«Благословите, батюшка» или «Решай сам»?
Интервью журналу «Нескучный сад», январь 2008
В 2007 году в свет вышел сборник статей известного православного публициста, насельника Свято-Данилова монастыря в Москве игумена Петра (Мещеринова) «Проблемы воцерковления». Большой резонанс в читающем обществе вызвала одна из статей сборника, «О духовничестве», в которой многие усмотрели принижение института духовного руководства. Чтобы прояснить отдельные положения статьи, главный редактор «НС» Юлия ДАНИЛОВА побеседовала с о. Петром.
Прежде чем отвечать на конкретные вопросы, необходимо сказать о некоторых предпосылках, из которых я исхожу.
Разумеется, я нисколько не «против» духовничества. Чин пастырства установлен в Церкви Самим Богом. Но вот в чём именно смысл пастырства – здесь могут быть разные «точки восприятия». Очевидно, что сущностное назначение Церкви – приводить человеческую личность в общение с Господом Иисусом Христом, в Боге Отце, Святым Духом. Всё, что ни есть в Церкви – средства для этого: чтобы человек Христа обрёл и в Нём возрастал. Каковы признаки того, что мы подлинно достигаем этой единственной цели Церкви, а не заблуждаемся? Священное Писание полагает критерий правильности христианской жизни в наличии плодов Святого Духа: плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5, 22-23); необходимо должны быть при этом и свобода – на таковых несть закона (там же); где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 17), и ответственная самостоятельность христианина – когда его чувства навыком приучены к различению добра и зла (Евр. 5, 14). Конечно, вслед за Апостолом Павлом нужно сказать, что проявления всех названных качеств в полноте есть принадлежность совершенства (там же). Но, на мой взгляд, ошибка – считать, что христианин, не достигший очевидной и явно проявляемой святости, вовсе непричастен ни плодам Духа, ни свободе, ни самостоятельности. В нашей церковной жизни распространено представление, что между нами, «обычными» христианами, и теми, кто записан в святцах – непроходимая пропасть, и что путь православного таков: до какого-то момента он подвизается с помощью аскетики, отсечения своей воли (и даже своей индивидуальности, как пишут некоторые церковные авторы), самоуничижения и т.п. В этот период даже мысль о «плодах духовных», самостоятельности, а тем более о свободе является свидетельством «прелести». Затем – раз – происходит некий качественный скачок, и христианин превращается в святого… Если принимать такую точку зрения, то мы 1) отрицаем действенность Таинств, 2) принижаем силу Божию и 3) превращаем церковную жизнь в некую «подразумеваемость»: мы просим Духа Святого «приити и вселитися в ны», мы причащаемся Тела и Крови Христовой, но при этом силе Духа не доверяем.
Всё дело тут в духовном возрасте человека, в мере духовности, а не в её «отсутствии» у простых христиан и скачкообразном «появлении» у святых. Апостол Павел всех христиан называет «святыми», и преумножение плодов Духа, которые мы получаем в Таинствах, в молитве, в поучении в Священном Писании и, главным образом, в евангельской нравственной жизни – обязанность всякого члена Церкви.
И вот тут-то и необходимо пастырство. По сути своей оно есть педагогика: обучение тому, как христианину возрастать в Духе. Духовник – это прежде всего педагог. Осуществляется пастырство как любой естественный педагогический процесс: старшие делятся опытом с младшими, обучают их навыкам христианской жизни.
Здесь надо остановиться. Что означает такое научение? Конечно, это не внешние формы: сколько поститься, как читать молитвы, как налагать на себя крестное знамение и т.п. Эти вещи не требуют обучения именно как процесса: их достаточно сообщить один (максимум несколько) раз, и человек на всю жизнь их усваивает. Обучение христианской жизни – это 1) воспитание совести, имеющее целью, чтобы христианин оценивал себя и все явления окружающего его мира исключительно по-евангельски, и 2) воспитание духовного чувства, того самого, о котором говорит апостол Павел – чтобы мы по некоему «вкусу сердца» знали, где благодать, где падшее человеческое естество, где демоническое воздействие – и самостоятельно, ответственно и свободно, мудро правили всеми, вплоть до малейших, частностями своей жизни. Здесь обнаруживается и мера христианина – насколько он может это делать сам, а насколько ему нужна пастырская помощь Церкви (знание христианином своей меры и есть, собственно, смирение). Правильность этого педагогического процесса проверяется как раз по раскрытию и взращиванию плодов Духа, по стяжанию навыков свободы и самостоятельности, о которых говорит Священное Писание.
