«Бог даровал мне весёлое сердце…» Йозеф Гайдн: к 200-летию со дня смерти

Опубликовано в журнале «Фома» № 5 (73), май 2009

Мне было двенадцать или тринадцать лет. Мой папа, оркестровый музыкант, взял меня на генеральную репетицию оратории Гайдна «Времена года». Гайдна в Москве играли редко, и на концерт попасть было нельзя. Раздались первые громовые аккорды вступления – и удивительная, захватывающая, совершенная музыка пленила меня и повлекла за собою. До сих пор помню свои ощущения: как будто где-то на небе открылась дверь – и на меня потоками и водопадами излились чистейшие струи Красоты. Тогда я не знал ещё, что слушал я не просто произведение, являющееся абсолютным эталоном классики, но и музыку, в буквальном смысле слова вымоленную у Бога. Хоры, арии, оркестровые фрагменты сменяли друг друга – и, не шелохнувшись, внимая Гайдну, просидел я почти три часа.

И ещё одно воспоминание юности. Некоторые читатели старшего поколения, наверное, помнят о музыкальной традиции Москвы конца 70-х – середины 80-х годов прошлого века, когда 31 декабря, под Новый год, в Большом зале Консерватории Московский камерный оркестр исполнял «Прощальную симфонию» Гайдна. Это произведение играется при свечах. В последней части, медленной и печальной, музыканты один за другим встают, гасят свечи на пультах и уходят. Музыка истончевается и тает; в конце симфонии на сцене остаются лишь две скрипки. Вот и они доигрывают свои прощальные фразы и, погасив последние две свечи, уходят. Так же встаёт и в тишине уходит публика… Это странное, совсем неуместное в электрический век действо было совершенно необычным и каким-то очень трогательным.

Но что же это за композитор, пишущий такие оратории и симфонии? Давайте познакомимся с ним поближе.

I.

Франц Йозеф Гайдн родился 31 марта 1732 года в деревне Рорау на границе Австрии и Венгрии. Происхождения он был самого что ни на есть низкого – из крестьян. Отец его, Матиас Гайдн, занимался каретным делом (если переносить на наши реалии – автослесарь), а при этом был и деревенским старостой; мать – Анна Мария – служила кухаркой. Семья Гайднов отличалась музыкальностью: отец по вечерам заполнял свой досуг пением и игрой на арфе (не зная при этом ни единой ноты); супруга его пела. Нередкими в доме Гайднов были импровизированные домашние концерты с участием и других деревенских жителей. Маленький Йозеф с ранних лет принимал в музицировании самое непосредственное участие: к пяти годам он уже напевал отцу все его нехитрые мелодии. Видя музыкальный талант мальчика, родители отдали Йозефа на воспитание и обучение своему родственнику Иоганну Франку, регенту церковного хора соседнего городка Хайнбурга. Воспитания, надо сказать, особого не было, а была несладкая жизнь в чужом доме. «Я получал больше колотушек, чем еды», вспоминал Гайдн об этом периоде своей жизни, «и стал маленьким ежом». Так же плохо дело обстояло и с учёбой: никаких систематических уроков мальчик не получал.

Уже здесь обнаружилась эта важная составляющая жизни будущего композитора. Он жаждал учиться, но на учителей ему никогда «не везло». Компенсировалось это обстоятельство каким-то необыкновенным интуитивным самообучением: Йозеф впитывал музыкальные впечатления и обрывки знаний где только можно. Воспринятая Гайдном непосредственная музыкальная культура своего времени таинственно переплавлялась в недрах его творческого организма; впоследствии это привело к созданию им новых форм музыки. И это совершенно поразительно: самоучка, не получивший никакого систематического образования, дал музыкальному искусству в выпестованных им формах симфонии, сонаты и квартета такое богатство средств выражения, которое не исчерпано и поныне.

