но, ах! где при этом их сердце? познало ли оно опытно силу любви Христовой? Ибо мы не должны обольщать себя, что Христос любит нас, и обязан нас любить, некоей выдуманной, бессильной и душевредной любовью – как злых детей, не хотящих исправляться. Многие родители питают подобную безрассудную любовь к своим детям: они во всём потакают их злой воле и таким образом способствуют тому, что те ввергают сами себя в погибель. И извращённое земное естество человека желает, чтобы такой была любовь Христова и Божие милосердие: чтобы Христос позволял им наслаждаться похотью и суетой мира сего, во всём по их воле, в полном благополучии. Затем, когда придёт время умирать, чтобы они сказали Богу несколько благочестивых слов – и Он был бы столь всепрощающ, и Христос так бы их любил, чтобы они тут же, мгновенно перенеслись на небо. Но нет, безумный человек! такая любовь Христова и такой путь на небо существуют только в твоих фантазиях: у Бога мы ничего подобного не найдём. Христос, когда Он противостоит твоей воле, любит тебя несравненно больше, чем ты сам любишь себя; Он хочет лучше причинить тебе боль и страдание и исцелить тебя, нежели потакать тебе и попускать, чтобы ты устремлялся в геенну.
29. Посему любовь Христова есть отнюдь не безумное обольщение, но животворящая, творческая, могущественная сила Божия, которая действенно помогает нам восстать и не закосневать в наших заблуждениях, грехах, падшести и смерти. Она вливает в нас новую истинную жизнь, даёт нам возможность радостно, от сердца, без принуждения творить добро и соделывает нас подлинно счастливыми и блаженными. Любовь Христова есть начало, основание и душа христианства и настоящего благочестия. У кого нет любви Христовой, у того или вовсе нет никакого благочестия, или же оно выдумано и мёртво. Христос, чтобы нас спасти, должен быть близ нас; мы должны чувствовать силу Его любви у наших сердец, а затем и в них самих, и давать ей в себе место – иначе при всём разглагольствовании о любви Христовой мы останемся мёртвыми и погибшими людьми.
30.
Смотрите, как на самом деле любовь Христова действует в начале пути.
И
поистине, здесь стоит пред твоими дверями и стучит в них (Откр. 3, 20) милующий,
вечно любящий тебя Иисус. Он ищет тебя, Он умоляет тебя, как будто это Ему, а
не тебе крайне необходимо:
31. Если человек, на своё счастье, уступит сей призывающей и уговаривающей его любви, обратит на неё всё своё внимание и даст ей в себе место, то сердце его начнёт умаляться, уничижаться и сокрушаться в истинном покаянии и в поиске Божией благодати. И эти горькие и болезненные состояния сердца, в которые ввергается человек, есть тоже действие любви Христовой. По падшей природе душа очень бы хотела выкинуть всё это из себя и, как прежде, жить день за днём беззаботно, радостно и весело. Но нет, ей даётся в сердце язва, которую она не может из себя исторгнуть; душа чувствует свои грехи, свою беду, опасность своего положения, она видит теперь это на каждом своём шагу. Любовь Христова, говорю я, понуждает её к этим мыслям и чувствам, хотя душа пока ещё ничего не знает о сей любви, а только о гневе и погибели. Она услышала, узнала и восчувствовала, что именно она распяла любящего Христа своими грехами. Это пронизывает ей сердце, причиняет боль (Деян. 2, 36-37). Но то, что она должна испытать сию малую боль здесь, а не мучиться ею в бесконечно большей степени в вечности – не есть ли подлинная любовь?
Любовь Христова приводит душу в такое чувство своей повреждённости и крайней беды от него, и так смиряет её, что ей, как бы теснимой со всех сторон, ничего больше не остаётся, как только прибегнуть к сей любви Христовой и ввергнуться в неё, дабы в ней обрести своё просвещение и исцеление. И это и есть единственное намерение Бога при таких болезненных обстоятельствах – не отогнать нас от Себя или ввергнуть в отчаяние и погибель, но побудить нас искать Его любящего сердца, чтобы мы, ужаснувшись своих грехов и их последствий, покаянно возжаждали любви Христовой, Его примиряющей нас с Богом Крови, Его бесценной заслуги и вечной благодати; и не самонадеянно и бессильно вменяли их себе, но приобщались им чрез смиренное сердечное искание и воздыхание по силе Христовой любви и благодати, что́ свидетельствуется действенным успокоением отягощённой совести и умирением стеснённого сердца.
Душа,
находящаяся в таком состоянии, должна только всецело смириться, всецело укорить
себя, всецело
32.
Следующее действие любви Христовой – что
33. Любовь Христова понуждает нас не только к отвержению бесстыдства мира сего и мёртвых дел греха, но и к действенному отречению от гнездящейся в нашем сердце любви к миру и прилепления ко всему тварному; к отвержению глубоко укоренённой в нас падшей самости; к умерщвлению похоти и гнева; к принесению Богу в жертву своеволия, самолюбия и самоугождения в малом и великом, в естественном и духовном.
Каких только мрачных и страшных представлений об отвержении себя и мира не составляют себе люди! Как часто слабые, неопытные души запугивают себя им без всяких на то оснований! Они думают: «о, что это за горестная жизнь, когда ты даже ни на один час больше не найдёшь радости в мире сем! Это невозможно выдержать; а от того или этого ты и вовсе никогда не сможешь отказаться», и так далее. Ах, любезная душа! отчего же ты воображаешь своего Бога таким жестоким? Ему не нужно наше самоотвержение, оно нужно нам. Бог не таков, как какой-нибудь злорадный человек, чтобы отягощать людям жизнь и путь на небо и не давать им в мире никакой радости. Это мы, мы – глупые, слепые, беспризорные дети, которые не знают своего истинного счастья и блаженства и считают радостью и целью своих стремлений то, что в действительности является мучением, погибелью и адом. Мы – как дети, играющие с острым ножом, которые начинают плакать, когда заботливая материнская любовь повелевает им бросить этот нож. Все внутренние побуждения к отвержению себя и мира мы должны воспринимать не законнически, но как действие любви Христовой. Господь хочет уговорить нас, безумных детей, чтобы мы бросили вредоносный нож; и если ласковое уговаривание не помогает, тогда Он попускает нам порезаться – для того, чтобы мы, наконец, отказались от опасных игр с ножом. О, это есть совершенная любовь! Христос хочет обладать нашим сердцем целиком и, ведя нас путём само- и мироотвержения, устранить все препятствия к тому, чтобы соделать нас причастниками Своей истинной, сущностной, вечной радости, любви и блаженства (2 Петр. 1, 4). И чем полнее Господь вводит душу в отвержение себя и мира, чем меньше – говоря по-человечески – Он ей позволяет, тем больше таковая душа преисполняется любовью Христовой.
И
ка́к нам надлежит воспринимать понуждение к отвержению себя и мира не
законнически, а в свете любви Христовой, – та́к же нам надлежит и делание
такового отвержения совершать не законнически, но предоставить любви Христовой
подвизать нас к сему. Если в душе будет звучать только: «ты должен! должен!
должен! иначе ты навек погибнешь!», и человек своими собственными силами
предаст себя на делание отвержения – о! это будет самая мучительная жизнь,
какую только можно себе представить! Да, это правда – мы должны, или мы будем
осуждены на проклятие. Но не является ли уже начатком проклятия – всегда быть
должным и ничего не делать добровольно, от сердца? всё время долженствовать, и
никогда не мочь? Мы
Я полагаю, что говорю об этом с облагодатствованными душами, которые сердечно желают такого само- и мироотвержения, но, к их великому сожалению, находят себя слишком немощными во всём. Им я хочу сказать: не думайте так много об отвержении себя и мира, о своём долженствовании быть верными, жить свято и непорочно, и тому подобном. Только любите, жаждайте любви и подвизайтесь в любви. Любовь отрешит вас от всего, и так отрешит, что вы и не почувствуете горечь отвержения, и даже почти не будете и думать об отвержении. Думайте только, как вам любить Христа, любить всегда, любить от всего сердца, и ни в чём не противоречить сей любви.
34.
Дальше
Слабые и слепые души нередко в своём маловерии запугивают себя ожиданиями будущих внешних или внутренних страданий, искушений и я не знаю ещё каких испытаний, которые, может быть, никогда и не найдут на них. «Если, – думают они, – тебе выпадет пострадать так, как тому-то и тому-то; если ты будешь поставлен на такие же тесные и скорбные пути, как тот-то и тот-то – ты никогда не сможешь этого выдержать!» Ах, ду́ши! не изводите себя напрасными заботами и печалями! Доверьтесь любви, что она введёт вас в крест и проведёт через него. Пребывайте только в настоящем! Любовь разделяет кресты премудро; она разумеет это лучше, чем мы. Пока мы малые и слабые дети, она не наложит на нас тяжкое бремя.
