Размышления о патриотизме

Опубликовано (с сокращениями) в “Церковном Вестнике» № 12 (313),  июнь 2005

Для начала я вывалю на читателя кучу вопросов. Не я их придумал. Являясь сотрудником Патриаршего Центра духовного развития детей и молодёжи при Даниловом монастыре, я имею дело с современными молодыми людьми, как правило, студентами московских patriotizm(и не только московских) ВУЗов, которые спрашивают меня почти на каждой встрече: батюшка, а как же… и дальше следуют вопросы. Вот они:

Сейчас много говорят о патриотизме, о возрождении патриотического воспитания. Но что такое патриотизм? Любовь к отечеству, конечно. Но что именно любить? Маму с папой? Место, где я родился? Город, где я живу, где живут мои родственники и жили мои предки? Родной язык? Отечественную культуру? Леса, реки и поля? Правительство, которое не заботится о своём народе? Милицию, которая не защищает? Скинхедов? Армию, в которую страшно отдавать своих детей? Какую Россию нам любить – Россию преп. Сергия Радонежского и патр. Тихона, Россию Пушкина, Менделеева и Шостаковича – или Россию Малюты Скуратова, Ленина и Демьяна Бедного? Родина требует от нас любить себя… но сама на каждом шагу проявляет свою нелюбовь к нам. Как тут быть? Как, наконец, к этому относится Церковь, что, с её точки зрения, есть патриотизм? и т. д., и т. п.

Что делать? Отмахнуться от всех этих вопросов? Сказать этим молодым людям – нашему будущему, нашей надежде: ага! вот!! вас растлила западная пропаганда!!! – Но ведь этим не решишь вопросов. Коль скоро они появляются, на них нужно ответить, а не уходить от них.

Но как отвечать? с какой точки зрения рассматривать эти проблемы? Для нас это совершенно ясно. Ведь мы христиане, а тем более – православные христиане, то есть те, которые с наибольшей полнотой, точностью, верностью Евангелию имеют истинное Богознание, хранят его и живут соответственно ему. Если мы христиане, то мы не можем оценивать любое явление или факт с точки зрения иной, чем христианская, евангельская. Если мы православные, то мы непременно должны во всяком жизненном явлении искать Царства Божия и правды Его (ср. Мф. 6, 33). Правда для христианина превыше всего: блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф. 5,6). Если мы что бы то ни было оцениваем не с точки зрения Христа, то мы не только не православные, но вовсе никакие и не христиане. Из этого общего принципа отношения к жизни никак не должен изыматься и патриотизм. Ещё в конце XIX века великий русский философ Владимир Соловьёв подметил, что большинство современных ему разговоров о патриотизме исходят из того, что последний есть некая самодостаточная ценность, которая поэтому не должна подчиняться абсолютной нравственной (а для Соловьёва это = христианской) оценке. Признавая нравственность нужной в личной жизни, патриоты, критикуемые Вл. Соловьёвым, не считали её обязательной в вопросах национальных. К моему удивлению, ровно на это же обращали моё внимание не читавшие Соловьёва уже современные молодые люди, с которыми мне приходилось беседовать на эти темы.

Давайте же разберёмся – что такое патриотизм с церковной точки зрения, каким он должен быть. Любовь к своему отечеству есть естественное чувство, подобное любви к своим родителям. Отсюда, кстати говоря, сразу видны две любопытные вещи. Первая: представим себе человека, который чрезвычайно много и пышно говорит на каждом углу: «ах, как я люблю своих маму и папу! ах, как они мне дороги…» и проч., при том, добавим для полноты аналогии, что мама и папа прозябают в нищете. Не заподозрит ли здравое нравственное чувство явную фальшь в таком вот выпячивании естественных человеческих качеств? Второе. Можно ли воспитывать любовь к родителям? Не предполагает ли, наоборот, любой воспитательный процесс любовь к родителям как данность и базируется на ней? Для поддержки и укрепления любви к родителям нужна всего одна вещь – любовь родителей к детям. Любовь всегда явление обоюдное, взаимное. Не является ли шумный призыв любви к себе демонстрацией отсутствия любви к тем, к которым он обращён? – Оставим, впрочем, решать эти вопросы читателям.

Итак, патриотизм – естественная любовь к родине. Но что такое эта любовь с христианской точки зрения? Обязан ли человек любить родину только потому, что она родина? Нужно ли любить что-либо исключительно по той причине, что оно – своё, родное, отечественное? Для христианина ответ ясен. Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек (1 Ин. 2,15). Родина для христианина на небесах: наше жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа (Флп. 3, 20); вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3,3); мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда (2 Петр. 3, 13). Все сии, пишет ап. Павел о ветхозаветных праведниках, умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город (Евр. 11, 13 – 16); ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13, 14).