В 1740-м году в Хайнбурге появился регент венского Кафедрального собора св. Стефана Георг Рёйтер – он искал по всей Австрии хорошие голоса для детского хора. Маленький Гайдн ему очень понравился, и Рёйтер просил у родителей отпустить восьмилетнего мальчика в Вену, обещая не только содержать Йозефа, но и обучать его музыке. Родители согласились – и вот Гайдн в столице Австрии. Здесь повторилась хайнбургская история: певчие кафедрального хора содержались скудно, обращались с ними грубо, а кормили очень плохо. На всю жизнь Гайдн запомнил постоянно сопровождавшее его чувство голода. Что же касается обучения музыке, то за девять лет пребывания Йозефа в капелле (а он лет с десяти стал уже сочинять музыку) Рёйтер дал ему всего один урок. Правда, Гайдн ухитрился извлечь из него большую пользу. Дело было так: однажды Рёйтер увидел, как Йозеф тщательно выписывает двенадцатиголосную хоровую партитуру, сочиняя гимн Богородице. «Ах ты, глупый мальчик», сказал регент. «Разве тебе не достаточно двух голосов?» Это мимоходом брошенное замечание подвигло Гайдна задуматься над одним из важнейших принципов композиторского искусства, которым он столь мастерски овладел впоследствии – использованию возможного минимума музыкальных средств.

Несмотря на довольно тяжёлую жизнь маленьких певчих, Йозеф никогда не терял веселья – сказывалась крестьянская закалка. Отличался он весьма хулиганистым характером, и в играх и проказах был заводилой. Однажды детская капелла пела в императорском дворце, фасад которого тогда ремонтировался. Ожидая времени выступления, мальчишки стали бегать по строительным лесам, производя ужасный шум и грохот. Из окна выглянула императрица Мария-Терезия и повелела детям прекратить беготню. После непродолжительного затишья грохот лесов возобновился. Государыня опять высунулась из окна и закричала, что бесчинники сейчас «получат по шиллингу» (то есть – на венском диалекте – будут выпороты). Шум не прекращался, и монаршая угроза была приведена в исполнение.

Через тридцать лет императрица нанесла визит князю Эстергази, в капелле которого Гайдн служил. После исполнения посвящённой Марии-Терезии симфонии её автор, уже всемирно известный композитор, был представлен государыне. В ходе беседы Гайдн напомнил Марии-Терезии о «шиллинге», который он получил от неё в детстве. «Что же», сказала императрица, «шиллинг тот, я вижу, принёс хорошие плоды», – и подарила композитору драгоценную табакерку, наполненную золотыми дукатами…

Но это будет впоследствии, а пока Йозеф поёт, проказничает, голодает и пишет музыку. В 1749 году появились на свет первые его крупные законченные сочинения – две мессы. Написанные семнадцатилетним юношей, эти произведения уже поражают своей безупречной формой и характером, свойственным всем сочинениям Гайдна – ясностью, стройностью, светлым и радостным чувством. Совпадение: в том же 1749 году в Лейпциге почти ослепший, живущий уже в некоем внутреннем (да и внешнем) «затворе» Бах пишет свой opus compendium – Высокую мессу h-moll. Такая вот символичная «передача эстафеты» – от старой музыки к новой, от одного гения к другому… Осенью того же года у Йозефа стал ломаться голос – и его безжалостно выгнали вон из капеллы. Всю ночь под дождём и пронизывающим ноябрьским ветром бродил он по неприветливым улицам Вены. Под утро, утомлённый и голодный, он задремал на скамье.

Через полвека принять Гайдна и сказать ему несколько комплиментов будут считать за честь короли и князья Европы.

II.