То́
же, что нам приходится терпеть в настоящем, мы должны воспринимать как
исходящее непосредственно от любви Христовой, а не от чего-то иного. Христос,
претерпевая страдания, принимал их не от Иуды, не от Пилата, не от фарисеев, но
только от руки Своего Отца, как написано:
Думай не так много о кресте, как о любви Христовой. Только люби – и ты сможешь всё перетерпеть. Что не может любовь! Что только не претерпели и не перестрадали бесчисленные мученики и другие святые души – и это потому, что их подвигала на то́ любовь Христова! Во время страданий она вливает в душу всё большее разумение их смысла и неким сокровенным образом держит душу как бы пригвождённой ко кресту так, что хотя для неё это порой и крайне болезненно, но она не сходит с креста и не хочет вновь искать воздуха для своего падшего естества, даже если бы и была такая возможность.
35.
Сколь
многие теряют всякую ревность и опускают руки вследствие того, что они берутся
освящать себя сами! Ах, сердца́! нужно иное – только любить, только
соединяться со Христом чрез веру, любовь и молитву, как ветви соединяются с
лозой (Ин. 15, 4). Становится ли таким ветвям тяжело от того, что они
произращают сладкие гроздья? Нужно ли им это заповедовать, к этому увещевать,
угрожать, принуждать, подбадривать их и растормашивать? О нет; у них всё идёт
просто и легко и совсем само собой – только бы ветви пребывали на лозе и
предоставляли ей пронизывать себя её благородным соком. Тогда они зеленеют и
приносят плод, не нуждаясь для этого в чём-то другом. Смотрите, так надлежит
действовать и нам –
И
действительно, если бы было возможно, чтобы мы сами из себя становились святыми
(что на самом деле невозможно), то это была бы скудная, мёртвая и недостойная
лже-святость, которая происходила бы из человеческой воли и усилий и в которой
мы видели бы и любили бы лишь самих себя. Только любовь Христова даёт всякому
делу, добродетели и благочестию истинную жизнь, силу и действенность. Поэтому
Павел и не переставал хвалить и славить сей
36.
Внешние благодатные средства также могут пробуждать и укреплять вялую и спящую душу. Но если мы хотим, чтобы сии благодатные средства, данные нам Богом, соделывали нас всегда бодрствующими и приносящими плод, то мы должны быть непрестанно собранными в сердце и всячески внимать любви Христовой, которая, содействуя благодатным средствам, внутренне бодрит и укрепляет нас и побуждает нас ко благу в глубине наших душ.
Любовь
чужда всякой беспокойной и суетной заботы; но чужда она и всякой вялости и
сонливости. Она полагает на сердце человеку, как ему
Скажу ещё здесь несколько слов о внешней вялости и сонливости. Часто люди жалуются, что в одиночестве и в вечерние часы они быстро впадают в сон. У того, кто сильно утомлён дневной работой или телесно слаб, это может иметь естественные причины; тут остаётся только спокойно терпеть. Но я боюсь, что у многих такая сонливость происходит от отсутствия любви. Проверить это можно по тому, что человека клонит в сон в вечернее время тогда, когда говорится или читается что-то душеполезное; если же речь заходит о других вещах, которые любит его сердце, он тут же становится необыкновенно бодрым и свежим. Ах, как стыдно! Если бы мы имели немного больше любви, то мы всегда сохраняли бы бодрость!
37.
У любви всего для всех много; она богата, она милосердна, она охотно отдаёт всё, что у неё есть; и если у неё кончаются деньги или вещи, то у неё всегда есть сердце, исполненное милосердия, сострадания и готовности всячески помочь.
Кратко сказать: любовь всегда делает добро, почти не задумываясь над этим. Она совершает тысячи добрых дел, не спрашивая, должна ли она совершать добрые дела; и то, что ими она что-то заслужила, совсем не приходит ей в голову. Хотя она и много делает, но считает, что не сделала ещё ничего (Лк. 17, 10); что она только начинает (Фил. 3, 13). Смотрите – та́к действует в нас любовь Христова!
38.
Любовь не
знает никаких границ; она всегда хочет идти дальше, становиться всё праведнее,
всё вернее и угоднее Богу. Она не размышляет долго, может она или не может; она
храбро приступает к делу; она следует своему влечению, своему понуждению.
Апостол Павел продвинулся гораздо дальше всех нас; а между тем вот что он пишет
в 3-й главе Послания к Филиппийцам:
39.
Многие христиане слёзно жалуются, что их повседневные необходимые дела рассеивают их, становятся препятствием для духовной жизни и причиняют им вред. Но отчего так происходит, возлюбленные души? Не от того ли, что вы совершаете ваши дела только как нечто мирское? Когда вы сидите в церкви, или читаете что-то доброе дома или в собрании, то вы думаете, что служите Богу; а делать своё дело на поле, на кухне или там, где каждый трудится по своему положению – это для вас значит «служить миру»? О, горестное заблуждение! тогда получается, что вы обречены почти всё ваше время тратить на мирскую суету. Но это не так. Совершайте все ваши дела как службу любви Христовой, и тогда они нисколько не отвлекут вас от Христа.
Когда к
тому или иному делу нас побуждают мирские желания, излишние попечения, неверие
или прочие движения падшей природы, тогда, конечно, душа будет всё больше
помрачаться и расстраиваться. Но если к нашим занятиям нас подвигает любовь
Христова, и мы, совершая их, предоставляем ей действовать в нас так, чтобы мы
всё делали в детской простоте, в честь и славу Христа и Его любви – тогда наши
дела не будут нам препятствием к духовной жизни, но, наоборот, станут подлинным
богослужением. Именно это и имеет в виду Святой Дух, когда в послании к
Колоссянам говорит:
40.
Любовь
Христова хочет как бы водить нас на помочах, как мать своё дитя. Ребёнка,
идущего на помочах, всегда можно направить в нужную сторону, всегда можно
сдержать. Он хоть и ходит сам, и куда пожелает, но если он направится в
какую-нибудь грязь, или мать увидит на его пути нечто опасное, то ребёнок сразу
ощутит, как его что-то удерживает сзади. Подобным образом и любовь Христова
хочет водить нас, дабы мы были
41.
Да,
возлюбленные мои братья и сестры! мы не можем себе и представить, сколь
искусным учителем молитвы является любовь Христова! Она пробуждает в сердце
облагодатствованного человека бесчисленные
Любовь
Христова есть не только лучший учитель молитвы, но и сама молитва. Любовь есть
как бы всегда
Одним
словом, любовь Христова своим божественным привлечением (Ин. 6, 44) всё
больше и больше побуждает душу к совершенному и вечному единению со своим Возлюбленным
(Песн. 2, 16). Душа пьёт
42.
Смотрите, любезные мои слушатели – сие блаженство, о котором мы говорим тут
столь слабыми словами, предназначено для вас, и предложено вам во Христе;
43. О, сколь горестно и печально ослепление и неразумие большинства человеческих сердец, что они холодны к Богу и горячи в отношении земных вещей; что любовь мира сего, грехи и суета имеют на них большее влияние, чем любовь Христова! Любовь мира сего только поманит – и мы бежим к ней; любовь Христова увещевает нас так долго – и мы не следуем ей, не вверяемся ей. О, ка́к только не пленяет греховная мирская любовь большинство несчастных чад мира и не влечёт их из одного греха и порока в другой, из одной суеты в другую! Они подобны рабу, который едва осилит одну тяжкую работу, как его жестокий хозяин тут же принуждает его к другой. Сатана и мирская любовь владычествуют над такими людьми и загоняют их в ад – если только они вовремя не придут в себя и не дадут любви Христовой побудить свои души к покаянию.
44. Сего
ради, возлюбленные братья и сестры, давайте посмотрим, что любим мы, что для
нас самое важное. О чём мы прежде всего думаем, проснувшись? Что по большей
части составляет предмет наших мыслей в продолжение дня? Уже здесь можно в
общих чертах увидеть,
45. Ах, ду́ши! ах, бессмертные ду́ши! Ныне мы ещё слышим о любви Христовой; ныне она ещё возвещается, и Самим Христом предлагается нашим сердцам – кто знает, как долго? Спешите же: Христос любит нас, всех нас, грешных людей, всех, признаю́щих, что они были рабами греха и сатаны. Христос не хочет нашей погибели, Он хочет нас спасти, Он просит нас об этом – так предадим же себя Ему!
46. Если
вас не могли понудить к сему сознание своей падшести и опасности такого
состояния, Божий гнев, страх смерти и ужасного дня Суда, грозящего вечной мукой
и осуждением, – то пусть это сделает теперь любовь Христова. Да будет
47. Те
же, кто приобщился по благодати первоначальной искре любви Христовой, –
внимайте и бдите! Это есть
Мы хорошо это
знаем, тут ничего нельзя сказать; мы хотели бы
48. Мы
приближаемся к концу нашей беседы, и я хотел бы ещё раз обратить ко всем вам
слово утешения и ободрения. Выслушайте и примите в вере сие
49. Христос любит вас, юноши и девы – вас, так расположенных к любви в ваших цветущих годах. Ах, как опечалит меня, как опечалит Иисуса, если вы попустите какой-нибудь обманчивой и недостойной любви околдовать себя! Как вы повредите себе, и здесь, и в вечности, если вы обольститесь, запачкаетесь и осквернитесь суетной любовью мира сего к тому, что не имеет в себе ничего прекрасного, ничего истинно радостного и доброго; к тому, что так скоро увядает, истлевает и исчезает, как дым! Христос любит вас: хорошо ли вы это знаете? хорошо понимаете? Для Него одного даны вам ваши сердца; для Него одного так глубоко всажена в них благородная способность любить. О, если бы вы подлинно уразумели, что́ обретается во Христе и в Его любви, то вы в ту же минуту пламенно возлюбили бы сию несравненную красоту!
