ДИАЛОГИ О БОГООБЩЕНИИ IV
ДИАЛОГИ О БОГООБЩЕНИИ IV
Участники: Евгений Александрович Жуков, игумен Петр (Мещеринов)
(Начало здесь, здесь и здесь )
Рождение свыше
Евгений Жуков:
Как мы видим из беседы Христа с Никодимом в 3-й главе Евангелия от Иоанна, «рождение свыше» – ключевой момент в жизни христианина. Настолько важный, что без этого события немыслимо вообще никакое христианство. В нашей Церкви мы считаем, что человек рождается свыше в момент крещения. Для меня всегда было непонятно учение о передаче веры от восприемников к ребенку. В Новом Завете мы видим, что рождение свыше всегда связано с активной верой в физическое воскресение Иисуса из Назарета и исповедание Его Сыном Божьим и Господом. Исповедование Господом означает деятельное признание его руководящей роли в жизни человека, а не просто пассивное и безразличное согласие с тем, что вполне возможно, что Он когда-то жил и чему-то там учил. Такой веры нет (чаще всего) ни в восприемниках, ни, естественно, в детях. Мы понимаем, что крещенный может не быть вообще христианином, то есть тем, кто деятельно принимает иго Христово на себя. И как можно считать таких людей возрожденными, «рожденными свыше»? Если нет, что вполне очевидно, то зачем мы так настойчиво крестим детей? Если да, то почему все эти возрожденные христиане, которых 80% в России, с трудом появляются в храме даже на Пасху? А в тюрьмах и больницах (Мф. 25) их не было вообще никогда.
Но вопрос немного в другом: является ли рождение свыше очевидным для человека? Может ли человек, который был «рожден свыше» и «крещен Духом», твердо сказать вслед за Павлом, что он действительно «новое творение»? Может ли человек, интересующийся христианством, регулярно посещающий храм из-за религиозной потребности, принимающий все таинства, но при этом живущий обычной страстной жизнью, исповедующийся в одних и тех грехах десятками лет, быть не возрожденным человеком? И главный вопрос: если я не уверен, возрожден ли я Духом, нужно ли мне особо и настойчиво просить Христа обратить меня к доверию и деятельному признанию Его Господом? Или, все же, любой крещенный должен уже считать себя «рожденным свыше» в силу своего крещения (в каком бы состоянии оно не было) и свою нехристианскую жизнь считать следствием «отсутствия должной решимости», как учил преп. Серафим?
Игумен Петр:
Тут несколько пластов. Во-первых, если крещение принимает взрослый человек, сознательно запечатлевающий свою веру во Христа Крещением и Миропомазанием, то несомненно он рождается свыше. Так было со мной, хотя мне никто ничего не объяснял, это я потом только понял.
Если взрослый человек крестится «просто так», как, например, в миссионерских поездках, когда принимает крещение вся какая-нибудь (условно) эвенкийская деревня, то это скорее всего профанация Таинства. Про новое рождение здесь трудно говорить. Если человека к крещению подвигает хоть микроскопическая, но вера (а не нежелание отделяться от коллектива, когда вся деревня идёт креститься), то, я думаю, новое рождение ему даётся. Но скорее всего оно не разовьётся, и назначение Таинства – запечатление веры – не исполнится (поэтому я и говорю о профанации). Незыблемым остаётся порядок, установленный не кем иным, как Самим Господом: «Идите, 1) научите…, 2) крестя их…» (Мф. 28, 19); «Кто 1) веру имеет и 2) крестится, спасён будет» (Мк. 16, 16). И тут речь идёт даже не о формальном научении (из него сейчас, как мы видим, в наших церквях ожидаемо мало что выходит), а именно о том, чтобы человек, имеющий уже веру во Христа, её осознал, возгрел и запечатлел Крещением. Таков единственный и неизменный церковный порядок. Все остальные варианты – «большое стадо». (Здесь сразу начинается вопрос церковной педагогики – как именно осознать и возгреть веру; но это другая тема. «Развёрнутая катехизация» о. Георгия Кочеткова показала, что и из этого может получиться нечто не вполне должное. Здесь главное – что у нас в православии нет живой традиции сознательного крещения.)
