ДИАЛОГИ О БОГООБЩЕНИИ I
ДИАЛОГИ О БОГООБЩЕНИИ I
Участники: Евгений Александрович Жуков, игумен Петр (Мещеринов)
Вопросы о благодати
Евгений Жуков:
Я все время в общении с Вами избегаю приветствия: «Отец Петр, благословите!». Это из-за того, что я считаю это чем-то очень важным, чтобы не превращать это в какую-ту дань традиции. И, вероятно, по той причине, что я не очень понимаю смысл благословения. Я так понимаю, что это какая-то передача благодати от Бога человека по ходатайству другого человека. В связи с этим вопрос: что такое благодать? Мы все о ней говорим, вроде бы даже к ней стремимся, ее испрашиваем, ее пытаемся сохранить и приумножить. Опуская способы ее «стяжания», что мы можем положительно сказать о данном предмете?
Занимаясь проблематикой пелагианских споров, я по своему скромному разумению, составил представление, что понимал под благодатью Пелагий.
Пелагианский взгляд на свободу человеческой воли и жуткий ригоризм должны были оказать глубокое влияние на его представление о благодати. Прежде всего, пелагиане применяли термин «благодать» к дарам творения. То есть, они применяли его к естественным качествам человеческой природы, которые благи потому, что их Создатель благ. Благодать была чем-то, чем человечество может пользоваться как частью своей природы, поэтому пелагиане могли сказать, что действительно «по благодати» мы можем выбирать быть с грехом или без него. Во-вторых, пелагиане использовали термин «благодать» как просветление наших природных способностей. Так, например, они отводили чрезвычайно важное место ветхозаветному Закону и учению Иисуса, роль которого сводилась, по сути, к примеру того, что человек должен делать. В целом, пелагианская концепция благодати заключалась в первоначальном прощении грехов Христом, за которым следовало вдохновение, основанное на Законе и жизни Христа, побуждающее нас к практике совершенной праведности.
Если это осужденная ересь, то какой православный ответ? Возможно даже не отвлеченно-теоретический, а скорее насущно-практический, если можно так выразиться?
И что имеют ввиду апостолы почти в каждом послании: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога и Отца и причастие Святого Духа со всеми вами». Это констатация? Пожелание? Или ходатайство о ниспослании?
Игумен Петр:
Если давать богословский ответ, то начинать нужно с прояснения смысла термина. Что он означает по-гречески (χάρις), какое в ВЗ употребляется еврейское слово (ברכה – благословение), что в латыни (gratia) и т.д. В немецком «Gnade» означает как «благодать», так и (менее частотно) «милость» (в смысле «оказываемую субъекту милость»). Но не будем в это углубляться. Практически, на мой взгляд, тут не очень сложно: благодать есть дар от Бога, действие Божие, то, что Он производит в человеке. Соотношение между даянием Бога и способом принятия и ответа на него со стороны человека было предметом богословских споров между сторонниками Августина и Кассиана. Апостолы как раз желали верующим обильного действия Божия в них.
Что касается благословения священника, то это такая субкультурная форма приветствия; как и всякое субкультурное явление, повседневное священническое благословение часто забалтывается и профанируется. Получение благословения в собственном смысле – призывание помощи Божией (действия Божьего) в той или иной важной для человека ситуации. Есть и повседневное призывание благословения Божия, но это уже сфера личного богообщения и молитвы.
Евгений Жуков:
Исходя из Вашего ответа, мне кажется, «действие Бога в человеке» можно отнести и к его рождению и наделению особыми талантами: музыка, спорт. И к общему промышлению Божию о каждом человеке. Я привел как раз мнение Пелагия, что благодать – это природный дар свободы выбора, способность пребывать в добре, жить абсолютно праведно. Ориген также считал, что «благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, – Божий дар» (Еф. 2, 8) относится к дару Евангелия и проповедников людям, но не к дару особого внутреннего формировании воли к спасению. Что же на Ваш взгляд является отличительной чертой христианской благодати в верующих? Чего, как мы верим, нет в исламе, иудаизме и индуизме?