Жизнерадостный характер Гайдна, его крестьянская хватка не дали ему пропасть. На первое время его приютил один из его приятелей. Йозеф стал подрабатывать в многочисленных венских оркестриках и ансамблях. Небольшие средства, вырученные от этой деятельности, Гайдн тратил на книги и ноты: жажда учения не оставляла его. С этой же целью – учиться – он устроился слугой к жившему тогда в Вене известному итальянскому композитору Никколо Порпоре. «При этом не было недостатка в обзывании меня ослом, олухом, плутом, в тычках в бок; но я всё сносил терпеливо, так как извлекал большую пользу из указаний Порпоры в области пения, композиции и итальянского языка», рассказывал Гайдн на склоне лет. Его приглашают преподавать начинающим музыкантам. «Когда я потерял свой голос, мне пришлось целых восемь лет едва перебиваться обучением юношества – этот жалкий хлеб отнимает время для совершенствования», вспоминал композитор. Это были для него тяжёлые, но и очень важные годы становления, наполненные учением, трудом, сочинением музыки… Вообще жизнь Гайдна очень поучительна для современного человека. Он был то, что сейчас называется «self-made-man» – «человек, сделавший себя сам». «Молодые люди могут видеть на моём примере, что из ничего может возникнуть нечто. Но то, чем я стал, есть результат сильнейшей нужды», говорил Гайдн в старости.

В 1760-м году Гайдн женился. Эта была странная история. Йозеф влюбился в одну девушку, но она ушла в монастырь, и Гайдн женился… на её старшей сестре. Брак был неудачным. Супруга композитора отличалась сварливым, неуживчивым характером. «Ей было всё равно, кто её муж – сапожник или артист», обронил как-то Гайдн. Кроме того, у них не было детей. Тем не менее прожили они вместе много десятилетий – до смерти Марии Анны в 1800 году.

В 1761 году Гайдна, чьи сочинения уже приобрели известность, пригласили занять место капельмейстера – то есть руководителя оркестра – в капелле князей Эстергази. Это был богатейший венгерский княжеский род, владеющий множеством земель. Гайдн подписал контракт – и на тридцать лет уехал «в глушь», в поместье Эстергази и в близлежащий городок Айзенштадт. Советские учебники, по которым я учился, стенали по этому поводу на все лады: ах, Гайдн в положении слуги, чуть ли не крепостное право, тридцать лет в рабстве, на отшибе культурной жизни… и проч. На деле всё было вовсе не так. Князь Николай Эстергази был меценатом и благотворителем и просвещённым человеком, к которому Гайдн до конца своих дней сохранял чувство любви и благодарности. Князь прекрасно понимал, кто служит у него капельмейстером, и кто за счёт кого войдёт в историю, – и создал Гайдну «режим наибольшего благоприятствования». В распоряжении композитора был прекрасный оркестр – это давало возможность Гайдну свободно экспериментировать, вырабатывая новые звучания и новые музыкальные формы. Поместье Эстергази было вовсе не периферией, но одним из центров культурной жизни, посещаемым и царствующими особами – об одном таком посещении я рассказал выше. Гайдн пользовался большим личным расположением князя, который позволял ему то, что не потерпел бы от других. Взять хотя бы историю с упомянутой уже «Прощальной» симфонией. В 1772 году князь очень долго, до поздней осени держал капеллу в своей летней резиденции. Жить на болотистой местности становилось уже невозможно – и Гайдн, написав свою симфонию и снабдив её «режиссёрскими указаниями» со свечами, намекнул князю, что пора бы и домой. Князь намёк понял и распорядился собираться. Свобода Гайдна ничем не ограничивалась – не без содействия князя он получил европейскую известность; часто бывал он в Вене, а сочинения его печатались и исполнялись во многих странах. Так что годы пребывания в капелле Эстергази были для композитора временем не только интенсивного творчества и раскрытия в полной мере его гения, но и приобретения центрального места в европейском музыкальном мире.