Наш главный вопрос, напомню, таков: для чего вообще нужно духовничество, в чём его смысл? Согласно с Евангелием я отвечаю: воспитать в человеке христианскую свободу, чтобы он при помощи её возрастал в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4, 13). В нашей церковной жизни наличествует и иная точка зрения: стремление обрести духовную жизнь в обмен на свободу (ибо наше падшее естество может только лишь злоупотреблять ею). Свобода вручается духовнику, взамен получается «гарантия спасения». Но тут две очевидные ошибки: 1) без свободы христианская жизнь невозможна; 2) искажается церковный взгляд на пастырство. Смешиваются две функции священства: сакральная (совершение Таинств) и педагогическая, в результате чего педагогическая сторона Церкви «задавливается» сакральной. Это объяснимо: сакральность требует лишь законного и правильного соблюдения формы, а педагогика – больших творческих и нравственных усилий. Умаление же педагогики приносит плохие плоды: многие духовники, а, следовательно, и их паства, не умеют свободно и самостоятельно жить по христианской совести, являя на практике дух силы, любви и целомудрия (2 Тим. 1, 7); не умеют вовсе не потому, что они «плохие», а потому, что вооружены несколько однобоким, на мой взгляд, строем мыслей, а именно: во главу угла ставится падшесть человека; из её опасения ограничивается свобода. Свобода и понимается в этом строе мыслей только как «свобода падшести». Но христианство преодолевает падшесть силою Духа Святого. Научить человека этому «преодолению падшести», «христианизировать свободу» – и есть единственная задача духовничества. Собственно, всё, что мне о духовничестве приходилось писать, и продиктовано тревогой, что этого не происходит.
Вашу критику вызывает тезис о том, что человеку с его падшей природой не стоит слишком доверять себе (и о том, что именно поэтому, в частности, нужен совет духовника). Но вот я, к примеру, много раз за собой замечала, что можно себя как угодно обмануть, если чего-то очень хочется, хоть это и противно совести. Как же тут не советоваться с опытным и добрым духовником? Разве это плохо, когда у человека есть такой духовник, к которому есть доверие?
Конечно, прекрасно, когда есть опытный и добрый духовник. Но, увы… если очень хочется, можно как угодно обмануть себя, и советуясь с духовником. Если духовник, осуществляя вышеназванное церковное воспитание совести, научит нас видеть в себе это распространённое лукавство, отдавать хотя бы себе в нём отчёт – это прекрасно. Но всё равно, только сам человек может в совести своей принять в связи с этим решение – обманывать себя или нет.
Вы приводите слова из Ветхого Завета: «Во всяком деле верь душе твоей», противопоставляя их словам аввы Дорофея. Но даже в практической жизни если руководствоваться только этими словами, выйдет конфуз.
Почему вы думаете, что монашеское учение аввы Дорофея неприменимо к жизни мирян? «Нет несчастнее и ближе к погибели людей, не имеющих наставника в пути Божием… Я не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторые говорят: от того падает человек, или от того; а я, как уже сказал, не знаю другого падения, кроме сего, когда человек последует самому себе. Нет ничего опаснее, нет ничего губительнее сего». Столько практических свидетельств этому: те же сектанты (вот пензенские сидельцы к примеру). А все почти преступники уверены, что это их обидели. Человек охотно верит своему сердцу во всяком зле: даже часто видит зло в других там, где его нет. Или предается мечтательности и целый мир себе вымышленный выстраивает.
Сам себя человек редко видит адекватно. Кстати, отсюда полезный для припоминания своих грехов и при этом вполне житейский совет: вспомни, за что тебя укоряют твои близкие, за что они на тебя обижаются — и не ошибешься. Очевидно, что себе надо верить далеко не во всем. Вопрос как раз в выборе: в чем я не обманываюсь, а в чем обманываюсь (у Вас об этом же: научить отличать голос страстей от чистого голоса совести). То есть правы обе цитаты, как это обычно и бывает.
Здесь надо различать. Авва Дорофей говорит о частном деле – монашестве, причём о таком, какое было редкостью и в его дни, а в наши времена и вовсе отсутствует. Священное же Писание указывает на общий принцип. Давайте разберёмся.