Игумен Петр:
Музыка, спорт, бизнес etc. – это, как сказали бы Парацельс с Вайгелем, «звёзды»[1]. Несомненно, всё от Бога, и дарования конкретного человека также, но это, я бы сказал, «общим порядком», в результате Творения. Я бы вместе с Лютером (насколько я его могу понять) рассматривал благодать «у́же», только в сфере веры. Любой веры, даже самой начальной – ибо никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3); но, конечно, главным образом веры живой, такой, какую я называю «двусторонней». Господь благодатью Своею даёт нам веру, «задействующую» в нас личные, абсолютно реальные отношения с Ним; и наша задача – следовать этому привлечению от Отца (Ин. 6, 44) со всей верностью, на которую мы способны. Именно этой живой личной «двусторонности» нет в других религиях, хотя в «начальном», «общем» богообщении, доходящем до веры обетованиям Божиим, страха и благоговения перед Ним, я бы авраамическим религиям не отказывал (индуизм, сколько я могу понять, всё же другое).
Евгений Жуков:
Насколько я понимаю, ключевым аспектом понимания христианской благодати является понятие дара: «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» Еф. 2, 8–9. Итак, по Апостолу, вера – это дар. Почему это является принципиальным моментом? А не, скажем, понимание благодати как платы? И является ли это понимание специфически христианским? И можно ли здесь употребить словосочетание «безусловная благодать», то есть без условий со стороны Бога?
Игумен Петр:
Благодать по определению не может восприниматься как «плата» – это же «благой дар» по существу своему. В Писании мы видим требование хранения благодати, но не покупки её (хотя о «награде» в Новом Завете говорится много, и этот момент нельзя сбрасывать со счёта; но только это не к получению благодати относится; ещё скажем об этом). Специфика христианства… тут нужно обозначить множество вводных. Я обычно под «спецификой христианства» понимаю двусторонность в богообщении; а восприятие благодати как дара, насколько я понимаю (какие бы ни были термины) обще для всех авраамических религий. Про «безусловную благодать» уточните, что имеется в виду.
Евгений Жуков:
Про безусловность – это утверждения вроде: «Я Бога искал, Он мне и открылся», «я всегда был добрый, вот Бог и дал мне веру» или даже «я сам поверил, и Бог дал мне благодать». То есть – условия, соблюдение которых требуется для того, чтобы Бог дал дар.
Игумен Петр:
Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие Меня. «Вот Я! вот Я!» говорил Я народу, не именовавшемуся именем Моим (Ис. 65, 1). Исчерпывающе.
Но верно и это: Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам (Мф. 7, 7).
Так что тут та самая библейская антиномия. Источник всякой благодати, всякого поиска Бога – Сам Бог. Но и прошение, искание и стучание имеет своё место.
***
Вообще, я бы сказал, что «просите, и дастся вам» – это ключевой, основополагающий принцип. Не «произведёте сами внутрь себя» (если речь идёт о действии благодати), и не «дадите кровь – и примете»; но всегда дар – «дано будет»; а с нашей стороны – просить и желать (ни на минуту смиренно не забывая, что любое наше желание Бога – также дар благодати).
Определение благодати
Евгений Жуков:
Можем ли мы сконструировать определение благодати, исходя из Ваших ответов, следующим образом: христианская благодать – это внутреннее действие Бога в человеке, дарующее веру и посредством нее приводящее человека к богообщению, богопознанию. Это действие даруется Богом (а не заслуживается человеком, без всяких предварительных условий, усилий, достижений, внутренних расположений) только и исключительно по милости Бога и по причине жертвы Сына Божьего на Кресте, и поэтому называется благим даром, – благодатью.
Игумен Петр:
Определение хорошее. Только я скорректировал бы насчёт предварительных условий и внутренних расположений – их нельзя сбрасывать со счетов. Тут дело тонкое, очень индивидуальное («тайны сердца», как говорит ап. Павел, и велит нам не судить, пока не придёт Господь), и в «строгое» определение не укладывается.
Благодать и свобода. Стяжание благодати
Евгений Жуков:
Хотел у спросить Вас по поводу комментария Симеона Нового Богослова на рассказ о Корнилии сотнике в деяниях.