Скажем несколько слов о внешности и характере Гайдна. Он был среднего роста; лицо его, с большим носом и со следами перенесённой оспы, не отличалось красотой, но было одухотворено радостью и добродушием. Человеком был он добрым и благожелательным. Занимая, с одной стороны, подчинённое по отношению к князю положение, а с другой – являясь начальником над большим коллективом музыкантов, Гайдн не проявлял ни лакейства по отношению к высшим, ни жестокости к низшим. При любой возможности он заступался перед князем за своих подопечных. Музыканты очень его любили – для людей, знакомых с оркестровым «бытом», это о многом говорит. Характерен случай, когда, уже будучи в Лондоне, Гайдн умудрился за одну репетицию расположить к себе огромный лондонский оркестр, собирающийся устроить «немецкому пришельцу» обструкцию, так что всё последующее время оркестранты души в нём не чаяли. Отличало композитора неизменное чувство юмора, склонность к шуткам и невинным проказам – это хорошо слышно и в его музыке. Трогательная дружба связывала Гайдна с Моцартом – два великих композитора познакомились в Вене в 1781 году. Между ними не было ни тени соперничества, отношения их были вполне евангельские – каждый из них «честию друг друга больша творил» (Рим. 12, 10). Для творческих личностей такого масштаба это большая редкость. Смерть Моцарта в 1791 году Гайдн переживал как личное великое горе, и всякий раз вспоминал младшего друга со слезами. При своей известности и всеобщем почёте Гайдн нисколько не превозносился, не стыдился своего крестьянского происхождения, был приветлив с людьми; друзья ласково звали его «папашей» (это обращение придумал Моцарт). Никому в жизни он не сделал зла, удалялся интриг; когда стал состоятельным человеком, много и охотно благотворил, стараясь, чтобы об этом никто не знал. Внутренний облик Гайдна представлял собою сочетание воли и доброты – поистине прекрасное сочетание!

В 1791 году старый князь Николай Эстергази умер. Пенсия, которую он завещал Гайдну, позволяла ему жить безбедно. Формально он оставался капельмейстером, но никакими служебными обязанностями наследники Николая его не связали, и Гайдн переехал жить в Вену. Перед шестидесятилетним композитором (не забудем, что в то время такой возраст считался уже настоящей старостью) открывалось новое поприще.

III.

В конце 1791 года Гайдна пригласили с концертами в Лондон – и он с удовольствием согласился. Дважды посетил он Англию: в 1791-92 и 1794-95 годах. Возвращаясь из Англии во второй раз, Гайдн познакомился с молодым Бетховеном, способствовал его переезду в Вену и давал ему уроки композиции. В Англии композитор стал почётным доктором Оксфордского университета, в его честь английский король устраивал празднества и приёмы, имя Гайдна гремело по всей Европе. Но главное то, что эти поездки дали новый импульс его творчеству: из-под пера композитора вышли знаменитые «Лондонские симфонии» и масса других прекрасных сочинений. Глубокое впечатление произвела на Гайдна музыка Генделя, с которой он познакомился на Британских островах. Под влиянием Генделя возникли поздние, самые зрелые и совершенные творения Гайдна – оратории «Сотворение мира» и «Времена года» и шесть последних месс.

Первая оратория написана на библейский сюжет; повествует она о шести днях Творения и о райской жизни человека до грехопадения. В наше кинематографическое время музыкальный рассказ Гайдна может показаться наивным и простым; но главное в этом произведении – не звуковые «иллюстрации» Божественных дел, а благоговейное и радостное религиозное чувство, которое светится в каждой ноте оратории. Именно из-за искренней религиозности, которую невозможно скрыть, в советское время это произведение было под запретом; лишь дважды москвичи могли его услышать – когда приезжали иноземные дирижёры Герберт фон Караян и Игорь Маркевич, чуть ли не со скандалом настаивающие на исполнении «Сотворения»; на втором концерте мне посчастливилось быть. Что уж говорить о гайдновской оратории на Страстную Пятницу «Семь последних слов нашего Спасителя на Кресте»: в первый раз её исполнили в Москве только в конце 80-х годов…

«Времена года» – вершина творчества Гайдна. Сюжет оратории исключительно классицистский: смена природных циклов и, по аналогии, путь человеческой жизни – от весны к зиме, от рождения к смерти. Сочинение это давалось Гайдну с великим трудом, словно кто-то препятствовал ему писать. В такие моменты Гайдн брал в руки чётки, становился на колени перед Распятием и со слезами молился Богу, и не вставал с колен, пока не чувствовал, что его посещало вдохновение. И об этом свидетельствует музыка. Красота, соразмерность, идеальное сочетание текста и звука делают ораторию «Времена года» подлинным эталоном классического искусства.