Крещение детей: сама Церковь выставила условия – церковная среда, церковная семья; и смысл крещения детей – включение их в Церковь (то есть в христианскую семью) вместе с родителями, для которых это важно (это самый существенный момент: христианское состояние родителей). При этом семья и община (в лице восприемников) обязуется перед Церковью, что дети будут воспитаны христианами. Очевидно, что это возможно только в традиционном обществе. Крещение детей так, как оно сейчас существует, без исполнения всех обязательных, названных мною, условий – вопиющее безобразие.
Вопрос: Даётся ли новое рождение младенцам при крещении? Ответ: нет, не даётся. Здесь можно сослаться на свт. Феофана Затворника. Он пишет (в «Пути ко спасению»), что всякий молодой христианин, придя в возраст, должен сознательно вменить себе обеты Крещения, которые дали за него его восприемники. Христианско-церковная среда (по мнению свт. Феофана) как бы подготовляет его к этому, облегчает это сознательное решение, но не заменяет и не подменяет его. Понятно, что это условие, опять же, может быть выполнено только в традиционно-церковном обществе, и то это всё «вилами на воде»… Как всегда, в бытовом православии всё смешано и перекособочено. Где-то в нём – вопиющие лакуны, а где-то – лишние переизбытки. В данном случае переизбыток: фактически св. Феофан говорит о «втором крещении» (сознательно принять на себя обеты крещения – ведь это оно и есть). Католики и протестанты (лютеране, реформаты, англикане) выходят из этой ситуации гораздо лучше. Детей они традиционно крестят (всё же это очень древний церковный обычай), а вот миропомазание (у католиков) или конфирмацию (то есть присоединение к церкви, у протестантов) и Первое причастие откладывают до сознательного возраста (12 – 14 лет). Этому предшествует не менее чем годичная катехизация, и до сих пор всё это у них очень грамотно и хорошо выстроено. Там как раз есть эта живая традиция.
Что касается самоидентификации себя как «рождённого свыше» – то это очень непростой и тонкий вопрос. В нашей церковной педагогике совершенно нет никакого инструментария для этого. Обильный инструментарий есть у старых реформатов, они прямо перечисляют признаки, возрождён ты или нет. Но у реформатов это накладывается на фундамент двойного предопределения, а человек, мне кажется, этого не может выдержать. Вопреки заповеди «не судите прежде времени» человек автоматически судит ближнего: «я возрождён, а ты нет», и превозносится. Я считаю это педагогически крайне вредным и опасным. Конечно, лучше всего 1) точно осознавать, что я призван Богом, 2) в связи с этим – «со страхом и трепетом совершать своё спасение», зная, что Писание предупреждает о возможности отпасть, 3) но ни в коем случае не судить никого; и даже видя по явным признакам, что тот или иной мой ближний не возрождён к жизни во Христе, препоручать его Богу, в надежде, что он может быть возрождён в будущем. Кстати, такой ход мыслей у многих православных отцов есть; но он не увязывается именно с новым рождением. Лучшее учение о признаках нового рождения – у пиетистов; хотя и между ними были споры. Так, например, Шпенер считал педагогически-неизбежными и свойственными процессу совершенствования христианина те или иные искушения богооставленности, а Франке полагал, что признаком нового рождения как раз является высокая неизменность внутреннего состояния, «непа́дательность», говоря православным языком. Но, во всяком случае, эта тема была в центре их внимания.