Корнилий – муж благоговеин и бояйся Бога со всем домом своим. Не себя только одного держал он в страхе Божием, но и всех, живущих в доме его, научил бояться Бога. И сие добро есть и приятно пред Богом (1 Тим. 2, 3), да печется всяк не о том одном, что ему собственно полезно, но и о том, что полезно всем, живущим вместе с ним. Таким образом сотник оный, прежде чем научен был Апостолами, уже исполнял заповедь апостольскую, которая повелевает: никтоже своего си да ищет, но еже ближняго кийждо (1 Кор. 10, 24). Творил он также и милостыни многи, и Богу молился день и ночь; и таким образом прежде, чем уверовал, явно исполнял заповедь Господа нашего и Бога, которая повелевает: бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф. 26, 41), и еще: просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам (Мф. 7, 7). Видишь, что делал этот неверующий еще во Христа и почти язычник? Не слышал еще он слова благовестия, а уже усердно исполнял заповеди евангельские, прежде чем научен им был от кого-либо. Просил он посредством благоговеинства, и получил; искал посредством милостыни, и нашел; толкал посредством поста и молитвы, и отверзалось ему.
Я привел его как квинтэссенцию современного православного взгляда на соотношение свободы и благодати. Здесь и исполнение заповедей без веры и благодати. И страх Господень как результат свободного выбора, которому один человек может научить другого. Это такое краткое пелагианское credo.
Вот, что ответил бы Карфагенский собор 418 г. святому аскету:
Благодать Христова не только дает знание о нашем долге, но и вдохновляет нас желанием, чтобы мы могли исполнить то, что знаем. (Правило 4)
Без благодати Божией мы не можем сделать ничего доброго. (Правило 5). Если бы кто сказал, что благодать оправдания дана нам только для того, чтобы мы могли с помощью благодати легче исполнять то, что нам предписано по нашей свободной воле; как будто, если благодать и не дана, то, хотя и не легко, но все же мы можем и без благодати исполнять Божественные заповеди, да будет он предан анафеме. Ибо Господь говорил о плодах заповедей, когда сказал: «Без Меня вы не можете делать ничего», а не «Без Меня вы могли бы делать это, но с трудом».
Игумен Петр:
Что касается преп. Симеона Н.Б. – то он вообще большой путаник. Под руками нет книги, но я хорошо помню (это «Слова», первый том): на верхней части страницы – «спасаемся только благодатью», на нижней части той же страницы – «поэтому поозлобляем себя, попостимся, помолимся…» и т.д. Можно сказать, классическое наше «православие». Смесь, как я и говорю.
Евгений Жуков:
Нас всех учат, что цель жизни – стяжание благодати. Нужно только освоить методику и ловить, ловить, и еще раз ловить. Конечно, нужно уметь подстраиваться под нее, но, в конечном итоге, она вполне поддается ловле, приобретению, купле, зарабатыванию, выбиванию, когда коленами (преп. Серафим), когда кулаком (Иосиф Исихаст). Методы такой ловли прекрасно описаны, проверены веками, освящены традицией. Благодать можно мерить, благодать можно взвешивать, благодать можно нарезать колбасками и забирать с собой домой. Благодать можно консервировать, благодать можно продавать, благодать можно усиливать, и кто перечислит все, что мы можем сделать с благодатью! Позже уже Палама соединил понятие благодати и энергии. Мы понимаем, что греческое слово «энергия» – это не переменный ток, а действие. Но наше восприятие к благодати именно такое: как к текущей силе. Энергия у даосов и йогов имеет ключевое значение. Стяжание, накопление энергии для даосов – это главный ключевой аспект практики. И здесь все методы хороши: и места, наполненные энергией ци, и особый воздух, и особая еда, и правильное расположение предметов в комнате, ну и, конечно, правильная практика. Физические упражнения – цигун и медитативная практика. Короче, вся жизнь даоса алхимика направлена на стяжание энергии ци.
Но находим ли мы такое учение в Новом Завете? Вот что пишет Марк Подвижник:
«Всяк православно-крещеный получит таинственно всю благодать; ощутительное же удостоверение в том получает наконец по мере исполнения заповедей».