50.
Христос любит вас, обвиняющие себя, печальные, унывающие сердца – а вы этого не
разумеете, этому не верите. Христос любит вас – это чистая истина; а вы всё
малодушествуете. Не должно ли сие радостное благовестие заставить вас
воспрянуть? Если вы не можете по-настоящему веровать – так попробуйте же хоть
раз! дерзните хоть раз, как царица Есфирь.
51. Христос любит нас, всех, кого Он призвал. Оттрясём же наш сон, возвысим горе́ очи сердца, ответно возлюбим Христа и бодро пойдём по Его пути! Что только не делают люди из того, когда они обретут расположение короля, князя или другого какого видного человека – смертного человека, любовь которого не даёт им ничего сущностного и вечного! А нас любит Христос, Сын Божий, и любит, как Свою невесту! Будем ли мы ещё хвататься за бессмысленные пустяки сей земли? Не должны ли мы дать Его любви совершенно отвратить наши сердца от ничтожных идолов (1 Фесс. 1, 9) и от всего, что не есть Бог и Божие, и навечно обратить их к Его божественной любви? В Христовом сердце я вижу только любовь к нам; ах, как жаль, что в наших сердцах можно увидеть всё, что угодно, но не любовь Христову!
52. Но
будем надеяться на лучшее, – и закончим наше собрание тем, что ещё раз обновим
завет любви со Христом пред лицом Его. Вновь предадим и препоручим себя
Протянем же к соприсутствующему нам Господу Иисусу руки нашего сердца и с истинным благоговением воспоём:
Иисуса одного любить.
1
Всякое сердце хочет что-то любить.
Если любит оно не Иисуса, то не имеет покоя.
Моё сердце, Господи, отдано Тебе,
стремится к Тебе – прими же его.
2
Пусть надо мной смеётся весь мир –
я буду любить моего Иисуса.
К Прекраснейшему паче всякой красоты,
только к Нему одному – всё желание моё.
3
О, сколь светло и отрадно
сияние лица Твоего!
Ты приветлив, тих и радостен,
кроток и преисполнен любви.
4
Когда я ненавидел Тебя, Ты умилосердился надо мною
и излил за меня Свою драгоценную Кровь.
Ты сердечно любишь меня и поныне –
посему и я да возлюблю Тебя, моё Благо.
5
Я объемлю с Тобой Твои страдания,
Твою нищету, твоё поношение:
слава, стяжанье и всякая радость
мира сего – только мученье для меня.
6
Ни к чему иному я не хочу прилепляться,
каким бы ни казалось оно прекрасным;
я не буду безрассудно расточать силу любви,
которая принадлежит Тебе одному.
7
Не оставляй же меня! с каждым днём становись
всё дороже для меня, всё ближе моему сердцу!
Всё остальное поистине ничтожно,
и я с радостью обойдусь без него.
8
Тебе предаю я всю свою душу и любовь,
чтобы лишь тело едва касалось земли,
пока не свершится моё чистейшее стремление –
навечно соединиться с Тобой.
______________________________
___________________
[1] См. Cornelis Pieter van Andel. Gerhard Tersteegen. Leben und Werk –
sein Platz in der Kirchengeschichte (в дальнейшем –
[2] Под словом «мистика», «мистический» здесь и далее понимается христианский опыт личного богообщения, внутренней жизни человека в Боге.
[3] Жан де Бернье́р-Лувиньи́ (1602–1659) – французский мистик-квиетист. Проводил уединённую, а затем и затворническую жизнь. Не будучи священником и монахом, пользовался большим народным почитанием, проповедуя о внутренней жизни во Христе, о сердечной молитве, терпении искушений и проч.
[4] См.: Священник Д. Долгушин. Религиозная литература в круге чтения В.А. Жуковского 1840-х гг. В сб.: Жуковский. Исследования и материалы. Выпуск 2. Издательство Томского университета, 2013, стр. 215–220.
[5] Три последние немецкоязычные издания (количество их подсчитать не представляется возможным): 1978, 1993, 2004 гг. К 2019 году готовится новое, научное издание этой книги.
[6] О влиянии немецкой мистики на Сковороду см.: Чижевський Д. Фiлософiя Г. С. Сковороди. Харкiв, 2003.
[7]
Биография составлена по книгам: 1.
[8] Гейдельбергский катехизис – исповедание Реформатской Церкви, составленное в 1563 г. В 1618 г. этот катехизис включён в число символических книг Реформатской Церкви.
[9] «Продолжающаяся («углубляющаяся») реформация».
[10] «Путь истины», Трактат IV «Об отношении к особым духовным дарам, видениям, откровениям и тому подобному», § 9.
[11] По
выражению К.П. ван Анделя. См.
[12] Лабадисты – последователи Жана де Лабади (см. прим. 26); эта община к середине XVIII века практически прекратила своё существование. Гернгутеры – пиетистское движение, возглавлявшееся выдающимся религиозным деятелем, проповедником и поэтом графом Николаем Людвигом фон Цинцендорфом (1700–1760); существует и поныне. Терстеген критиковал гернгутеров за то, что они останавливались на начальных этапах обращения, считая их уже достигнутой полнотой христианской жизни (в частности, V трактат «Пути истины» посвящён разбору этого явления «поверхностного христианства»).
[13] Церковный сепаратизм – в отличие от раскола, не создание собственной параллельной «церкви», а, при номинальной принадлежности к господствующей Церкви, неучастие в её жизни. Следует отличать церковный сепаратизм от индифферентизма: первый предполагает у человека стремление к жизни во Христе, последний – лишь формальную принадлежность к Церкви.
[14] «Умное делание» – молитвенное сосредоточение всех духовно-душевных сил человека («ума и сердца», по святоотеческой терминологии) в устремлении к Богу.
[15] «Приимательный» (ц.-сл.) – принимающий (воспринимающий) действие совне без своего «активничания». Более подробно см. прим. 16 к I трактату.
[16] Ниже мы вернёмся к более подробному рассмотрению этого вопроса.
[17]
[18] Ibidem.
[19] См.
[20] Ibidem.
[21] Gerhard Tersteegen. Für Dich
sei ganz mein Herz und Leben. Gießen, 1997, стр. 7–8. См. также
[22] Исх. 4, 25–26. Здесь важна эта отсылка,
поскольку в данном отрывке говорится об избавлении Моисея (а в его лице – всех
духовно призванных людей) от того, что
[23] Подчёркнуто Терстегеном.
[24]
[25]
См.
[26] Жан де Лабади́ (1610–1674) – иезуит, перешедший в протестантизм. Крайний сепаратист, создатель сообщества «лабадистов», ожидавших скорого наступления тысячелетнего царства Христова. В своих пламенных проповедях призывал готовиться к этому очищением души и сосредоточением на внутреннем богопочитании. Оказал значительное влияние на возникновение и становление пиетизма.
[27]
[28] Географически-историческая область, часть нынешней земли ФРГ Северный Рейн-Вестфалия. Основные города: Вупперталь и Золинген. Мюльхайм граничил с Бергишской страной с севера.
[29]
[30] Готфрид Арнольд (1666 – 1714) – радикальный пиетист, мистик, историк, в последний период жизни – лютеранский пастор.
[31] См., напр., «Путь истины», Трактат VI «О различном понимании того, что́ есть благочестие и преуспеяние в нём», § 23.
[32] Geistliche und erbauliche Briefe über das inwendige Leben und wahre Wesen des Christentums von weiland Gerhard Tersteegen. Zweiter Band, III Teil. Spelldorf bei Mülheim an der Ruhr, 1799, стр. 462–470.
[33] См.
[34] В частности, он смог показать, какими источниками пользовался Иоганн Арндт при составлении своей книги «Об истинном христианстве».
[35] «Auserlesene Lebensbeschreibungen heiliger Seelen». Walzbachtal, 2017. Т. 3, стр. 3.
[36] Ср.: «Auserlesene Lebensbeschreibungen heiliger Seelen». Walzbachtal, 2017. Т. 1, стр. 14–16.
[37] См. Ibidem, стр. 10–14.
[38] См.
[39] Валентин Вайгель (1533–1588) – немецкий богослов, мистик, лютеранский пастор. Самого Вайгеля Терстеген не читал; его влияние было опосредованным, через Готфрида Арнольда.
[40] См. Валентин Вайгель. Избранные произведения. М., 2016, стр. 158; 180–181.
[41] Geistliche und erbauliche Briefe über das inwendige Leben und wahre Wesen des Christentums von weiland Gerhard Tersteegen. Erster Band, II Teil. Solingen, 1773, стр. 229.
[42] «Краткое изъяснение того, что́ есть мистика». Приложение 2 к VI трактату "Пути истины", §§ 6–7.
[43] «Vom Separatismus und der Herunterlassung». В кн.: Gerhard Tersteegen’s nachgelassene Aufsätze u. Abhandlungen. Essen, 1842, стр. 27.
[44] «Tersteegens hinterlassene Erklärung seines Sinnes, seinem Testamente beigelegt». В кн.: Gerhard Tersteegen. Ich bete an der Macht der Liebe. Gießen, 1997, стр. 44.