Теперь кратко отвечаю на вопросы: «является ли рождение свыше очевидным для человека?» Если есть соответствующая разумная церковная педагогика, это со временем становится очевидным. «Может ли человек, который был «рождён свыше» и «крещён Духом», твёрдо сказать вслед за Павлом, что он действительно «новое творение»?» Непростой вопрос. «Смесь нового и ветхого» – про себя я бы так сказал. (В следующей части наших бесед скажу чуть более подробно об этом.) «Может ли человек, интересующийся христианством, регулярно посещающий храм из-за религиозной потребности, принимающий все таинства, но при этом живущий обычной страстной жизнью, исповедующийся в одних и тех грехах десятками лет, быть не возрождённым человеком?» Увы, может; и многие, многие прихожане наших храмов (да и священнослужители), по сути, христиане очень в малой степени; но тут такая смесь внутренних и внешних причин, что чаще всего определить точно невозможно. И главный вопрос: «если я не уверен, возрожден ли я Духом, нужно ли мне особо и настойчиво просить Христа обратить меня к доверию и деятельному признанию Его Господом?» Если христианин «дошёл» до внутренней потребности прояснить это для себя, то конечно. «Или, всё же, любой крещенный должен уже считать себя «рождённым свыше» в силу своего крещения (в каком бы состоянии оно не было) и свою нехристианскую жизнь считать следствием ‘отсутствия должной решимости’, как учил преп. Серафим?» Ну нет, это заблуждение, которое мы разобрали выше… Я и говорю, что учения о новом рождении фактически нет в православии. Именно поэтому и приходится пользоваться пиетизмом.
Евгений Жуков:
Смог ознакомиться с Бракелем, о признаках возрожденного человека, в Вашем изложении. Чувствую внутренний протест. Вот, например:
«Всякая отрада, всё услаждение и вся радость возрождённого человека находятся в Самом Боге. Его взгляд будет постоянно устремляться в том направлении; всё его внимание будет сосредоточено на этом божественном свете, и посредством такого духовного зрения он будет понимать те истины, которые прежде не разумел. Всё, что в прошлом вызывало у него восторг, теперь он ненавидит; а всё то, что он ненавидел прежде, теперь его восхищает. Теперь вся его любовь и желания сосредоточены на Боге, Христе, богообщении, чистоте сердца, самоотречении, смирении, кротости, честности и простоте, способности отобразить в себе образ Бога и жить для Его славы. Душа возрождённого христианина теперь желает думать о Боге и размышлять о пути искупления, данного Богом для несчастного человечества. Отныне он будет думать о том, как нужно искать Бога и как можно найти Его. Такой человек находит теперь наслаждение в духовных размышлениях. Поэтому теперь во всех своих действиях он решается исполнять волю Божию, дабы совершать всё как служение Богу; и что бы он ни делал, он полагает теперь делать во имя Бога, через Бога, для Бога и в Боге. Теперь же всё мирское является для него суетой, которая порождает у него только тревогу и заботы. Он отрекается от всего этого и обращается к Господу Иисусу Христу. Закон Божий является теперь для него правилом, которое он строго соблюдает и в больших, и в малых делах. Таким путём его благочестие становится известным как для обращённых людей, так и для необращённых. Невозрождённый мир будет ненавидеть его, а люди благочестивые будут радоваться о нём».
Если все это признаки возрожденного человека, то ни я, ни 90% христиан на земле, настоящих, бывших и будущих, не возрождены. И тогда узкий путь настолько узок, что едва 5 из 50000 обретают такие ощущения и как следствие – спасение. Если таков «проходной балл», то я точно не прохожу. Как цель, как образец – да. Как критерий того, что человек духовно жив – нет. Для всех этих вещей нужно особенное, редкое, интеллектуальное, психическое и физическое устроение, а также редкий образ жизни. Значит, Бог заведомо одним даёт такой набор качеств, а другим, большинству – нет.
Критерий духовно живого человека даёт апостол, говоря: «Сердцем веровать, устами исповедовать, что Бог воскресил Его из мертвых» (Рим. 10, 9). «Никто не может назвать Иисуса Господом кроме как Духом Святым» (1 Кор. 12. 3). «Ты Христос, Сын Бога Живого» (Иф. 16, 16). «Не кровь и плоть открыли тебе это, но Отец Мой…» (Мф. 16, 17). Вот критерий возрожденного, духовного человека. Дальше уже – степень вовлеченности. И тут как раз нужно и научение, и педагогика, и образец, и цель, чтобы никто «не думал, что уже достиг». А сразу вводить такой критерий – это просто вгонять христиан в уныние: во мне этого нет, значит, я не возрожден, не спасен, вера не спасительная, и как выжать это все из себя – непонятно. Вместо радости даётся уныние. Я бы вообще критерием поставил радость: если ты радуешься о своём спасении и текущем статусе праведника, благодарен Иисусу – ты христианин. Если радости нет – то ты ещё чего-то не понял. Слово «радость» в частотном употреблении уступает только словам «вера» и «любовь» в Новом Завете.