Таким образом, учение ранней Церкви состояло в том, что крещение доставляет нам совершенство и мы «облекаемся во Христа». По мере освящения наш союз все больше осознается нами, мы углубляемся в его переживание, и жизнь Христа проявляется все ярче и глубже в нас, преображая нашу волю, чувства и мысли. То есть мы ничего не стяжаем, а получаем удостоверение в уже полученном.
Кроме того, идея, что «благодать дается по нашим заслугам», является осужденной постановлениями 4-х соборов ересью.
Св. Проспер Аквитанский:
«Пелагианская ересь и учение, с которого она начала свою разрушительную атаку на кафолическую веру и пыталась отравить безбожными догматами внутреннюю жизнь Церкви и самые жизненные силы Тела Христова, слишком хорошо известны, чтобы о них говорить. Однако среди этих догматов есть одно нечестивое утверждение, которое является особенно зловредным и живучим сорняком, а именно: что Божья благодать дается в ответ на заслуги людей. Поэтому благодать перестает быть благодатью, потому что, если она дается за заслуги и сама не является причиной того, что есть добро в человеке, то ее название бессмысленно. Эта хитрость сынов тьмы, желающих выдать себя за сынов света, была разоблачена как восточными епископами, авторитетом апостольского престола, так и африканскими соборами. Добродетель действительно необходима; но они неправильно пользуются ею, когда думают, что она является даром природы, или, если она исходит от благодати, то была дана в награду за какое-то предыдущее доброе дело или доброе желание».
Каково Ваше мнение насчет учения о «стяжании благодати»?
Игумен Петр:
Я совершенно согласен с преп. Марком Подвижником. К сожалению, мало кто из Отцов следовал этому очевидному положению Св. Писания.
Но тут вот что надо сказать. Тут проблема в другом – в некоем «двоемыслии», свойственном православию вообще. Вот на богослужении мы раз сто за службу повторяем: «Пресвятая Богородице, спаси нас». Догматически это абсолютно неверно, а в пределе, может быть, даже и кощунственно и святотатственно. Один у нас Спаситель – Христос. Умные книжки говорят, что – да, произносится так, но подразумеваем мы другое – что Пресв. Богородица так высока, и что сила Её любви, участия и сострадания к нам так велика, что прибегая к молитве к Ней, мы употребляем эту гипертрофированную формулу, выражающую высшую степень почтения и ответной любви к Ней. Но люди умных книжек не читают и такие тонкие и сложные мыслительные операции всякий раз не производят (да и не должны, между прочим). Они слышат – «спаси», и, доверяя св. церкви, так и думают – «да, именно спаси, а не, там, походатайствуй и т.п.». В результате рождается, созревает и вступает в полные права один из важнейших соблазнов и покривлений православия – что мы произносим одно, а подразумеваем другое. «Блаженнейший митрополит», «поклоняемся иконе» и всё такое прочее – нелепость, и само́й же строгой мысли Церкви не соответствует. Но для нас это ничего не значит – мы же не в собственном смысле, а подразумеваем! Как в своё время ходил анекдот по Маяковскому: «Мы говорим партия – подразумеваем Ленин… и т. д… так мы всю жизнь и говорим одно, а подразумеваем другое». Но это à propos. Я хочу сказать: кажется, мне тут ясен процесс. Новый Завет много говорит о возрастании: дерево растёт, тесто вскисает, человек становится взрослым и оставляет младенческое. Это и есть описание раскрытия благодати, «удостоверения в ней», о чём говорит св. Марк; в процессе роста христианина как бы «объёма для благодати» становится больше, и она занимает всё больше места. Это очень близко к тому, чтобы понимать этот процесс как «стяжание» – тем более темы «награды», «воздаяния» и т.п. в Писании очевидно есть. Есть и «приобретение» – притча о талантах. Конечно, главная мысль здесь – что нам даётся исходный капитал, на который нужно «приобрести» прибыток… Но сама тема есть. И поэтому преп. Серафим и бесчисленное количество преподобных отцов из простецов говорили о «стяжании благодати» – но, при всём почтении, они не учились богословию, и стяжание понимали именно как «стяжание». А вслед за ними и вся церковь. Вон свт. Феофан Затворник оговорки делал, что да, это «стяжание» не в собственном смысле надо понимать – но кто это слушает? Именно это, кстати, не слушают; про поклоны, или военные победы, или строгое пощение мы св. Феофана будем слушать, а эти оговорки (для него самого, кстати, тоже достаточно двоемысленные – как богослов он оговаривался, но как субкультурный практик воспринимал «стяжание» тоже ровно как «стяжание») – да кто на них внимание обращает? В результате происходит подмена, и это подмена такого рода, что она входит в плоть и кровь церковной субкультуры – и даже нет, уже и культуры, основ церковного назидания, именно уже православия как такового, дезориентирующего и исполненного различных подмен.