Об отношении христианина к земному отечеству Церковь говорит устами неизвестного автора авторитетного древнего церковного памятника «Послание к Диогнету»: Христиане не различаются от прочих людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями. Они не населяют где-либо особенных городов, не употребляют какого-либо необыкновенного наречия, и ведут жизнь, ни в чём не отличную от других. Только их учение не есть плод мысли или изобретение людей, ищущих новизны, они не привержены к какому либо учению человеческому, как другие. Но обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы; имеют участие во всем, как граждане, и все терпят как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество — чужая страна… Они во плоти, но живут не по плоти. Находятся на земле, но суть граждане небесные. Повинуются постановленным законам, но своею жизнью превосходят самые законы… Словом сказать: что в теле душа, то в мире христиане. Душа распространена по всем членам тела, и христиане по всем городам мира. Душа, хотя обитает в теле, но не телесна, и христиане живут в мире, но не суть от мира… Душа заключена в теле, но сама содержит тело; так и христиане, заключенные в мире, как бы в темнице, сами сохраняют мир. Бессмертная душа обитает в смертном жилище; так и христиане обитают, как пришельцы, в тленном мире, ожидая нетления на небесах… Так славно их положение, в которое Бог определил их и от которого им отказаться нельзя. Церковь, хотя и существует в виде поместных национально-территориальных автокефалий, саму себя определяет как вселенскую, то есть ту, в которой нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос (Кол. 3, 11).

Итак, мы видим, что любовь к земной родине не является чем-то таким, что выражает суть христианского учения, или входит в его состав, как непременная и обязательная часть, без которой христианин – не христианин. Однако же Церковь, проходя своё историческое бытие на земле, никак не является противником патриотизма, как здравого и естественного чувства любви. Другое дело, что Церковь не воспринимает ни одно естественное чувство как нравственную данность, ибо человек – существо падшее, и чувство, пусть даже такое, как любовь, предоставленное самому себе, не выходит из состояния падения, а в религиозном аспекте приводит к язычеству. Церковь принимает и благословляет любое естественное чувство не само по себе, но как задание, под условием проникновения его благодатью Св. Духа, под условием его «христианизации». С евангельской точки зрения любовь к чему-либо сама по себе – не самоценная вещь. Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником (Лк. 14, 26), говорит Господь. Нравственное и духовное достоинство любви зависит не от неё самой, но от предмета любви (многие люди, например, беззаветно любят грех). А для христианина исключительным предметом любви является Господь. Даже любовь к ближним не самоценна; заповедь о любви к ближним лишь подобна первой и наибольшей заповеди – любви к Богу (Мк. 12, 31), и, по утверждению преп. Макария Великого, может осуществляться только под условием и по мере исполнения её. Главная и исключительная забота Церкви – приобщение человека ко Христу; все проявления Церкви, все её действия в сфере социальной, культурной, общественной, хотя и затрагивают весь объём человеческой жизни, влияют на неё и изменяют её, имеют собственно церковное, христианское, духовное значение лишь постольку, поскольку выполняют или способствуют выполнению этой единственной задачи Церкви. Например, Церковь благословляет семейную жизнь не для того, чтобы люди созидали совместную жизнь, растили и воспитывали детей и проч., – всё это люди вполне успешно могут осуществлять и вне Церкви; и даже не для того, чтобы «ребёночек не болел», чтобы его «не сглазили», чтобы муж «не гулял», и т. п., – эти «религиозные потребности» может удовлетворять и какой-нибудь экстрасенс; но для созидания домашней церкви, раскрытия во всех проявлениях жизни обратных нашей «падшести» действий Святого Духа, и в конечном итоге – для бессмертия, для жизни со Христом в вечности. Так и патриотизм. Церковь не может признать это явление падшего мира абсолютным и самоценным. Патриотизм имеет достоинство с христианской точки зрения и получает церковный смысл тогда и только тогда, когда любовь к родине является деятельным осуществлением по отношению к ней заповедей Божиих. Из этого следует, во-первых, что патриотизм никак не может включать в себя ненависть, ксенофобию, превозношение своей нации перед другими и т. п., ибо всякая ненависть есть грех; во-вторых, нельзя рассматривать «пользу для страны» абстрактно, в оторванности от конкретных людей, живущих в стране; ибо заповеди Божии могут быть исполняемы только по отношению к людям, а не государственным институтам, идеологическим схемам и т. п. Церковь поэтому не является и не может являться идеологическим инструментом для патриотического воспитания населения; она не может благословлять никакие национально-общественные, а тем более политические, формы сами по себе, – но только под условием их христианского служения людям.