[45] «Ободряющее и воодушевительное послание, обращённое к... духовно пробуждённым душам в виду угрожающего им преследования». Приложение к XI трактату "Пути истины", §§ 2–3.
[46] Жанна-Мария Бувье де ла Мотт Гюйон (1648–1717) – французский мистик, одна из крупнейших представительниц квиетизма.
[47]
См.
[48]
[49] Цит. по: Gerhard Tersteegen. Geistliche Reden. Göttingen, 1979, стр. XIV.
[50]
[51] Фридрих II писал по-французски и издавал свои произведения анонимно. В немецком переводе сочинения прусского короля вышли в начале 1760-х гг. в нескольких томах. Сан-Суси (от фр. «sans souci» – «без забот») – дворец Фридриха II в Потсдаме.
[52] См. II трактат «Пути истины» «Рассуждение о границах человеческого ума в деле постижения божественных истин».
[53]
Цит. по:
[54]
[55]
[56]
[57] Цит. по:
[58] См.:
[59] Ibidem.
[60] См.:
[61] Ernst Christoph Hochmans von Hochenau Glaubens-Bekänntnüß / Geschrieben aus seinem Arrest […], б. м., 1709, стр. 5.
[62] Gerhard Tersteegens nachgelassene Aufsätze u. Abhandlungen. Essen, 1842, стр. 75.
[63] Обзор «Пути истины» составлен по следующим книгам: 1. Hansgünter Ludewig. «Mein Leben sei ein Wandern». Der Weg Gerhard Tersteegens; 2. Hansgünter Ludewig. Bücher und Zensur bei Gerhard Tersteegen (готовятся к печати). Сердечно благодарю д-ра Людевига за любезно предоставленные им материалы.
[64] «Путь истины», Трактат II «Рассуждение о границах человеческого ума в деле постижения божественных истин», Введение.
[65] Там же, § 7.
[66] См.
[67] Его восприятие для современного читателя
может быть сопряжено с некоторыми трудностями, поскольку этот трактат в
наибольшей степени погружён в контекст внутрипротестантских споров (ведущихся с
самого начала Реформации) об оправдании и освящении (то же относится отчасти и
к I приложению). См. об этом:
[68] См. прим. 12.
[69] Герлах Петерсен – современник Фомы Кемпийского, принадлежащий, также как и Фома, к «Братству общей жизни» (предреформационное духовно-церковное движение в Германии и Голландии).
[70] См.
[71] http://www.bogoslov.ru/persons/5089899/index.html
[72] «Erbreligion» – так сам Терстеген именовал
свою принадлежность к Реформатской Церкви. См.:
[73] Walter Nigg. Heimliche Weisheit. Mystische Leben in der evangelischen Christenheit. Zürich und München, 1987, стр. 308–309.
[74] Hansgünter Ludewig. «Mein Leben sei ein Wandern». Der Weg Gerhard Tersteegens (в печати), стр. V.
[75] См.: Письма о духовной жизни епископа Феофана. М, 1897, стр. 12–13 и др. Творения святителя Игнатия. Т. I, М. 1996, стр. 243–244 и мн. др.
[76] См. Начертание христианского нравоучения Епископа Феофана. М., 1895, стр. 418–423 и мн. др.
[77] Проф. А. И. Осипов. Аудиолекция. Архив радио «Радонеж», 5.08.2017 (http://radonezh.ru/radio/2017/08/05/23-00.html).
[78] См.: Творения святителя Игнатия, т. V. М. 1996, стр. 69, и мн. др.
[79] Путь ко спасению. Сочинение Епископа Феофана. М., 1899, стр. VII.
[80] Ibidem, стр. 46–48.
[81] У св. отцов встречается «внутреннее» понимание веры – см., напр. у преп. Исаака Сирина: «Под верою разумеем не основание общего всех исповедания, но оную мысленную силу, которая светом ума подкрепляет сердце и свидетельством совести возбуждает в душе великое упование на Бога, чтобы не заботилась она о себе самой, но попечение свое во всем беззаботно возвергла на Бога». Преподобного аввы Исаака Сирина Слова подвижнические. М, 1998, стр. 188. – Но, к сожалению, не это понимание определяет нынешнюю православную душепопечительскую практику.
[82] Прим. 77. См. также: Письма к разным лицам о разных предметах веры и жизни Епископа Феофана. М., 1892, стр. 167 и др.
[83] Там же, стр. 451. «Озлобить» (ц.-сл.) – стеснить, ущемить, уничижить, смирить.
[84] Известная святоотеческая максима: «Дай кровь и приими дух».
[85] Озвучивая прежде всего квиетистскую традицию – о чём мы уже упоминали выше, в начале нашего очерка.
[86] См.: Творения святителя Игнатия, т. V. М. 1996, стр. 366 и слл.
[87] См. известный рассказ митрополита Сурожского Антония о старушке, творящей непрестанную Иисусову молитву: https://azbyka.ru/otechnik/Antonij_Surozhskij/uchites-molitsja/.
[88] См.: Преподобного аввы Исаака Сирина Слова подвижнические. М, 1998, стр. 62; 104.
[89]
См. об этом:
[90] https://books.google.ru/books?id=D-88AAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false; https://archive.org/details/wegderwarheitdie00ters
[91] «Открыл, наконец, Бог глаза человека и оказал милость Свою, явив ему истину». Лактанций, книга I, гл. 1 [см: Лактанций. «Божественные установления». СПб, 2007, стр. 33-34].
[92] [Для современного читателя переводчик рекомендует
следующий порядок чтения трактатов:
[93] Готфрид Арнольд. Заблуждения и распутья. Книга 1, гл. 9. [Примечание автора. В квадратных скобках – примечания переводчика.]
[94] «Theologie deutsch», гл. 23, 24. [«Theologie deutsch», «Немецкая теология» – анонимный трактат XIV века, оказавший сильнейшее влияние на всё развитие европейской, в т. ч. и немецкой протестантской мистики. Им был чрезвычайно увлечён молодой Лютер, издавший его под своей редакцией в 1516 и 1518 гг.]
[95] [То есть тем, кто стремится достичь спасения своим умом и своими делами, а не по благодати Божией.]
[96] Достаточно посмотреть только, как по наущению злого врага гонители Церкви во всякое время тщились хитростью и насилием повреждать и уничтожать книги Священного Писания, – подобно тому, как во времена Маккавеев Антиох Епифан велел разыскивать, разрывать и сжигать книги Закона и предавать смерти всех, у кого их находили (1 Мак. 1, 56-57). То же самое происходило во времена первых христиан, например, в гонение Диоклетиана, начавшееся в 302-м году, когда против книг Св. Писания ополчались с не меньшей яростью, чем против самих исповедников Христа. Библию с ужасными угрозами требовали выдавать, её разыскивали и публично сжигали на площадях руками палачей, к великому огорчению верующих. Каким же благом должно быть то, чего так боится и ненавидит сатана! Итак, если мы размыслим о том, как Бог особым Своим промыслом вопреки всему сохранял Своё писаное слово; как многие мученики проливали кровь, желая лучше отдать на сожжение своё тело, чем книги Св. Писания, о чём с немалой пользой для души можно прочитать в мученических актах (Ruinart, Acta Martyrum, p. 355, 382, 406, 409), – то невозможно будет не восчувствовать великое благоговение пред сей божественной книгой и не убедиться, что Бог несомненно связывает с ней нечто чрезвычайно важное для спасения наших душ.
[97] «Люди, желая того, что вне их, становятся изгнанниками из отечества сердца своего. Поэтому им и даётся писаный закон – не потому, чтобы он не был написан на скрижалях их сердец, но чтобы ты, изгнанник из самого себя, мог быть объятым Тем, Кто повсюду, и вновь вернуться внутрь самого себя. Посему, что возглашает писаный закон к тем, кто оставил закон, начертанный в сердцах их? “Возвратитесь, преступники, в ваши сердца!”». Августин, толкование на Псалом 37-й.
[98] Часто можно слышать о разночтениях в Священном Писании (когда в одной древней рукописи иногда стоит одно слово, а в другой – другое). Безбожный ум всегда заключает отсюда, что раз так, то и всё в Писании недостоверно и ложно, что, конечно, смущает и вводит в заблуждение неутверждённые и слабые души. Здесь надлежит с несомненностью уверить их, что почти все эти разночтения касаются маловажных вещей и ни в какой мере не затрагивают и не затеняют сущностных истин веры, но, наоборот, лучше освещают и подтверждают их (в чём можно убедиться, читая новейшие исследования, посвящённые библейскому тексту).
[99] Сей запечатленный во внешних словах Закон Божий должен быть впечатлен в нас, то есть написан в наших сердцах Духом Святым. Св. Дух должен породить в нас и привести в действие те мысли, чувства и расположения, какие требует от нас Закон; а иначе как Ветхий, так и Новый Завет останется для нас только мертвящей буквой. Ибо поскольку Закон призывает нас к внутреннему послушанию Богу, а мы во всём находим себя нарушителями этого повеления, то Закон решительно возвещает нам проклятие, смерть и осуждение. Это поражает сердце страхом, печалью и отчаянием и только усугубляет мучительное пребывание человека в своей греховной смерти и бессилии. Но с нашим неизменённым сердцем бесполезно ревностно браться за исполнение заповедей Писания, рассчитывая на собственные силы; поэтому все требования Закона должны нас только привести к Иисусу, чтобы мы предали себя Ему со смиренной верой и прилепились к Нему, дабы Он обновил и изменил наше сердце и Сам совершил в нас требуемую Законом правду (Рим. гл. 8).