Игумен Петр:
Да, Вы правы. Планка, несомненно, задрана. У Бракеля первая глава о вере, вторая – о покаянии в связи с верой. Третья глава как раз – Новое рождение. Затем пойдёт глава о проявлениях веры – и это будет как раз мир и радость. Планка там везде, правда, нестерпимо высокая… но, во-первых, таков пиетизм, по напряжённости религиозной жизни он ещё похлеще всякого православия будет, а во-вторых, здесь мне, скорее, важно противопоставление с «храмовым божеством» и «самодеятельным аскетизмом», в которые превратилась сегодня православная жизнь.
Цель, образец, максимальная планка – да, верно, обязательно нужно указать, что, конечно, это не практическое пособие, а такой же идеал, как Нагорная проповедь (согласитесь, что и к ней вполне можно отнести Ваши слова о неподъёмном «проходном балле»).
Начало христианского пути
Евгений Жуков:
Если мы разобрались, что благодать – это действие Божие, даром через веру приводящее к богообщению, то почему нужны вообще слова, наставления, болезненные ошибки, заблуждения, почему Бог не руководит нами напрямую? Ведь есть стихи Писания, которые говорят о том, что вы имеете помазание от Святаго и знаете всё… помазание, которое вы получили от Него, в вас пребывает, и вы не имеете нужды, чтобы кто учил вас; но как самое сие помазание учит вас всему, и оно истинно и неложно, то, чему оно научило вас, в том пребывайте (1 Ин. 2, 20; 27).
Вот получил человек дар веры, принял крещение. Почему дальше нужно столько слов? И начать слушать «помазание» нужно уже сразу, на начальном этапе? И если да, то что это такое и как его расслышать?
Игумен Петр:
1. Общее положение: ставить вопрос «Почему Бог…?» некорректно. Он не обязан нам давать объяснений, почему. Всё, что доступно нам и важно для нас – 1) узнать, точно ли то или иное делает/говорит/заповедает Бог, и 2) точно понимать, что из этого вытекает для нас. Узнаём же мы это из единственного источника – Священного Писания.
2. А Священное Писание говорит нам о двух событиях – оправдании и освящении. И если оправдание совершается жертвой Христовой, а, с нашей стороны, принятием этой жертвы верой, то освящение – это процесс. Почему? Потому что так Бог установил, такой порядок вещей. Мысль, просвещённая Писанием и Св. Духом, говорит нам о падшести, которую нам надлежит преодолеть (чтобы она как бы «выпарилась» из нас), о ветхом Адаме в нас, который должен умереть, и о том, что это одномоментно не происходит. Но главное тут не наша логика, а Писание. Оно недвусмысленно говорит о Царстве Божием как процессе: роста дерева, вскисания теста, ухода за растущим деревом (обкладывания его навозом) и т. д. Мысль, рассуждая об этом, наталкивается на «пелагианскую» развилку, но сейчас мы её отставим в сторону и констатируем: Бог установил некий процесс, в котором должное место занимает и наш труд (разумеется, правильно понятый и организованный). Апостолы не раз подчёркивают это. Говорю так не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился; но стремлюсь, не достигну ли я, как достиг меня Христос Иисус. Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Фил. 3, 12–14). Возрастайте в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа (2 Петр. 3, 18). …Надеемся, с возрастанием веры вашей, с избытком увеличить в вас удел наш (2 Кор. 10, 15). Молюсь о том, чтобы любовь ваша ещё более и более возрастала в познании и всяком чувстве (Фил. 1, 9)… ну и много цитат, говорящих о возрастании. Резюме: Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершенствуясь в святости (именно так надо переводить это место, а не «совершая святыню», как в Синодальном переводе, что понимается православными как «в церкви служить») в страхе Божием (2 Кор. 7, 1).