Во-первых, взрослый человек во всех своих обстоятельствах (разумеется, если его не принуждают насильно) в любом случае следует самому себе. Если он соглашается принять совет и поступить по нему, отсекая тем самым свою волю перед советчиком – он также следует себе, своему благородному и добровольному решению смириться перед старшим. Во-вторых, если падший человек следует самому себе – да, последствия могут быть плохи. Но я в своих рассуждениях имею в виду не всякого человека, но сознательного христианина, который хоть немного опытом знает, что такое христианская жизнь. Именно следуя себе, христианин узнаёт, в каких случаях Дух, живущий в его сердце, уходит от него, а в каких – наоборот, преумножается. Не желая изо всех сил, чтобы Дух из его сердца ушёл, подвизаясь за это, христианин также следует себе. Ещё раз повторю: сомневаться в том, что Дух в нашем сердце живёт, считать, что это только удел святых – величайшая ошибка, сводящая на «нет» всё христианство. Дух Святой дал нам Себя в Таинствах, в Писании, и Сам непрестанно руководит каждым из нас. О том, что богообщение, и не только как вера, но как именно живое чувство, должно быть, пусть хоть в малой мере, свойственно всякому христианину (а вовсе не исключительно святым), пишет святитель Феофан Затворник.
Себе падшему верить нельзя – тут авва Дорофей прав. Себе христианину – верить необходимо, об этом говорит Священное Писание. Как отличить одно от другого – и есть задача духовнического воспитания.
На ваш взгляд, не бывает «доброкачественного» послушания духовнику, а только «тупое», трусливое и перекладывающее ответственность по мелочам? В чем заключается доброкачественное послушание? Или оно возможно только по отношению к святым духовникам?
«Доброкачественное» послушание драгоценно; оно и возможно, и бывает. «Святость» (в расхожем, не ап. Павла, понимании) духовника тут не при чём. Для «доброкачественности» духовнических отношений необходимы следующие простые (я бы даже сказал – «общечеловеческие») качества. Обоюдные – любовь и взаимное (подчёркиваю это) уважение. Со стороны «чада» – стремление не просто получить некую «духовную санкцию» на что-то бытовое, или уже решённое самим («батюшка, благословите на дачу поехать»), но именно нужда в совете там, где человек своею христианскою совестью понимает, что решить вот этот вопрос – ещё не его мера. Со стороны духовника – молитва и совет, а не клерикальное властительское распоряжение чужими судьбами.
Как мне показалось, Ваши рассуждения — на случай, если мы не встретили НАСТОЯЩЕГО духовника. А как определить-то настоящий он или нет, если не начать его слушаться?
Да очень просто определить. Если он вас уважает и любит, и не вламывается бесцеремонно в вашу жизнь («я знаю, потому что я священник, а ты падший, жалкий и ничтожный грешник, поэтому подчиняйся»), то вот вам и настоящий духовник.
Одной из опасностей послушания вы называете исчезновение нравственных усилий. Но разве человек, выполняя послушание сделать то-то и се-то, не прикладывает уже нравственные усилия?
Не всегда прикладывает. Здесь нельзя сказать «обще». При нормальных духовнических отношениях нравственное усилие (подчеркну – всегда обоюдное) непременно присутствует. Но увы, нередко духовник манипулирует своими чадами, и наоборот, чадо – духовником. В таких случаях (а я имел в виду именно их) ни о какой нравственности говорить не приходится.
Правильно ли я Вас поняла, что, по мере взросления, человек должен советоваться с духовником по гораздо меньшему количеству вопросов? «В начале церковной жизни необходима и опека, и определённая строгость». Получается, человек может в какой-то момент решить: «ну, я уже этот детский сад перерос, достиг известных степеней духовной жизни и этой вашей манной кашки мне не надо». Но преуспевание (или обратное) видно как раз духовнику (с этой позиции Вы и говорите), а самому человеку это не видно, как он сам определит, преуспевает он или падает? Это ж вроде аксиома — чем больше духовных плодов, тем больше покаяние, именно поэтом святые искренне считают себя великими грешниками.