Непонимание этого приводит к неверному восприятию Церкви. В мировоззрении, основанном на абсолютности и самоценности патриотизма, Церковь перестаёт быть собственно Христовой Церковью, а становится лишь содержительницей националистической идеологии, для которой хорошо только то, что хорошо родине (точнее – людям, выступающим от имени её), пусть даже это «хорошо» и противоречило бы прямым заповедям Божиим (пример – хотя бы государственная деятельность пресловутого Ивана Грозного или людоеда Сталина). Трезвенное церковное мировосприятие в этом случае подменяется мифотворчеством, за образцами которого далеко ходить не надо. Недавно мы отпраздновали 60-летие Победы. Действительно великое историческое событие; но сколько псевдоцерковных мифов породило оно! Это и легенды о Казанской иконе Божией Матери – якобы она износилась пред войсками, перед ней служились молебны, с нею облетались фронты, и т. д., и т. п. Это и история о сталинском подарке митрополиту Ливанскому Илии, якобы вымолившему у Божией Матери победу в войне. Это и усиленно насаждающееся в последнее время мнение о верующем и чуть ли не святом Жукове… и прочее, и прочее, и прочее. Настоящему христианскому церковному сознанию, как я уже говорил, свойственна особая чувствительность к правде. Оно видит промысл и действия Божии в естественном ходе истории, приведшей к победе; мифологическому сознанию этого недостаточно, ему нужно «расцветить» подлинный промысл Божий лубочными историями о Казанской иконе и о сталинской панагии, якобы подаренной митр. Илии. Здравое церковное нравственное чувство отделяет выдающиеся военные победы маршала Жукова от того, какою ценою он достигал их – крайней жестокостью, нежеланием и неумением щадить жизни подчинённых ему солдат; мифологическому, основанному на абсолютном патриотизме, сознанию последнее совершенно не важно, и сам факт полководческих побед достаточен, чтобы делать вывод о глубоком «православии» и «богоугодничестве» Жукова. Вообще подмена духовного человеческим, церковного национальным («служил русскому народу – значит, православный») есть одна из самых распространённых экклезиологических ошибок нашего времени; суть этой ошибки – абсолютизация человеческой деятельности самой по себе вне христианских оценок её.

Это вовсе не безобидная вещь: она в корне разрушает правильные (= православные) отношения человека и Бога. Несколько лет назад мне пришлось быть на открытии съезда студенческой молодёжи, который проходил в одном из ВУЗов крупного российского города (не Москвы). Среди официальных выступлений значительную долю занимали патриотические речи, содержание коих сводилось к убеждению слушателей в величии России и руганию Америки, непрестанно строящей в отношении нас ужасные ковы. Затем в общении с преподавателями мне пришлось выслушать, как плохо сейчас, и как хорошо было «тогда»: дружно пелись пионерские песни, советская школа осуществляла, помимо прекрасного образования, и замечательное воспитание, и т. д. Очень часто произносилось слово «святое»: «наше прошлое для нас – святое», говорили старые педагоги. На моё робкое замечание, что – но ведь им приходилось говорить, что Бога нет, – они ответствовали: «но тогда был патриотизм». При этом мои собеседники декларировали: «а как же, мы – православные!»

И тут я задумался. Ведь это же очевидное религиозное явление; только религиозное чувство у этих достойных и уважаемых людей, подвижников своего дела, выразилось не в христианских, церковных формах – а в мифологическом сознании абсолютного патриотизма. Налицо – очевидная подмена: первая заповедь Божия – Я Господь, Бог твой…, да не будет у тебя других богов перед лицем Моим (Втор. 5, 6-7) – отменяется и заменяется поклонением атеистической по сути идее земного агрессивного коллективистского благополучия. Увы, евангельская оценка такой подмены неутешительна для мифологизаторов: что высоко у людей, то мерзость пред Богом (Лк. 16, 15).