Вывод: тут нужно рассматривать вообще чрезвычайно важную, ключевую, но страшно запущенную проблему языка возвещения. Пока у нас будут «блаженнейшие патриархи», «пресв. Богородице, спаси нас» и всё прочее (а сюда же и облачения, и убранство храмов относится – типа, у нас, конечно, богословски-то не «храмовое божество», но на практике храмовое, и никакое иное… и т. д.) – мы в отдельном вычлененном элементе, как бы он ни был важен, никого не убедим. А начнём убеждать – это будет восприниматься как настоящее покушение на само православие, как таковое (и небезосновательно восприниматься…).
Благодать и Таинства
Евгений Жуков:
В связи с предыдущим вопросом: каков Ваш взгляд на таинства? В охоте за благодатью таинства становятся главным инструментом, каналом получения благодати. Но возникает вопрос: например, «печать дара Духа Святого» дает благодать – или Церковь свидетельствует о том, что человек получил благодать, ставя, так сказать, свой знак качества? Становится ли вино лучше от того, что на него поставили печать завода? Или печать ставится, потому что завод свидетельствует об этом вине?
Если таинства дают благодать, больше чем другие действия, хотя и меньшую, по-видимому, чем тапочки Спиридона, судя по очереди к ним и к Чаше, но количественно, а не качественно – то необходимы ли они для спасения? Кроме крещения, конечно. И надо ли принимать слова «Кто ест Мою плоть и пьет Мою кровь» – духовно, а не гиперреалистично?
Игумен Петр:
Здесь сама постановка вопроса важна. Получаем ли мы благодать в Таинствах? По Писанию – и это совершенно безоговорочно и неопровержимо, – христианин получает личное богообщение во Христе, этот дар Божий, исключительно верою. Что же тогда Таинства? Я сторонник старо-протестантского взгляда на Таинства, что они суть не источники веры и благодати, а запечатление веры (Еф. 4, 30) и, как следствие, вспомоществование в возрастании в благодати, о котором шла речь в предыдущем вопросе. Уверовал – крестился. Раскаялся – пришёл на исповедь. В Таинстве по мере веры происходит некое запечатление («Печать Духа Святого»), в-печатление в самую суть человека этих благодатных процессов. Разумеется, я не отрицаю объективного значения Таинств, но действуют они именно в таком порядке: сначала вера, потом Таинства (Мк. гл. 16) – а не наоборот (и, разумеется, сначала научение – потом Таинства). Таинства – не магическое действие, «доставляющее» в человека веру или источник благодати. Насчёт «необходимости для спасения» – тут ответ прост и формален: Господь установил Таинства, значит, необходимы. А в каком ключе – как раз поговорим об это ниже, после Вашей реплики.
Евгений Жуков:
Послание к Евреям прямо говорит о том, что жертва принесена раз и навсегда. Но наша литургия – это жертва. Есть какие-то невнятные рассуждения, что это не повторение, а перенесение нас на Голгофу, что-то вроде машины времени. Что мы присутствуем при той самой Жертве. Вероятно, для того, чтобы отмежеваться от католического учения о повторении жертвы каждый раз. Католический священник сводит раз за разом Христа с неба и убивает Его на алтаре во оставление грехов присутствующих на мессе. Это буквально учение католического катехизиса. Но у нас тоже со времен Златоуста пастыри получают титул «священник», то есть тот, кто приносит жертву. А таинство понимается как жертва.