Дело не в количестве вопросов. Дело в качестве отношений. Ещё раз возвращаюсь к основной мысли: духовничество – это педагогика. Есть первый класс – малыши чинно сидят за партами и внимают учительнице; форма их общения – назидание, вопрос, ответ. А есть семинар в университете, где профессор и студенты спорят почти «на равных», разбирая сложные проблемы. С одной стороны, самому человеку, действительно, затруднительно решить, семи он пядей во лбу, или двух. Определяет это «экзаменационная комиссия», в которой – вовсе не только, и даже не столько духовник: там и члены семьи, и родственники, и собратья по приходской общине, и коллеги, короче – сама жизнь. С другой – опытно, в совести, знать свою меру христианину необходимо. Но если человек не может определить, в первом он сейчас классе, в одиннадцатом, или уже в институт поступил – то это, согласитесь, ненормально. Вот тут-то и есть над чем задуматься и самому человеку, и его духовнику.
Вы говорите — совершенно справедливо — что в Церкви нет автоматизма, то есть ничто не действует само по себе, в том числе и послушание. Но нет ли здесь путаницы: например, человек искренне спросил о чем-то духовника, духовник ошибся (со всяким случается), но человек его послушался. Разве Господь «за послушание» не исправит каким-то образом ошибку? Какова в этих отношениях роль Бога?
Мне представляется, что Господь исправляет наши ошибки не за «послушание», и не за то, что мы правильно исполнили ту или иную церковную схему, а потому, что Он сострадателен, милостив и добр к человеку. Что же касается послушания, то Евангелие ведь дало исчерпывающий ответ на то, что само по себе оно вовсе не безусловно: если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму (Мф. 15, 14).
В целом предложение воспитать свою совесть (и научиться видеть в каждом событии своей жизни воспитывающую нас руку Божию) самостоятельно кажется таким же трудноисполнимым, как попытка вытащить себя за волосы из болота (или хотя бы перейти болото наугад, без проводника и вешек). Я верю даже, что это возможно — но какова опасность уклониться совершенно не туда! Мне не кажется что в этом случае риск — благородное дело.
Конечно, самостоятельно воспитать свою совесть, особенно в новоначалии, очень тяжело, тем более что именно для такого воспитания и дан Богом в Церкви чин пастырства. Но, рассуждая в своих статьях на эту тему, я имел в виду крайне непростую, подчас даже трагическую дилемму: что лучше – получить неправильное духовническое воспитание, или воспитывать себя самостоятельно? Острота этого вопроса ощущается сегодня больше всего в монашеской жизни. (Под «самостоятельностью» я подразумеваю здесь не то, что человек сидит в своём «затворе» и только книжки читает, никого не желая слушать, но отсутствие формального духовного руководства, при том, что христианин открыт к любому совету и замечанию как со стороны священников, у которых он исповедуется, так и со стороны всех людей, видящих его со стороны.) На мой взгляд, который я вовсе никому не навязываю, а тем более не возвожу ни в какую «обязательность» для кого бы то ни было, предпочтительнее второе, хотя бы потому, что если человек неправильно церковно воспитан, ему, если он захочет жить со Христом, всё равно придётся самостоятельно корректировать сделанные и им, и его духовником, ошибки.
Другой вопрос, как сделать так, чтобы усвоенное учение о послушании и необходимости руководства в духовной жизни не привело к механическому воспроизведению формы, к лукавству, к пустому произнесению благочестивых словес, ко всем этим «батюшка, благословите потопить котяток». Разве не это и есть главная задача? И не лучше ли, чем ломать хороший инструмент («опять не тех духовников завезли»!), научить его правильно использовать?
Полностью согласен. Кто кого будет учить? Пока у нас главенствует идеология, в которой падшесть и грешность важнее свободы жизни во Христе, с клерикализмом и неадекватностью в качестве следствий этого – дальше благих пожеланий дело не пойдёт.
Если у вас духовные чада и как часто вы им говорите: решай сам?
В силу того, что мне не хотелось бы превращать свою монашескую жизнь в бессмысленные игры в «чад» и «благословите батюшка», формальных духовных детей у меня нет. Есть немало людей, которые у меня исповедуются и со мною советуются по тем или иным вопросам. Любой же совет и не предполагает иного указания, как «решай сам». Я считаю своей обязанностью как можно более полно совместно рассмотреть ситуацию, о которой меня спрашивают, и дать ей евангельскую и церковную оценку. А всякий человек пусть берёт на себя ответственность и решает свою жизнь сам. Такова моя точка зрения на духовническую практику.