3. В числе средств для возрастания в освящении – научение. Святой Дух установил в Церкви чин пастырства. И как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, то имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение, пребывай в служении; учитель ли, – в учении… (Рим.12, 6–7). Бог хочет, чтобы мы научались друг от друга: в этом одно из двух важнейших служений Церкви («чисто проповедовать Евангелие»; второе – «право, то есть в правильном духе, преподавать таинства«). Увещевайте друг друга и назидайте один другого, как вы и делаете (1 Фесс. 5, 11). Итак, братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом или посланием нашим (2 Фесс. 2, 15). «Почитайте наставников ваших» (посл. к Евр.). И т. д. Итак, очевидно, что возрастание и научение – исконный чин Церкви.
4. Но столь же очевидно, что это научение должно иметь ясно декларируемую цель и совершаться в должном духе. Цель вот: Твёрдая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла (Евр. 5, 14) – их чувства, свои. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое (1 Кор. 13, 11) и вошёл в чин, уготованный всякому христианину – когда Бог даёт нам, по богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши, чтобы вы, укоренённые и утверждённые в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что́ широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею (Еф. 3, 16–19). А должный дух – именно приведённые Вами стихи Писания, 1 Ин. 2, 20; 27. Всё освящение предпринимается с целью как раз и давать всё больше и больше места помазанию, которое учит нас всему.
5. Теперь вопрос «как». Тут как раз и «затык», потому что научение цели и должный дух освящения у нас совсем исчезли из православия. «Ходить в церковь» и «слушать старца», «дать кровь и принять дух» – всё это мало соответствует вышеприведённому учению Св. Писания. Но у Терстегена есть указания. Если сводить их к двум словам, то – нужно «нащупать» в себе некий, я бы сказал, «механизм веры», с помощью которого ощутить и войти в «двусторонность» в отношениях с Богом, в постоянное соприсутствие Его, в со-пребывание меня и Бога. Это «чувство веры» не придумаешь и не сочинишь; его надо вкусить и увидеть (Пс. 33) – и дальше верно следовать ему. Главный критерий тут – чувство (точнее, реальное пребывание) Божьего мира (которое тоже не придумаешь и ни с чем не перепутаешь) и «чувство двусторонности с Богом». Эти чувства тихие, тонкие; они немедленно забиваются грехом, угасают от невнимания и зарастают сорняками во внешней церковности. И это не человеческие эмоции, приходящие и уходящие; слово «чувство» скорее всего и не подходит тут; но за бедностью слов используем этот термин – «чувство веры», глубокое, очень внутреннее (коренным образом отличающееся от простых человеческих эмоций – это важный критерий 👇). От чего это сопребывание с Богом увеличивается – то употребляем. От чего уменьшается или, не дай Бог, пресекается – то отсекаем безжалостно. Ровно в этом, и только в этом, и состоит (должно состоять) пастырское научение – чтобы всякий христиан мог (индивидуально, каждый по-своему, хотя и в определённых евангельских рамках; не казарменно, строем; и не синкретически, как будто «во всех религиях одинаково») понять этот «механизм веры», увидеть его в себе, вверить себя ему, определить свою меру, и, опять же, в своей мере и обстоятельствах верно следовать ему. Сами понимаете, что в нашей церковной педагогике всё это начисто отсутствует, а именно этому нужно учить именно что сразу, на самом начальном этапе. Если не удаётся учить (по причине того, что человек этого может не понимать), то хотя бы возвестить и поставить целью. Но христианин на то и христианин, и таинства на то и таинства, чтобы, став христианином, именно и понять это (собственно, понять это и есть – стать христианином). Только таинства должны неразрывно сочетаться с истинным возвещением Церкви; когда его нет, всё покривляется, ритуализируется, «пелагинезируется» и превращается в насмешку над христианством, в точном смысле слова в «антихристианство».