Далее, со времен Дионисия Ареопагита, епископ стал пониматься как окно в духовный мир. Где через 12 иерархий сходит благодать от Бога и в мир входит через епископа. И значит, епископ – медиум, шаман в мир богов. Не Христос посредник, а епископ. И поэтому только та литургия имеет действие, где есть правильный епископ. Условием совершения преломления хлеба в Писании были: воспоминание, благодарение, возвещение смерти (жертвы) Спасителя и братская любовь общины. Ничего этого у нас нет. А есть очередь перед выдачей «лекарства бессмертия». А если бы это лекарство также индивидуально продавали в автомате в притворе? Изменилась бы суть? У нас есть преждеосвященные дары. Так вот, если бы священники производили бы это «лекарство» сами по себе, за стеной и ширмой как сейчас, а потом бы помещали результат в благоговейную чистую упаковку в автомат, то изменилась бы суть? Я специально строю доказательство «доведением до абсурдного», чтобы показать, что ничего принципиально бы не изменилось. И если меня обвинят в кощунстве, то я зеркально могу обвинить в кощунстве тех, кто потворствует такой «братской» «вечери любви».
Вот что пишет арх. Ианнуарий Ивлиев:
«Т.е. тем самым (и дальше апостол Павел развивает эту мысль подробнейшим образом) апостол Павел хочет сказать, что сами по себе Крещение и Причащение являются не какими-то гарантирующими наше спасение лекарствами спасения. Эти Таинства имеют совершенно иной смысл, а вот не такой спиритуально-мистериальный… Об этом часто апостол достаточно много говорит в своем Послании, особенно в 10-й главе. Коринфяне в силу особых психологических и исторических особенностей часто к Таинству Крещения и к Таинству Евхаристии подходили как к языческим мистериям. Во всяком случае, подходили к ним как к каким-то гарантиям спасения, как к лекарствам».
Борис Сове, наш богослов 20-го века так резюмирует свою статью о современной практике причастия:
«В отношении мiрян к Евхаристии и Литургии наблюдается элемент соборного, социального распада, который усугубляется грехом редкого причащения. Это есть соучастие в социальном грехе, грехе нелюбви к ближнему».
Так вот, вопрос в том, что если я не хочу участвовать в такого рода мистериях, то является ли это догматическим вопросом? При условии, что я делами любви регулярно участвую в жизни общины. И другой вопрос, при таком проведении «таинств» присутствует ли в них Христос? Только потому что правильный епископ, правильный антиминс, правильный храм и правильный алтарь? Но на это нет ни одного критерия из Писания.
Игумен Петр:
Я бы и тут «перевёл регистр», и вместо схоластического разбора способа присутствия Господа Иисуса Христа в Евхаристических дарах или вопроса «жертвы – не жертвы» занялся бы вопросом о месте Евхаристии в жизни христианина.
Каков порядок евхаристической жизни? Схематично, и «техническим» языком: а) христианин получает личное богообщение, б) это богообщение реализует некоторые свои важные стороны («вера, действующая любовью», «назидайте друг друга» и т.п.) прежде всего в общине, то есть Церкви по сути, в) община от первых дней, по заповеди Христовой, собирается для общей молитвы, назидания друг друга и совместной евхаристии «в воспоминание», по слову Христа.
Что значит «воспоминание» на библейском языке? Не просто «перебирать фотографии и вспоминать», разумеется. Библейское «воспоминание» – это «возобновление завета», восстановление и укрепление веры; это действует и для всей общины, и для лично каждого христианина. Два важных замечания: евхаристия неотрывна от Писания – чтения и толкования его, «впитывания» его. Писание равнозначно Таинству. У нас тут уже виден перекос в современной литургии – Писание явно отодвинуто на второе место: читает его диакон, а священник как бы «возвышается» над этим. Это важный литургический штрих.
Второе замечание: в церкви всё, буквально всё – средство для, в первую очередь, личного богообщения во Христе, и во вторую очередь, для созидания Церкви Христовой – то есть именно вот этой, данной общины, не РПЦ или епархии и проч., а вот этих двух или трёх, которые сами собрались во имя Христово, движимые богообщением, верой и любовью к Богу и ближнему. Созидать Церковь тут – хотя бы, в наши дни, прояснять для христиан, как Дух Святой велит относиться к актуальной неправедности[2] (а не новые колокола повесить)… ну и так далее.