[100]
Закон о добре и зле неким образом запечатлен во всякой человеческой совести,
как о том говорится в Послании к Римлянам, гл. 2. Но Евангелие, то есть
познание единственного средства для искупления грехов и для спасения чрез
истинную веру и единение с Иисусом, даётся только из божественного откровения.
Это драгоценное слово благовествования Бог изрёк в Писании
[101] Священное Писание есть наилучшее и самое распространённое средство для обращения человека, его духовного пробуждения, укрепления и т.д. Но это не должно пониматься так, как будто Бог не может или не изволит действовать также и чрез другие средства, да и вовсе без средств. Бог нигде в Священном Писании не обязался действовать только так, а не иначе; также не связал Он себя никакими человеческими постановлениями. Его Дух дышит, где и как Он хочет (Ин. 3, 8). Не всегда есть возможность ходить в церковь или иметь в руках Библию – и однако это нисколько не препятствует богообщению. Многие праведники получают научение, утешение и укрепление от Бога, не думая в тот момент о словах Писания, – хотя всё, совершающееся с ними, наиточнейшим образом согласно с Писанием, и всегда будет согласно.
[102] Беседа 18-я. [Творения преподобного Макария Египетского. М., 2001, стр. 362.]
[103] Кассиан. Монастырские установления, кн. 5, гл. 34. [Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. Сергиев Посад, 1993, стр. 69.]
[104] Св. Нил. [Преподобный Нил Синайский. Точная цитата не установлена.]
[105] Книга 1, гл. 3 [Фома Кемпийский. О подражании Христу. Богословие в культуре Средневековья. Киев, 1992, стр. 234].
[106] [Приводимый Лютером стих отсутствует как в русском, так и в современном немецком тексте Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова.]
[107] Это опытно дознал и выразительно исповедал на смертном своём ложе богонаученный муж Андре Ривье, перенесший тяжкие телесные и душевные страдания. Та́к он молился Богу: «Ты – Учитель душ. Я научился богословию в эти десять дней, когда Ты посетил меня, больше, нежели во все прошедшие пятьдесят лет, когда я ничего в нём не понимал. Ты соделал, что я вошёл в себя самого. Доселе я был не во мне; я был в мире сем. Ныне я в школе Бога моего; Он учит меня совсем иначе, чем это делали все доктора богословия, чтению которых я отдал столь много времени. Сколько же суеты во всём, что исходит от человеческого духа!» и т.д. Ах! если бы люди отдавали себе в этом отчёт в своё время! [Андре Ривье (1572 – 1651) – пастор и профессор теологии в Лейдене, советник Вильгельма II Оранского.]
[108] [В нем.: «leidentlicher Verstand», «страдательный (то есть противоположный активному) ум». Аналогия: соотношение действительного и страдательного залога в грамматике. Для перевода употреблено славянское слово, которое шире, чем русское «принимающий». «Приима́тельный» – принимающий (воспринимающий) действие совне без своего содействия. Со стороны принимающего требуется лишь несопротивление тому, что даётся и «освобождение места» для принимаемого дара.]
[109] «Допустим, у нас есть корабль, равномерно нагруженный, снабжённый рулевым, гребцами, канатами и снастями, якорем и всем прочим, но нет ветра: какой будет прок во всём этом прекрасном снаряжении, если ему на помощь не придёт дуновение ветра? Так и когда мы образованы, глубокомысленны, красноречивы, умны, но нет при этом Святого Духа, то не будет от всего этого никакого толку». Иоанн Златоуст, «О Святом Духе».
[110] «Если ты имеешь Духа Господня, то знание иностранных языков будет тебе весьма полезно, ибо чрез сие ты сможешь иногда понять некоторые места Писания несколько легче и скорее. Но Тот же Самый Дух может дать, а часто и даёт, лёгкое уразумение Писания само по себе и без всяких языков... Ибо если ты не имеешь Самого Духа Божия, то все твои языки останутся для тебя мёртвой буквой, и никогда не может быть так, чтобы только при помощи языков ты понял духовный смысл хотя бы одного стиха Библии». Франсуа Ламберт. «О пророчествах, научении и языках», трактат II, гл. 5. [Франсуа Ламберт Авиньонский (1486 – 1530) – гессенский реформатор, профессор Марбургского университета.]
[111] Франциск Роуз, «Небесная академия», гл. 7. [Франциск Роуз (1579 – 1659) – видный английский политик и религиозный деятель, представитель пуританства.]
[112] «Чтобы верой и сердечным зрением увидеть, услышать и уразуметь то, что ученики Господа духовным образом говорят, понимают и делают, необходимо иметь новое око, новый слух, новое сердце». Климент Александрийский. Строматы, кн. 2.
[113] Исповедь, кн. 12, гл. 25 & 30. [См. Блаженный Августин. Исповедь. Киев, 1998, стр. 703; 710.]
[114] Исповедь. Кн. 3, гл. 5. [См. Блаженный Августин. Исповедь. Киев, 1998, стр. 502.]
[115] [См. прим. 19. Точный источник цитаты не установлен.]
[116] «Любовь есть цель и конец Закона. Посему, если ты не можешь прочитать всю Библию, то сохрани любовь – и в ней ты обрящешь всё божественное познание». «Кто думает, что он уразумел Писание, но не научился при таковом разумении любить Бога и ближнего, тот совсем ещё ничего в Писании не понял». Блаж. Августин. Проповеди на Господские праздники, 39; О христианской науке, кн. 1, гл. 36.
[117] [В некоторых изданиях «Пути истины»: «чистом».]
[118] Tomus novem, Hallae, Folio 162. [Мартин Лютер. Том 9-й, стр. 162. Галле, 1740–1753].
[119] «Чтение внешней буквы напитает человека совсем мало, если он не почерпнёт из сердца изъяснение и внутренний смысл читаемого». «Райская лествица», гл. 4 [средневековый сборник изречений святых], в писаниях свв. Бернарда и Августина.
[120]
[Терстеген здесь полемизирует с общепринятым переводом Ин. 5, 39:
[121] «Как я уже говорил, так увещеваю снова: если среди твоих размышлений над Писанием придёт Святой Дух и Сам начнёт проповедовать в твоём сердце Своими светоносными и ясными мыслями, то воздай Ему честь, оставив твои уже сложившиеся суждения. Утишься и внимай Тому, Кто проповедует лучше, чем ты; и что Он возвестит тебе, то запомни и запиши, и так познаешь ты многие чудеса». Лютер, Альтенбургское издание, том 6, стр. 473.
[122] Фома Кемпийский. Четыре книги о подражании Христу. Кн. 3, гл. 2. [Частично использован перевод А. Н. Панасьева в изд.: Фома Кемпийский. О подражании Христу. Богословие в культуре Средневековья. Киев, 1992. Слова в скобках вставлены Терстегеном.]
[123] [Здесь и в аналогичных местах (§§ 3, 5, 6) употребляется термин Theosophie. Терстеген в примечании к § 3 разбирает употребление этого термина древними («теософия – опытное познание Бога и божественных вещей») и новыми церковными писателями (здесь «теософия – происходящая из божественного откровения и созерцания истинная философия или метафизика»). Заканчивает своё примечание Терстеген неодобрительным упоминанием, что в его дни под этим словом часто понимается школьное богословие. Поскольку сегодня термин «теософия» воспринимается совсем иначе, чем во времена Терстегена, переводчик несколько изменил терминологию (с полным сохранением смысла) и опустил авторское примечание к § 3.]
[124] [Редакторские заголовки разделов взяты из издания: Gerhard Tersteegen. Ich bete an die Macht der Liebe. Eine Auswahl aus seinen Werken. Gießen, 1997, S. 155.]
[125] Дух преимуществует пред душой, согласно словам Апостола (1 Фесс. 5, 23).
[126]
[Втор. 32, 28:
[127] [По ц.-сл. переводу.]
[128] [См. прим. 16 к первому трактату.]
[129] Г-н профессор Витсиус называет его «новым даром души», духовным, небесным, божественным даром, который только и делает нас способным к созерцанию духовных, небесных и божественных вещей. См. его «Письменное рассуждение к Ульриху Хуберу», [Утрехт, 1687,] стр. 40, 41. [Герман Вистиус (1636 – 1708) – пиетист, профессор теологии в Утрехте и Лейдене].
[130] [Поскольку дальше речь идёт о Св. Писании, то под «святыми» здесь скорее всего имеются в виду пророки и апостолы.]
[131] «Учёные, – говорит "христианский Цицерон", Лактанций, – привыкшие к изящным и гладким оборотам речи, презирают незамысловатые и простонародные слова Божественного Писания как нечто низкое, ибо они ищут лишь услаждения своих чувств... Не мог ли Бог, сотворивший ум, голос и язык, Сам говорить цветисто? Но нет, наоборот, по Его премудрому изволению всё устроилось так, чтобы божественные вещи были высказаны словами без румян и белил, дабы, что Он изрёк ко всем, и было понято всеми». Лактанций, «Божественные установления», т. 6, стр. 21.