👆Ближе всего это «чувство» можно сравнить с непосредственным ощущением реальности жизни, дыхания, движения, зрения etc., если всё это перевести в «осознанный режим». Это «чувство богообщения» невозможно стяжать, заслужить, приобрести; его можно только именно «нащупать» в себе по принципу: Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам (Мф. 7, 7). – Даётся это богообщение в Церкви по вере и в таинствах всякому христианину, и этим, собственно, христианство отличается от всех прочих религий. В этом назначение и смысл таинств – «включить» в верующем христианине богообщение, а затем поддерживать его. Но здесь важная тонкость – богообщение несводимо только к таинствам (последние в этом смысле не более чем «служебны», «средственны», и должны стоять в одном ряду с должным научением). Оно должно быть вещью повседневной, поминутной. У нас же как раз свели богообщение к участию в таинствах и храмовых действиях, поставив их целью и главным; это важнейшая и принципиальная дезориентация. – Итак, богообщение даётся всем христианам (каждому в свою меру, разумеется), это свойство и служение Церкви Христовой в слове Божием и таинствах. В возвещении богообщения и есть главная задача научения Церкви. Но, увы! именно этому не учат, или, в лучшем случае, учат недостаточно; результат – с богообщением происходит всё в точности по притче о сеятеле. Оно оставляется без внимания; внимание в церкви воспитывается обращённым на совсем другие вещи, от чего богообщение забивается и не приносит плода. Или же происходит подмена подлинного богообщения (если человек, несмотря ни на что, жаждет его) общерелигиозными молитвенно-медитативными практиками. Но по большей части люди и не знают ничего об этом, им никто в церкви об этом не возвестил.
Две цитаты из Феофана Затворника. Первая – о богообщении (Начертание христианского нравоучения, М. 1895, стр. 36).
«То неверно, если б кто стал думать, что когда богообщение поставляется последнею целью человека, то человек сподобится его после, в конце, например, всех трудов своих. Нет: оно должно быть всегдашним, непрерывным состоянием человека, так что, коль скоро нет общения с Богом, коль скоро оно не ощущается, человек должен сознаться, что стоит вне своей цели и своего назначения. Состояние, в котором человек сознает, что Бог истинный есть его Бог и сам он есть Божий, то есть говорит в сердце своем Богу: Господь мой и Бог мой (Ин. 20, 28), как апостол Фома, и к себе самому: Божий есмь — Божий есмь (ср.: Ис. 44, 5), — такое состояние есть единое истинное состояние человека, есть единый решительный признак присутствия в нем начала истинно-нравственной и духовной жизни».
Другая – о «нащупывании». Там же, стр. 339. Это не напрямую о богообщении, здесь Феофан пишет о молитвенном искании подлинной веры, но и к богообщению подходит.
«Это молитва к единому истинному Богу о вразумлении. Есть Бог истинный. Он сказал Свою волю нам в наше спасение, с желанием, чтоб она была понята и выполнена. Теперь мудрованиями людскими она скрыта или запутана до того, что тот или другой не имеет достаточно сил найти исход из сего лабиринта. Когда, в чувстве сей кровной нужды, с воплем, стенанием, болезнью сердечной, обратится кто к Богу, истинному Отцу всех человеков, Богу, желающему, чтобы вера Его была действенною, – может ли быть, чтоб Он не дал такого решительного указания к убеждению в истине ее? Он вранов кричащих питает, по молитве посылает дождь в жажду плоти нашей… а человеку, и еще духу его, Своему образу, томящемуся, ищущему узнать, как прославлять Бога, будто Он не укажет источника для утоления сей жажды духовной?»
Евгений Жуков:
Вы кратко изложили всю суть дела, насколько я могу сложить об этом свое впечатление. Однако мне лично необходимо по возможности разъяснить каждый пункт. По первому пункту: я не столько любопытствовал «почему Бог…», а хотел понять соотношение на начальном этапе «научения от помазания» и «научения от людей». Священное Писание же и есть такое «научение от людей», несмотря на нашу веру, что Писание есть слово Божие. Ведь его понимание нам, православным, заповедано Церковью искать у людей. С одной стороны это логично, понимать Писание так, как его понимало большинство исторической Церкви, первые 3–4 столетия. Я избегаю в данном случае принципа согласия святых. Потому что, по моему глубокому убеждению, во многих, решительно принципиальных вопросах, мнение святых противоположно, вплоть до обвинений друг друга в ереси (например св. Проспер Аквитанский и св. Иоанн Кассиан). Итак, если человек с одной стороны принимает верою, что 27 древних книг являются Словом Божием (без деталей о том, что такое богодухновенность Писаний), а с другой верою принимает принцип «научение от помазания», то должен ли он искать понимания читаемого преимущественно от Духа «здесь и сейчас», нежели от людей?