Что у нас? Литургия мистифицируется. Евхаристия становится не средством, ведущим ко Христу, а некоей целевой точкой – и, следовательно, 1) идолизируется и 2) переворачивается с ног на голову. Теперь Евхаристия – не собрание верующих христиан, близких друг другу, собирающихся во имя Христово, поучающихся из Писания и совершающих своё общее дело – воспоминание Христа и возобновление завета с Ним (я не говорю «приобщение Ему», потому что христианин всегда должен быть приобщён Христу, иначе он и не христианин). Теперь Евхаристия – это некое самоценное, самостоятельное ритуальное служение (это и есть «идолизация»), обусловленное не наличием а) веры и богообщения, б) общины, как я её описал, а совсем другими вещами, упомянутыми Вами – антиминсом, правильным рукоположением и т.д., а главное – наличием храма. И христианство превращается в общерелигиозную ритуалистику, а наш Бог Живой – в храмовое божество. И Литургия по-другому воспринимается (это и есть «переворачивание с ног на голову»): есть храм, в нём по уставу совершается Главная Скрепа церкви независимо ни от чего – ни от нравственных качеств архиерея, ни от «компромиссов» священника (предпринятых порой именно с целью «чтоб была возможность священнодействовать»), ни от отсутствия общины, ни от того, что стоящие в храме совершенно не имеют духа и ума Христова. Человек входит в Храм, «подключается» к совершаемому там Высшему Ритуалу и таким образом приобщается Божеству и освящается. Но на время, потом это освящение уходит, как по заземлению. Ни о каком научении тут и речи нет, оно и не нужно… Это другая религия, не христианство… и тут всё смешивается в кучу, и всему находится место: тапочку св. Спиридона и проч. Только Христу не находится, ибо нарушается заповедь: Господу Богу твоему покланяйся, и Ему одному служи (Мф. 4, 10). (Я об этом, кстати, даже на Радонеже не так давно говорил – см. ближе к концу разговора.)
Отвечая на Ваши вопросы: скажем, до февраля 2022 года я считал позицию Терстегена – его «непричащение» – его «тараканами», ригорическим перехлёстом. Теперь, когда стало совершенно очевидно, что причастие как таковое не меняет духа человека – подошёл к Чаше сторонником бога Марса, и отошёл от неё, оставаясь марсианином, а не христианином, – я думаю, что вопрос о не-участии в таких, как Вы говорите, мистериях (если это становится мистерией, а не богообщением во Христе) не лишён основания. Итак, ответ: если на первом месте для Вас личное освящение (что законно), то – абстрагироваться от прочего и приобщаться Христу, индивидуально, в возобновление завета с Ним, в укрепление веры, и как Сам Он говорит, в оставление грехов (личных). Если же для вашего социального темперамента важно общинное согласие Церкви, как бы запечатлеваемое причащением – то тогда вступает в действие позиция Терстегена: если нет такого согласия, то и запечатлевать нечего. Это тонкий и очень индивидуальный вопрос. На второй Ваш вопрос – про правильных епископов, антиминсы и проч. – ответил выше. Это принадлежности храмовой религии. И тут, как в предыдущем вопросе, где мы говорили о «подразумеваемости», тоже надо напрягаться: за епископом, антиминсом и проч. нужно, распутав огромный клубок, увидеть первоначальный смысл – единство общины в любви, свидетельствуемое, в т. ч., послушанием епископу… ну и так далее (смысл, которого в жизни нет, осталась одна «подразумеваемость»). Но никто это распутывать не должен, да и не обязан – церковное возвещение должно сразу сказать, что правильный епископ (не отрицая всех формальностей) – это Христов епископ, а не служитель националистически-храмовой религии. Но церковное возвещение об этом не говорит, а умные книжки никто не читает… так и ходим по кругу.
_____________________________
[1] Сфера «душевного», которая, согласно названным авторам, «управляется» звёздами (в рамках концепции единства макрокосма (всего тварного мира) и микрокосма (человека)).
[2] Христианское отношение к «актуальной неправедности» составляет главную характеристику новозаветного дара пророчества у ап. Павла. См. комментарии на апостольские послания архим. Ианнуария (Ивлиева).