[132]
[Здесь расхождение между русским и немецким текстом Библии. В переводе Лютера:
[133] [Ангелус Силезиус, стихотворение «Пресвятая Троица».]
[134] Маргарита фон Бауне. [Терстеген, «Жизнеописание святых душ». Эссен, 1786, т. 3, стр. 33].
[135] [Благочестие (греч.)]
[136] [Оглавление всех разделов трактата взято из переведённой и опубликованной Терстегеном в 1727 г. книги Жана де Лабади «Руководство к истинному благочестию» (настоящий трактат первоначально был предисловием к этому изданию).]
[137] См., напр., д-р Шпенер, «Природа и благодать», и др. [Филипп Якоб Шпенер (1635 – 1705) – лютеранский богослов и проповедник, один из основателей пиетизма.]
[138] [Здесь Терстеген отсылает читателя к само́й книге Жана де Лабади «Руководство к истинному благочестию», предисловием к которой, как уже сказано, первоначально был данный трактат.]
[139] [В оригинале игра слов: первые буквы слов заключительной фразы «Gottseligkeit Trachtende Seele» («стремящаяся к благочестию душа») составляют инициалы автора – G. T. S.]
[140] [Прелесть (от слова «лесть») – святоотеческий термин, означающий самообман, самообольщение, сочетаемое с лживым, «льстящим» воздействием демонических сил; состояние, в котором человек считает себя угодным Богу, идущим по Божьему пути, исполняющим Его волю и т.п., в то время как это совсем не так.]
[141] [Пробный (испытательный) камень (Probierstein) – твёрдый камень из кремнистого сланца. В средние века его использовали для выяснения того, содержится ли в металлическом сплаве серебро: им наносилась глубокая царапина, заполнявшаяся смесью азотной кислоты и бихромата калия. Если эта смесь окрашивалась в красный цвет, то это значило наличие серебра в сплаве.]
[142] [См.: Творения преподобного Макария Египетского. М., 2002, стр. 308.]
[143] [Случившаяся вскоре Французская революция и последующая коренная перемена образа жизни в Европе вполне подтвердили эти пророчества Герхарда Терстегена.]
[144] [См. § 6.]
[145] [Йодокус ван Лоденстейн (1620 – 1677) – голландский богослов и проповедник Реформатской Церкви. Один из крупнейших представителей так наз. Nadere Reformatie (движения «дальнейшей реформации»), требующей всё более глубокого укоренения повседневной жизни в Евангелии.]
[146] [Разделение текста и подзаголовки взяты из книги: Gerhard Tersteegen. Ich bete an der Macht der Liebe. Gießen, 1997, S. 226.]
[147] [Имеются в виду воззрения гернгутеров. См. предисловие. «Духовное пробуждение» («Великое Пробуждение») – массовый интерес и обращение людей протестантской Европы и Северной Америки к внутренней жизни о Христе в первой половине XVIII в.]
[148]
Оставление наших грехов чрез примирение с Богом во Христе Павел называет
[149] И в конце сего трактата многое об этом ещё будет сказано.
[150] Augustin, in Libro proposit. ex Epistola ad Romanos [Августин. Рассуждения о Послании к Римлянам. См. Early Christian literature series, т. 6. Chico, Calif., Scholars Press, 1982].
[151] [Социнианство (по имени Фауста Социна, 1539 – 1604) – одна из протестантских сект, отрицающая традиционное церковное учение о Троице, о первородном грехе и т. д.]
[152] Впрочем, не все протестанты так считают. Многие учёные мужи, как среди лютеран, так и среди реформатов [здесь Терстеген перечисляет ряд имён своих современников], трактуют эту главу именно как описание человека, состоящего под Законом.
[153] Так называемым «полупелагианам» вменяют в вину (правильно или нет – не будем здесь исследовать), что они учат, что в человеке могут быть и природные, естественные приуготовления к принятию благодати. Но я, вкупе с другими реформатами [здесь Терстеген перечисляет имена современных ему богословов], утверждаю, что эти приуготовления производит в человеке Бог. Если же некоторые богословы считают иначе, то это происходит от того, что термин «новое рождение» понимается ими по-другому, как это показывает проф. Витсиус [см. о нём прим. 7 ко второму трактату].
[154] Augustinus, Ad Simplcianum [«De diversis quaestionibus ad Simplcianum»], Liber I, Quaestio 2.
[155] То есть когда человек становится совершенным христианином в немногие часы или дни. Впрочем, никак нельзя отрицать, что начатки решительного обращения к Богу могут произойти и в самое краткое время.
[156] [Здесь автор полемизирует с мнением, что через одно только искреннее произнесение этих слов совершается всецелое обращение человека ко Христу.]
[157] «Вера заключается не в сладком вкушении утешений, но в твёрдом прилеплении к Богу и во всецелой и абсолютной приимательной покорности Ему, чрез что мы предаём и предоставляем себя чистому Божьему благому действованию». Воэтиус, Аскетика, гл. IV, стр. 157. [Гисберт Воэтиус (1589 – 1676) – нидерландский пастор и богослов, профессор Утрехтского университета, один из ведущих представителей движения «Nadere Reformatie».]
[158] [В оригинале «Tat». Протестантские мистики (Вайгель, Арндт и др.) разделяли «Werk» и «Tat». «Werk» – «дело», совершаемое человеком самостоятельно; согласно протестантской догматике, какие бы дела («Werke») человек не совершал, это не спасает его, ибо спасение совершается только верой («sola fide»). «Tat» – более широкое понятие; не дела, а действование как таковое, «новое послушание», как его понимает Аугсбургское исповедание (Артикул VI), первоначальный импульс которого – вера и благодать Божия (sola gratia).]
[159] Климент Александрийский, Quis dives salvetur, гл. 27 [«Увещевание к богачу по Мк. 10, 17‑31»].
[160] Leeven des Geloofs, стр. 6. [Ричард Бакстер (1615 – 1691) – английский духовный писатель, предшественник пиетизма, пастор Англиканской Церкви, гонимый ею из-за его принадлежности к пуританизму.]
[161] [Имеется в виду уверенность «проповедников нового евангелия», что они уже раз и навсегда «омыты Кровию Агнца».]
[162] [Здесь в оригинале – «gute Werke» (см. прим. 14).]
[163] [То есть веру, её действования, оставление грехов, оправдание и т. д.]
[164] «Я верую вместе с Безой (говорит реформат, профессор Болё), что не следует особо беспокоиться о том, что именно – оправдание или освящение – нужно ставить впереди и какой порядок здесь устанавливать, когда по сути оные всегда вкупе, и никогда не могут быть отделены друг от друга». [Людовик ле Бланк де Болё (1614 – 1675) – проповедник и профессор богословия в Кальвинистской академии в Седане (северо-восточная Франция). Теодор Беза (1519 – 1605) – швейцарский реформатор, сподвижник и преемник Кальвина.]
[165] [Здесь Терстеген полемизирует с мнением, что единократный акт «принятия Христа», «принятия Евангелия» является достаточным для получения нового рождения и совершенной духовной жизни.]
[166] Святой учитель Церкви и мученик Ириней, живший совсем близко к апостольскому веку, пишет, что уже в его время еретики, с дерзостью и коварством противясь истине, утверждали именно то, что – увы! – позволяют себе говорить некоторые в наши дни: что Апостолы смешали со словами Спасителя вещи, которые-де являются не Евангелием, а Законом («Против ересей», кн. 3, гл. 2).
[167] [Автор полемизирует с той точкой зрения, что никаких искушений после мгновенно совершившегося «нового рождения» уже не должно быть.]
[168] Образ действий тех, кто Иудейским образом хочет удовлетворить Богу и своей совести внешними вещами, груб и очевиден. У тех же, кто, пробудившись к жизни с Богом, состоит под воспитанием Закона, всё это совершается более сокровенным образом. Кажется, что «подзаконничество» постепенно уходит, что его больше нет; но на самом деле оно продолжается гораздо дольше, чем это представляется, до тех пор, пока человек, уже совершенно измучившись под тяжестью и трудом Закона, не приходит ко всецелой алчбе и жажде Христа, решительно отвергая всё остальное.
[169] [То есть «объективное» оправдание и духовные чувства.]
[170] [Терстеген критикует здесь ту точку зрения, что обращать грешников следует, говоря им только об оставлении их грехов во Христе, не «запугивая» их самоотвержением, борьбой с грехом и прочим «законничеством».]
[171] Если здесь возразят, что Христос Сам есть путь (Ин. 14, 6), то это будет пустым словопрением. Сказанным мною слова Христа не отрицаются, но, наоборот, утверждаются.
[172] [То есть в том, что человек хочет спастись своими собственными усилиями.]
[173] [То есть изъятие христианина из-под власти падшей природы (Кол. 1, 13).]