Между прочим, из вышесказанного вовсе не следует, что я являюсь противником Великой России или настроен антипатриотически. И большинство молодых людей, с которыми мне приходилось говорить на эти темы, также искренне желают мира и процветания нашему отечеству. Но очень часто молодёжь, желая разобраться, задаёт вопрос: а в чём, собственно, величие России? Да, самая большая, самая богатая страна в мире. Но это не наша заслуга; это дал нам Бог, и, следовательно, это естественное величие и должно возводиться к Богу, а не присваиваться себе. Так в чём? в атомной бомбе? в силе, остатками которой мы пока ещё пугаем весь мир? Но один из «отцов» нашего отечества, св. князь Александр Невский сказал по этому поводу: «не в силе Бог, а в правде». В чём же наша правда? в пьянстве? нищете (это в самой-то богатой стране мира)? безответственности? воровстве? «украшении» нашей истории – ГУЛАГе? в традиционном пренебрежении к отдельному человеку? Повторяю, я не придумываю эти «злопыхательские» вопросы; мне, как пастырю Церкви, постоянно задают их люди, наши молодые соотечественники.

Ответ есть. Посмотрим, как созидалась Российская держава. Святой князь Владимир, святой князь Александр Невский, святой князь Даниил Московский; святые митрополиты Пётр и Алексий – вот кто основа нашего отечества. Не потому они святые, что созидали и защищали державу (как воспринимает это мифологическое сознание); а наоборот, Россия созидалась и покрывалась Богом потому, что они – святые. Вся жизнь этих, и многих других, не упомянутых мною, праведных людей, при всех их многоразличных государственных и церковных заботах, была посвящена одному – исполнению заповедей Божиих. И сбылось над ними слово Евангелия: они прежде всего искали Царствия Божия и правды Его (ср. Мф.6, 33), и приложилось им великое государство, да такое, идеалом которого долгое время было не земное благосостояние, но Христова святость. Вот в чём единственное истинное величие нашего отечества: в пусть даже теоретическом, плохо воплощавшемся, но стремлении к идеалу святости. (Сегодня, к сожалению, этот идеал – архивная принадлежность истории.)

Как же теперь нам, оставаясь христианами, и в этом полагая главный смысл нашей жизни, послужить и нашему отечеству, беря пример с сонма праведников, в земле Российской просиявших? Может быть, возможно возвращение идеала Святой Руси в нашу жизнь? – Здесь нужно осознавать, что этот идеал – вовсе не когда все стройно ходят крестными ходами, круглосуточно читая акафисты, но именно понуждение себя на исполнение заповедей Христовых. Всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое (Мф. 7, 24-27). Это основа всякого действия для христианина. Но именно здесь есть сложности. Христианство велит всё начинать с себя, созидать святость в себе; а вот с этим как раз у нас проблема. У нас «святость Руси» проявляется в ностальгировании по давно ушедшим временам, воспевании монархии и войн без трезвой и разносторонней их оценки (мифологическое сознание), и в традиционном поиске врагов. Почему так? Потому что искать врагов и бороться с ветряными мельницами гораздо легче, чем быть нравственным порядочным человеком, христиански созидающим свою жизнь. Подлинный патриотизм, подлинная любовь к родине должна проявляться в делах, не в словах. И дела эти не обязательно глобальные – «всех порвать на части, Господа хваля», как призывает певица Бичевская. Оглянемся вокруг себя. Вот наши подъезды – грязные, вонючие, изрисованные, с выбитыми стёклами, сожжёнными кнопками лифтов. Казалось бы – наш дом, чего уж ближе; нам дела нет. Мы будем сквозь горы мусора аккуратно пробираться к своим железным дверям, и на кухне будем с горячностью говорить о кознях против России мировой жидомасонской закулисы, о том, что Запад развращает нашу молодёжь… простите, но эта молодёжь – наши дети: откуда они научились гадить в своих же собственных подъездах? Закулиса растлила? Не мы ли сами превратили нашу жизнь в грязь?

Итак, единственный путь к величию нашего отечества – это созидание его во Христе. Утопия? в объёме социума – безусловно. Наша сегодняшняя общественная жизнь не только далека от христианства, но агрессивно-нехристианская; исчезающе мала «критическая масса» христиан. Но в своей жизни, жизни своей семьи, той части общества, с которой мы соприкасаемся, ничто не мешает нам быть христианами. Что же касается патриотизма, то тут особо многого и не нужно. Прежде всего, необходимо осмыслить нашу историю и нашу жизнь с христианской нравственной точки зрения: отказаться от нелепого мифотворчества, давать всему трезвую и правдивую оценку, не поддаваться на оболванивающую, столь традиционную для нас, агрессивную пропаганду. А с практической стороны – давайте начнём любовь к родине с наших подъездов и уборки мусора на улицах и дворах, где мы живём…

comments powered by HyperComments

Вам может также понравиться...

НаверхНаверх