Последние шесть месс, написанных Гайдном параллельно с сочинениями обоих ораторий, заслуживают особых слов. Всю жизнь композитор был глубоко верующим человеком, и сердцевину его религиозности составляло чувство радости о Боге. Этот поистине библейский дар Гайдн передал в своей духовной музыке. Многие и укоряли его за это – де, слишком веселы его мессы. «Бог даровал мне весёлое сердце», отвечал на такие упрёки композитор, «и Он не прогневается на меня, что я служу Ему в веселии». Поразительно, как семидесятилетний старик смог написать такую музыку – живую, брызжущую радостью и юношеской энергией… В Милане мне удалось купить редкое издание двух месс – Nelsonmesse и Harmoniemesse (последнее крупное творение Гайдна). Особенность этих партитур в том, что основным текстом напечатано именно то, что вышло из-под пера автора, что даёт возможность наблюдать за самим процессом композиции. Это необыкновенно интересно. Видно, как Гайдн записывает музыку – стремительно, не теряя ни минуты; только намёки на приёмы исполнения, сплошные музыкальные аббревиатуры; как будто композитор сам не мог угнаться за музыкальной мыслью, переполнявшей его душу…

А затем силы вдруг оставили Гайдна. После Harmoniemesse он пробовал писать квартет – но закончить его не смог. Он был полон музыкальных идей, но внезапно подступившая немощь не позволяла оформить эти идеи в музыкальное целое. Гайдн очень страдал от этого. «Это всё «Времена года», они подорвали мои силы», жаловался композитор, «не надо мне было писать их»… О нет, Маэстро! надо было, надо! и спасибо вам за эту жертву!

Слава Гайдна достигла своего апогея. Монархи и князья Европы осыпали его своими милостями, университеты присваивали ему научные степени, музыкальные общества принимали его в свои почётные члены – так в 1808 году Гайдн стал почётным членом Петербургского филармонического общества. Сам же старец дряхлел и угасал. Часами сидел он в кресле с чётками в руках, углубившись в молитву; часто на глазах его выступали слёзы. В первых числах мая 1809 года французские войска осадили Вену; один снаряд разорвался прямо у домика Гайдна. Под канонаду артиллерийского обстрела композитор скончался; это произошло 31 мая 1809 года. Узнав об этом, Наполеон повелел выставить у дома покойного почётный караул. Похоронен Гайдн в городской церкви Айзенштадта – городка, в котором он прожил тридцать лет. У входа в мемориальный придел церкви выбита надгробная надпись из псалма: «не умру, но жив буду, и повем дела Господня».

IV.

Гайдном написано великое множество работ: 104 симфонии, 83 струнных квартета, 62 сонаты для фортепиано, 4 оратории, 14 месс, 14 опер и масса иных симфонических и камерных произведений. Конечно, среди такого обилия музыки есть сочинения, представляющие, так сказать, «творческую лабораторию» автора, но большинство произведений – это высочайшее музыкальное искусство, которое характеризуется мастерством и тонкостью письма, изобретательностью, уравновешенностью, изяществом, изысканным вкусом, чистотой и прозрачностью. Очень показательна судьба творческого наследия композитора. К концу XVIII века музыка Гайдна была чрезвычайно популярна и любима. Но в середине XIX столетия отношение к его творчеству сильно изменилось. Отдавая должное Гайдну как творцу музыкальных форм, слушатели и критики (а в числе их – и знаменитые русские музыкальные деятели: Чайковский, Балакирев, Серов, Кюи) воспринимали музыку Гайдна как «примитивную», «бесконфликтную», «слишком бесчувственную» и т. п. Отчего так?