[174]
[Так в немецкой Библии:
[175] На
эти споры можно посмотреть совсем другими глазами, когда, например, одно чадо
Божие, вкусив благодатью Христовой примирение с Богом, от полноты сердца говорит
о «Христе для нас», так что может показаться, что человек не обращает внимание
на прочие стороны благодатного Христова посреднического служения, – а другое
чадо Божие, напротив, столь сильно входит в уподобление смерти Христовой или во
внутреннее общение со Христом в любви, что ни о чём больше не может говорить,
как о «Христе в нас», так что может сложиться впечатление, что тайна примирения
и искупления им забыта, хотя на самом деле она лежит в основе его жизни. Тогда
такая разница в восприятии дела Христова объяснима и оправдана. Но человек,
желающий точно знать христианское учение,
[176] Смотри Приложение III, [§ 14].
[177] [Терстеген приводит здесь этот отрывок из письма, чтобы подчеркнуть, что внешняя вера в совершённое Христом примирение с Богом и проповедь того, что как только человек «принимает» это примирение, так тут же вся христианская жизнь совершается во всей полноте, – является «знанием Христа по плоти», противоречащим апостольскому учению.]
[178] [Св. Иустин, философ и мученик. Творения. М., 1995, стр. 150. – Текст, приводимый Терстегеном в этой и во всех нижеследующих цитатах св. отцов, не всегда эквивалентен русскому переводу.]
[179] [Там же, стр. 176–177.]
[180] [Там же, стр. 202.]
[181] [Там же, стр. 324.]
[182] [Там же, стр. 356–357.]
[183] [Там же, стр. 381–382.]
[184] [Перевода на русский язык этого приписываемого св. Иустину послания нет.]
[185] [Св. Поликарп Смирнский (ок. 70 – 156), ученик св. Апостола Иоанна Богослова.]
[186] [Св. Ириней Лионский. Творения. М., 1996, стр. 344–345.]
[187] Это выражение, по всей видимости, Ириней заимствовал у св. мч. Иустина, который то, что мы обозначили как «существенное в Законе», называет тем, «что по природе (всегда) хорошо, свято и справедливо» [см. цитату выше, в § 3; прим. 36].
[188] [Св. Ириней Лионский. Творения. М., 1996, стр. 346–347.]
[189] [Там же, стр. 347–348.]
[190] [Там же, стр. 348.]
[191] [Там же, стр. 348–349.]
[192] [Там же, стр. 356.]
[193] [Там же, стр. 357.]
[194] [Там же, стр. 434–435.]
[195] [Там же, стр. 435.]
[196] [Там же, стр. 437–438.]
[197] «Книга об одежде девственниц».
[198] [Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского. М., 1999, стр. 192.]
[199] [Там же, стр. 195.]
[200] [Там же, стр. 196.]
[201] [Там же, стр. 198.]
[202] [Там же, стр. 204.]
[203] [Там же, стр. 349.]
[204] [Там же, стр. 350–351.]
[205] [Там же, стр. 353–354.]
[206] Augustin. Lib. III ad Bonifac. contra duas Epist. Pelagianor, Cap. 2.
[207] Augustin, ibid. Cap. IV.
[208] [Вседовольный (ц.-сл.) – богословский термин, означающий обладание всем, полноту всех благ, не имение нужды ни в чём.]
[209] Конечно, нельзя отрицать того, что на особые ступени святости и богообщения Бог возводит избранные души по Своему особому промыслу. Но это не значит, что полнота христианства доступна только немногим: если бы каждая душа познала в себе Божий замысел о человеке и с верностью откликнулась бы на призыв Божий, то все люди стали бы святыми.
[210] [См. прим. 16 к первому трактату.]
[211] [«Прии́скренне» (ц.-сл.) – теснейшим, ближайшим образом.]
[212] [См. Предисловие, прим. 30. В нижеследующих параграфах Терстеген излагает концепцию истории Церкви, которую развивал Арнольд.]
[213] Таких восхвалял мученик Иустин в своём послании Императору (около 130 года): «Есть среди нас много мужчин и женщин, лет шестидесяти и семидесяти, которые, из детства сделавшись учениками Христовыми (Мф. 19, 11-12), живут в девстве; и я готов указать таких из всякого народа» (Апология I [см. Св. Иустин, философ и мученик. Творения. М., 1995, стр. 44. Текст, приводимый Терстегеном в этой и в нижеследующих цитатах св. отцов, не всегда эквивалентен русскому переводу]). – Другой церковный писатель, живший вскоре после Иустина, возвещал: «Между нами найдёшь даже многих и мужчин и женщин, которые состареваются безбрачными, поскольку они уповают, что так они теснее соединятся с Богом» (Афинагор. Апология [см. «Афинагора Афинянина прошение о христианах». В кн.: Ранние отцы Церкви. Брюссель, 1988, стр. 446]). – И Августин писал: «Теперь никто уже не удивляется целым тысячам юношей и дев, воздерживающихся от брака и проводящих девственную жизнь». Augustin, De vera religione, гл. 3 [(«Об истинной религии»). См.: Блаженный Августин. Творения. М., 1997, стр. 6]. Читай также у Арнольда в «Изображении жизни первых христиан», кн. IV, гл. 3 [см.: Gottfried Arnold. Wahre Abbildung der ersten Christen nach ihren lebendigen Glauben und heiligen Leben. Leipzig, 1740, стр. 534–544].
[214] Об этом также читай у Арнольда в «Изображении...», кн. II, гл. 7 [там же, стр. 231–238].
[215] Это можно ясно увидеть в жизнеописаниях древних отцов Антония, Илариона и прочих, в особенности же в писаниях Макария, Ефрема, Нила (каковые писания имеются и на немецком языке), также у Кассиана, Лествичника и др.
[216] [«Catalogus testium veritatis» – исторический труд Флация. Матиас Флаций (Флациус) (1520 – 1575) – деятель ранней Реформации, богослов, историк. Его богословские взгляды частично осуждены «Формулой согласия» – одним из важнейших вероучительных документов Лютеранской Церкви].
[217] [Gottfrid Arnolds Historie und beschreibung der Mystischen Theologie, oder geheimen Gottes Gelehrtheit, wie auch derer alten und neuen Mysticorum. Frankfurt, 1703, стр. 339–343.]
[218] [О понятии «мистика» см. Приложение I и II к настоящему трактату.]
[219] Некоторые сведения о таковых недавно собраны и изданы в сочинении «Жизнеописания святых душ». [Терстеген имеет здесь в виду составленный им в 1730-е годы трёхтомник, содержащий описание жизни 26 католических подвижников и подвижниц. См. Gerhard Tersteegen. Auserlesene Lebensbeschreibungen Heiliger Seelen. 3 Bände. Essen, 1785.]
[220] [То есть получившие дар оправдания Христова; центральный пункт споров между католиками и протестантами.]
[221] Смотри у Готфрида Арнольда в «Мистическом богословии» гл. 8, § 38 [см. цит. изд. в прим. 10; стр. 215–216], и в Sophae Praefet. num. 7 [источник не установлен].
[222] Среди реформатов: [Гейсберт] Воэций, [Йодокус] Лоденстейн, Франциск Роуз, [Пьер] Пуаре и др. [Терстеген называет здесь их отдельные произведения.] Среди лютеран: Лютер, Иоганн Арндт, [Август] Варениус, [Христиан] Хобург, предисловие Якоба Шпенера к Таулеру, «Мистическое богословие» [Готфрида] Арнольда, [Эберхард] Вайсман [здесь Терстеген также упоминает сочинение последнего], «Мистическое богословие» Алетофила [(Вольфа фон Меттерних)] и др.
[223] «Цвет отрасли церковной, высокое украшение духовной благодати, весёлая природа, чистое и неповреждённое создание хвалы и чести (Христа и Его Церкви), образ Божий, соответствующий святости Господа (Иисуса), – это светозарнейшая часть стада Христова». Так именует святой мученик Киприан дев, посвятивших себя Богу в «Книге об одежде девственниц» [Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского. М., 1999, стр. 193], каковое определение высокоучёный муж Сандеус с полным основанием относит к мистикам в своём Предисловии к «Мистическому богословию» [Максимилиан Сандеус (Maximilian Sandaeus, 1578–1656) – голландский богослов, иезуит, ректор епископской семинарии в Вюрцбурге].
[224] Letters Vie illum. Письмо 35, стр. 283 [источник не установлен. Настоящий трактат, как уже упоминалось, первоначально составлял предисловие к составленной Терстегеном книге Берньера-Лувиньи «Сокровенная жизнь со Христом в Боге»].
[225] [См. прим. 31 к пятому трактату.]
[226] [Отголосок весьма распространённого в реформатском пиетизме хилиазма – учения о тысячелетнем царстве Христа на земле перед окончательным концом света (в целом Терстеген не придерживался этого учения).]
[227] И не только они: у реформатов богопросвещённый проповедник Лоденстейн в своём сочинении «Созерцание Сиона», стр. 42 и слл., выступает в защиту древних мистиков, а у лютеран г-н профессор Вайсман в «Церковной истории», т. 2, стр. 251 и слл., вступается за мистиков нового времени. [Пьер Пуаре (1646-1719) – французский богослов-реформат и философ, мистик. С 1680 г. проживал в Голландии, занимаясь обширной книгоиздательской деятельностью. Йодокус ван Лоденстейн – см. прим. 1 к пятому трактату. Эберхард Вайсман (1677–1747) – пиетист, профессор богословия в Тюбингене.]
[228] Именно поэтому человеку совсем не нужно переходить из одной церкви в другую на том основании, что, как он слышал или прочитал, в другой церкви «больше святости или духовной жизни». Это было бы, несомненно, большим и опасным неразумием.
