Подготовка ко святому причащению

Вступительное слово на Круглом столе «Подготовка ко святому причащению: историческая практика и современные подходы к решению вопроса», Данилов монастырь, декабрь 2006

Ваше Преосвященство, дорогие отцы, братия и сёстры!

Сегодня у нас получился даже не Круглый стол, а самое настоящее пастырское совещание, что не может не радовать. Тема, которую мы сегодня будем обсуждать, очень важна. Вызвана она не какими-то умозрительными теоретическими соображениями, а самой что ни на есть практикой. Я озвучу несколько ситуаций, безусловно знакомых каждому из вас.

1) Человек хочет причащаться часто, скажем, раз в неделю. Очень скоро он обнаруживает, что препятствием к этому становится общее на сегодня для всех правило: три дня поста, чтение канонов и проч. Разумеется, все эти вопросы должны решаться с духовником; но дело всё в том, что многие духовники, боясь «погрешить против Церкви», боясь «своеволия», не решаются послабить подготовку часто причащающимся мирянам, по той причине, что на этот счёт нет общецерковного авторитетного мнения, а укоренившаяся традиция есть. Также многие священники считают, что от частого причащения «теряется благоговение». Но, исходя из этой логики, и молиться тогда нужно как можно реже, и храм посещать редко…

2) Человек живёт в напряжённом режиме частой предпричастной подготовки год, другой, третий – и, наконец, чрезвычайно устаёт от правил, что переходит и на отношение к самой Евхаристии; не только пропадает желание причащаться часто, но и вся духовная и церковная жизнь человека становится теплохладной. Особенно это заметно после 10 – 15 лет церковной жизни.

3) Многие православные христиане-студенты рады бы часто причащаться, и чувствуют в этом нужду и потребность, но не причащаются из-за полной невозможности соблюсти всё, «что требуется», отчего их христианская ревность угасает, а растленные обычаи мира сего постепенно берут над ними верх.

4) Люди в путешествии, а то и в паломничестве. Митр. Антоний Сурожский рассказывал, что в одном российском монастыре в воскресный день настоятель не причастил группу приехавших детей (которых учительница готовила, как могла, ко встрече со Христом) на том основании, что они не постились три дня. Святейший Патриарх на прошлом Епархиальном собрании с болью и возмущением говорил о случае, когда на Рождество женщину не допустили к Причастию, потому что на Новый год она, на семейном празднике, за постным столом, выпила бокал вина. Я знаю случай, когда девушка, студентка, готовилась к причастию, но в субботу, идя из института, по забывчивости съела мороженое, которым её угостили подруги; её не причастили на следующий день. И это, к сожалению, вовсе не исключения, а скорее правило в нашей, особенно не-московской, приходской жизни.

5) Наконец, отмечу вопрос причащения на Светлой седмице и на Святках. На страницах Церковного Вестника, когда летом обсуждался этот вопрос, один архиепископ сказал, что на Пасху православные не причащаются, а разговляются, и что желание причаститься на Пасху есть признак отсутствия смирения. Другой архиепископ говорил, что на Светлой седмице хорошо причащаться, но всё равно нужно три дня поститься. Многие пастыри считают, что Пасха – время веселия, и поэтому причащаться надо Постом… и так далее.

Мы попросим вас проанализировать эти ситуации.

Помимо этого, хотелось бы обсудить вытекающие из всего этого проблемы более общего порядка, из которых я назову три.

1) Проблема соотношения евангельской нравственности и внешней аскетики. Вот пример. Приходит человек на исповедь перед Причастием, и перечисляет батюшке грехи: не туда посмотрел, не то съел, с мамой ссорюсь, ругаюсь с близкими, телевизор много смотрю, и проч. Батюшка устало кивает головой на каждый произносимый грех и повторяет автоматически: Господь простит. Перечисление закончено. Тут батюшка оживляется и начинает придирчиво расспрашивать исповедника, как он готовился к Причастию: вычитал ли три канона и последование ко Причащению, постился ли три дня, с рыбой или без, и плохо, что с рыбой, надо было без рыбы, а лучше и без масла; ходил ли эти дни в храм, был ли накануне на богослужении, и почему ушёл после помазания, нехорошо, это леность, нужно понуждать себя; не ел ли ничего с утра, etc., etc… Но не спрашивает батюшка с тою же придирчивостью – а что стоит за словами исповедника «ссорюсь с мамой, ругаюсь с близкими». Случайна ли ссора, постоянна ли ругань, чем вызваны конфликты, предпринимались ли усилия быть мирным со всеми, и какие именно усилия – ничего этого не обсуждается. Отходит человек от исповеди – чему он научился? Что вычитать каноны для духовной жизни гораздо важнее, чем жить нравственно. Так у нас воспитываются люди в Церкви – я думаю, описанная ситуация многим знакома. Это не значит, конечно, что мы, пастыри, не заботимся о нравственности приходящих к нам людей; речь идёт о том, на что обращается главное внимание в вопросе подготовки к Причастию. Моё глубокое убеждение, основанное на опыте – что все кризисы 10-летнего пребывания в Церкви, усталость, разочарование, порой и отход от Церкви происходят от того, что человека приучили более важным считать соблюдение правил, долженствований и запретов, нежели нравственную евангельскую жизнь.