Дело в том, что наступила эпоха романтического искусства – бурного, страстного, требующего от музыки «больших чувств», изображения душевных конфликтов, разнообразия и смены внутренних переживаний человека. А вместе с этим отходила на задний план и исчезала вовсе религиозная, духовная основа музыки. Европейское искусство, по замечанию О.А.Седаковой, проходит три стадии: церковную – когда эстетическое творчество ограничивается рамками богослужения; свободную – когда развивается богатство и всеохватность искусства, но при этом оно, так сказать, крепко «держится» за Бога; и автономную – когда Бог становится не нужен. Романтическая эпоха, открыв для себя средства изображения внутреннего мира человека, стала постепенно воспринимать последнего именно автономно. В таком контексте музыка Гайдна становилась совершенно непонятной. XIX век не мог воспринять того главного, что вдохновляло творчество композитора – его чистую религиозность и прямо-таки райскую, «догрехопаденческую», детскую радость о Боге. Творчество Гайдна, этот лучший образец «свободного искусства» в музыке, оказалось «в тени» гораздо более субъективной и «психологичной» музыки Моцарта и бурного, открывшего эпоху романтизма творчества Бетховена.

Вслед за общей «автономизацией» искусства менялись и музыкальные средства выражения. Старая музыка, вершиной своей имевшая творчество Баха, выявляла свои смыслы через музыкально-риторические символы, когда величайшие духовные и душевные переживания могли быть выражены минимумом средств, без всякого внешнего эффекта – например, лишь изменением высоты звука или внутренним развитием фактуры, без грома оркестра и непременных романтических экзальтаций, слёз и истерик (большой мастер которых был как раз Чайковский). Кроме того, старое искусство было в некотором смысле «моновалентно»: при всей сложности музыкальной ткани и стоящего за нею смысла соблюдалась содержательная цельность. Поясню. Вот, с одной стороны, любая кантата Баха: музыка с поразительной глубиной исчерпывает содержание текста, «иллюстрируя» то, что не выражаемо словами – но не привносит в произведение какую бы то ни было двусмысленность. А вот, с другой стороны, опера Моцарта «Дон-Жуан». Полное её название – «Дон Жуан, или наказанная неверность»; текст выражает назидательную идею посрамления сластолюбца. Но музыка оперы сочетается с либретто не символически, а уже реалистически; за счёт этого реализма Дон-Жуан вызывает симпатию: он оказывается положительным героем, вопреки основной мысли текста. Здесь уже начинается в искусстве «поливалентность», пышно расцветшая в романтическую эпоху и приведшая в конце концов к смысловому краху постмодернизма.

Гайдн – последний композитор, который при всём своём новаторстве оставался в старой смысловой сфере музыкального искусства. Религиозная основа, символичность и «моновалентность», но выраженные средствами новой музыки (Гайдном же и изобретёнными), оказались непонятными и чуждыми романтической эпохе. Лишь в XX веке, когда человечество полностью воплотило безбожный романтизм в жизнь и пожало его плоды в виде двух мировых войн, фашизма и коммунизма, вновь стал возрождаться интерес к гению Гайдна. Я думаю, что искренняя вера композитора не стала миру более интересна; но эстетические достоинства гайдновской музыки, то, что раньше отторгало от неё – её строгая эмоциональность, чёткость, структурированность и абсолютная законченная гармоничность – в нашем «раздрызганном» мире сейчас очень востребованы, как некий островок красоты и мира, дающий отдых современному человеку.

А для христиан творчество Гайдна – безусловно, прежде всего духовное утешение. «В этом мире так мало радостных и довольных людей, везде их преследуют горе и заботы; быть может, мой труд послужит подчас источником, из которого полный забот или обременённый делами человек будет черпать минутами свое спокойствие и свой отдых», – писал композитор в одном из своих писем. И действительно, внимая его творениям, в которых видна его чистая и добрая душа, мы хоть немного увеличиваем «область света» в нашей далеко не всегда радостной жизни. Жалко лишь, что очень многие мои соотечественники не знают светлого и радостного искусства Йозефа Гайдна. Может быть, эти строки и побудят читателей познакомиться с замечательным человеком, памятную дату которого мы сегодня вспоминаем.