[229] [См. Предисловие, прим. 13.]
[230] «Энтузиаст», собственно, значит: тот, кто имеет божественное побуждение и вдохновение. [В терминах раннепротестантских споров «энтузиасты» – то же, что и «мечтатели» или «спиритуалисты», то есть все те, для которых источником богопознания и богообщения служили прежде всего не Священное Писание и церковные Таинства, а личный внутренний религиозный опыт: «внутреннее слово» и т.п. Важнейшая символическая книга Лютеранской Церкви, «Формула Согласия», определяет энтузиастов так: «Энтузиасты… воображают себе, что Бог без всяких средств – без слышания Божественного слова и без отправления Святых Таинств – привлекает к себе людей, просвещает, спасает и оправдывает их» (Детальное изложение, Артикул II. Книга Согласия. Фонд «Лютеранское наследие», 1998, стр. 669).]
[231] [Пелагиане – последователи Пелагия (V в.), утверждавшего, что первородный грех не изменил природы человека, поэтому для спасения достаточно его собственных усилий. Социниане – см. прим. 7 к пятому трактату.]
[232] [Церковная песнь из ежевоскресного богослужения Лютеранской Церкви «Liebster Jesu, wir sind hier, / Dich und Dein Wort anzuhören» («О Иисусе, все мы здесь, / чтобы услышать нам Тебя и Твоё слово»), 2-я строфа. Автор – Тобиас Клаузнитцер (1618–1684)].
[233] [Здесь имеется в виду не «теософия», как она мыслится сегодня – оккультизм в духе Е. П. Блаватской, а теософия в понимании древних – как «богомудрие», «богознание». В «Ареопагитиках» термин «теософия» равнозначен термину «теология». См. также прим. 1 ко второму трактату.]
[234] Упомянутый выше богопросвещённый проповедник Лоденстейн во всех подробностях доказывает это в одной из своих книг.
[235] См. об этом у Иоганна Арндта, «Об истинном христианстве», книга III, гл. 12.
[236] [См. прим. 16 к первому трактату.]
[237] [«Все добродетели язычников – только блестящие пороки»; фраза, приписываемая блаж. Августину. Цит. по: Лев Шестов. Сочинения в 2-х томах. Том 1. М., 1993, стр. 178.]
[238] [См. прим. 1.]
[239] [«Без Твоего воления человек беспомощен». Слова из средневекового гимна на праздник Пятидесятницы «Veni, Sancte Spiritus».]
[240] [Падшей, повреждённой в грехопадении.]
[241] Здесь я говорю об учёных мира сего, которые думают достичь познания Бога и Его истины посредством сухих спекуляций и суетной деятельности своего падшего рассудка, без просвещения свыше. Они губят своё время, изучая и исследуя великое множество никому не нужных тонкостей, бесполезных мнений, посторонних обстоятельств и всяких второстепенных вещей, которые совершенно не относятся к делу. Впрочем, истинную учёность и благочестивых учёных, кротких и смиренных сердцем, до́лжно высоко чтить. См. Фома Кемпийский. «О подражании Христу», кн. 1, гл. 2–3.
[242] [Разбивка текста на части принадлежит переводчику.]
[243] Способность души испытывать радость и покой, иначе именуемая совестью, ощущением Божьего к себе благоволения, и т. д.
[244] Это нужно понимать и здраво разуметь не в каком ином, как только в следующем смысле: частные совершенства отдельного творения ум может обособить, измерить, разграничить и понять. Бог же есть в высочайшей степени простая Сущность; Он не есть то или иное частное совершенство, но всецелое благо и всецелое совершенство, в неразделяемом и неуразумеваемом единстве.
[245] [Перевод по Септуагинте.]
[246] [См. прим. 1 к шестому трактату.]
[247] [См. прим. 2.]
[248] [Нумерация параграфов в третьей части трактата в немецких изданиях отдельная. Переводчик использует сплошную нумерацию на протяжении всего текста.]
[249] Сии молитвенные воздыхания заимствованы из предисловия к книге «Богословие любви» её французского издателя [речь идёт о предисловии кальвинистского богослова, философа и пиетиста Пьера Пуаре (1646–1719) к изданной им в Амстердаме книге «Богословие любви, или жизнь и сочинения св. Екатерины Генуэзской», 1691 г.].
[250] Исповедь, книга IX, гл. 6.
[251] [Ex opere operato – католическое учение, согласно которому Таинства совершаются в силу совершённого действия как такового, если правильно соблюдены все соответствующие условия.]
[252] [Пс. 129, 1.]
[253] [Хорал (церковный гимн) Иоганна Франка «Jesu, meine Freude» (1650).]
[254] [Хорал Иоганна Каспара Шаде «Mein Gott, das Herz ich bringe dir» (ок. 1690).]
[255] [Gesangbuch – немецкий традиционный сборник духовных гимнов, расположенных по рубрикам: церковные праздники, общественные и личные духовные потребности и т. п. Вручался вместе с Новым Заветом каждому члену Церкви при конфирмации.]
[256]
[Так в немецкой Библии. Русский текст:
[257] Климент Александрийский. Строматы, книга VII.
[258] [Строка из хорала Пауля Сператуса (1484–1551) «Es ist das Heil uns kommen her».]
[259] О вере ещё будет сказано к концу сего изложения, в § 8.
[260] Неразумно подходят к делу те, кои настаивают на том, чтобы обращающаяся к Богу душа утверждалась только на умозрительной молитве об оставлении её прошлых грехов, – в то время как её нынешняя внутренняя немощь и повреждение должны составлять для неё предмет гораздо более важного попечения.
[261]
Именно это выражение употребляли первые христиане для описания веры. Один
известный учитель Церкви говорит, например, так: «Или не знаешь, что во всех
делах предшествует вера? Какой земледелец может получить жатву, если прежде не
[262] [Основополагающее оправдание вне нас пред лицом оскорблённого величия Божия.]
[263] Сам Христос не имел греха; я, следуя примеру Апостола (см. 1 Кор. 15, 21-22), употребляю здесь это выражение для того, чтобы тем отчётливее выступало сравнение Христа с Адамом.
[264] [Основополагающее оправдание внутри нас пред лицом совести.]
[265] [Строки из 6-й строфы духовного гимна Терстегена «Христос – оправдание наше». См.: Gerhard Terstegen’s Geistliches Blumengärtlein inniger Seelen, Stuttgart, 1927, S. 356.]
[266] [Оправдание, свидетельствуемое пред лицом Церкви.]
[267] [В
русской Библии здесь вставка:
[268] [Строка их духовного гимна Мартина Лютера «Gott der Vater steht uns bei».]
[269] Для учёных мужей кратко скажу: Христос – наше оправдание 1) objective, 2) applicative, 3) effective и 4) inhaesive [(объективное, приобщительное, действенное и внутреннее).]
[270] [См. прим. 2.]
[271] [Возможно, речь идёт о спиритуалистах XVI–XVII вв.]
[272] [См. V трактат «Предостережение от духовной поверхностности и беспечности».]
[273] [Это не всеобщий и не признанный всеми авторитет.]
[274] См. I трактат, о Священном Писании, примечание 9.
[275] [«Естественная религия» – в идеологии Просвещения XVII–XVIII вв. сумма наиболее общих и отвлеченных религиозных представлений («религия разума» и т. п.), выводимых из человеческой природы и не нуждающихся в авторитете откровения и церковных догматов.]
[276] [Возбудить сомнение.]
[277] [В XVII–XVIII вв. возник большой интерес к жизни первобытных народов; в печати появлялись многочисленные описания их жизни, написанные торговцами, путешественниками и миссионерами.]
[278] [В
переводе еп. Кассиана: «понуждает нас». В ц.-сл. Библии: «обдержи́т нас»
(«обдержа́ть» – «владеть», «обладать»; «побуждать»; см.: прот. Григорий
Дьяченко. Полный церковно-славянский словарь. М., 1900, стр. 360). В немецкой
Библии и в настоящем тексте –
[279] [Так в немецкой Библии: Ich
[280] Правильнее бы сказать – «умалить»; но я употребляю общепринятые выражения.
[281] [Перевод по Септуагинте.]
[282]
Это выражение [συνέχομαι]
используется в греческом тексте; его можно найти в Лк. 12, 50:
[283]
[Сравнение Иоганна Арндта. См. «Об истинном христианстве», книга I,
гл. 24, § 24: «Если магнит притягивает тяжёлое железо, то
небесный магнит, любовь Божия, коснувшись человеческого сердца, не притянет ли
[284] Поскольку именно на этой неделе нам предстоит особый повод к рассеянию, то я считаю нелишним обратить ваше сугубое внимание на сие предостережение. [О каких событиях идёт речь, неясно; вероятно, имеется в виду городская ярмарка или нечто подобное.]
[285] [Пауль Герхард, хорал «O Jesu Christ, mein schönstes Licht», строфа 4. «Любовь» – добавление Терстегена.]
[286] [См. V трактат «Предостережение от духовной поверхностности и беспечности».]
[287] [Николай Людвиг фон Цинцендорф. Церковная песнь «Mein Freund, wie dank ich’s deiner Liebe», строфа 11.]