2) Клерикализм. Мы не постимся перед причастием; от мирян же (речь идёт не о «захожанах», а о воцерковлённых людях) требуем поста и усиленного молитвенного правила. На каком, спрашивается, основании мы так поступаем? Я вспоминаю в этой связи слова преп. Антония Великого: «величайшее из всех безобразий есть – требовать от других того, чего не делаешь сам» (см. Добротолюбие, т.1). Мне здесь видится большая опасность – существование в едином Теле Христовой Церкви «двойных стандартов», разделение на «начальников», которым присущи некие привилегии, и безропотных «подчинённых». Не получается ли, что мы связываем бремена тяжёлые и неудобоносимые и возлагаем на плечи людям, а сами не хотим и перстом двинуть их (Мф. 23, 4)? Конечно, не идёт речи о какой-то «демократии» или фамильярном панибратстве в отношениях младших и старших в Церкви; но очевидно, что пастырство страдает от клерикализма. Ещё одна проблема этого же рода: если исповедь сейчас срослась с благословением на причастие, то какова степень распоряжения священника причащением или непричащением исповедующегося у него мирянина? На мой взгляд, священник обязан не допускать до причастия только в случае нравственного препятствия, тяжёлых грехов; но не дисциплинарных недостаточностей. Очень важно обсудить этот вопрос.

3) И наконец, что происходит в итоге указанных факторов – клерикализма и превалирования внешней дисциплины над евангельской нравственностью? Каков плод такого церковного воспитания? По моему мнению, этот плод – неверное восприятие людьми Евхаристии и всей церковной жизни.

Евхаристия есть, во-первых, дар, величайший дар Бога человекам. Его нельзя купить, нельзя «заслужить», его нельзя быть – в «ценовом» смысле – «достойным» но 100 %. Во-вторых, Господь говорит о причащении Своего Тела и Крови как о вкушении и питии (Ин., гл. 6), то есть – вещах предельно естественных. Еда и питьё человеку (если он здоров, разумеется) никогда не надоедают; они абсолютно естественны для человека и по природе необходимы ему. В этот же ряд Господь поставил и Евхаристию. Для того чтобы быть готовым к обеду, нужно, прежде всего, проголодаться; ну и соблюсти какой-то, опять же совершенно естественный, ряд простых действий: вымыть руки, надеть рубашку, садясь за стол, вести себя за столом сообразно с правилами этикета и проч. Трудно себе представить, чтобы родные покупали у главы семьи билет на обед… В результате же нашей подготовки к причащению, которая по сути – именно «покупка билета», у большинства православных складывается совсем другое, не евангельское, представление о Евхаристии. Причастие Христу становится тем, что нужно «заслужить» внешними подвигами, особой подготовкой; и воспринимается оно как выходящая из ряда повседневного существования некая награда, поощрение, результат каких-то наших, почти «спортивных», достижений, как нечто в ряду аскетического и дисциплинарного, – но не как сама жизнь, к которой мы призваны. От этого искажается взгляд на Церковь; люди осмысливают её не как евхаристическое реальное присутствие Неба на земле, но как-нибудь по-другому, в соответствии со своими, вполне земными, вкусами и пристрастиями: как традиционно-державную, дисциплинарную, национальную и проч.

В завершение моего выступления хочется подчеркнуть, что (как мне уже не раз доводилось говорить и писать) решать проблемы и миссии, и катехизации, и взаимодействия Церкви с «внешними» можно успешно только лишь тогда, когда у нас внутри Церкви «всё в порядке», когда церковная жизнь соответствует тому, чем она должна быть. К сожалению, этого нет; а вопрос «номер один», с которого начинается исправление и оздоровление внутрицерковной жизни – и есть те евхаристические проблемы, которые предложены сегодня для вашего обсуждения.

Благодарю за внимание.