То есть, если мы говорим именно о начале пути, то безусловно, все согласятся, что человеку дается Новый Завет. Но дальше, какая практика чтения Писания? Я знаю, у Терстегена есть замечательный трактат о чтении Писания. Но можете ли Вы изложить, подтвердить, уточнить или опровергнуть его главные принципы?
Игумен Петр:
Мистики-протестанты (Вайгель, Терстеген) сформулировали замечательное, и очень верное, на мой взгляд, соотношение. Есть «внутреннее слово» – то самое помазание, которое учит нас всему. И есть «внешнее слово» – откровение Божие, Священное Писание. Формула такова:
1) Внутреннее слово поверяется (то есть проверяется как критерием) Писанием.
2) Писание уразумевается (истинно понимается) через внутреннее слово.
По поводу первого пункта – у св. Антония Великого есть высказывание: «На всё, что ты делаешь, имей свидетельство Писания». Расширительно можно эти слова применить здесь с полным правом. Всякое внутреннее слово, всё то, что мы воспринимаем как руководство Божие, непременно должно соответствовать Писанию (имея исходным пунктом «Господь мой и Бог мой» в отношении Господа Иисуса Христа) – а то можно нафантазировать себе чего угодно.
Второй пункт тоже очевиден. Библия наполнена «коромыслами», то есть антиномиями и мнимыми противоречиями – я тут скорее имею в виду даже не догматические, типа предопределения, а чисто практические вещи. Ну например: «подставь другую щёку» (Мф. 5, 39) – и укор Спасителя: «Если Я сказал, что худо, покажи, что худо, а если хорошо – что ты бьёшь Меня?» (Ин. 18, 23). И ап. Павел требовал извинений от властей, заключивших его в темницу (Деян. 16, 36–39). И так далее. Эти антиномии никак не разрешить человеческим разумом. А развитое «внутреннее слово» (Евр. 5, 14) прекрасно это понимает, принимает и руководит осуществлением в каждой конкретной ситуации.
Ну и понятно, что цель Писания, как и всё в Церкви – средственная, педагогическая (хотя Писание, конечно, на особом месте стоит; оно не исчерпывается до конца дней, в отличие от богослужения, внешней церковности и т. п.; всё время учительно, всё время свежо, всё время открывается новыми гранями – именно по мере возрастания внутреннего слова, так что они неразрывны и идут рука об руку). Вот что об этом говорит Апостол: И притом мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнёт рассветать день и не взойдёт утренняя звезда в сердцах ваших… То есть когда рассветёт день и звезда взойдёт, соотношение внутреннего и внешнего слова будет иное. Но не отменится. Апостол продолжает – как раз об этом соотношении: …зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым (2 Петр. 1, 19–21).
Итак, перед нами всё тот же исконно-церковный педагогический процесс. Вера от слышания, а слышание от слова Божия (Рим. 10, 17). Вот ключевой текст здесь: Некто Иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в Писаниях, пришел в Ефес. Он был наставлен в начатках пути Господня и, горя духом, говорил и учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново. Он начал смело говорить в синагоге. Услышав его, Акила и Прискилла приняли его и точнее объяснили ему путь Господень (Деян. 18, 24–26). То есть изначально нужен кто-то, кто точнее объяснит путь Господень, или, иными словами говоря, правильно «настроит» внутреннее слово и его соотношение с Писанием.
Я думаю, что здесь можно употребить формулировку: Писание, а вслед за ним правильная церковная педагогика – это харизматичное, становящееся институциональным. Правильная церковная педагогика, или (употребим общий термин) возвещение Церкви, – есть накопление и систематизация (насколько возможно) этого двоякого опыта: возрастания внутреннего слова и проникновения в слово внешнее, и взаимная их проверка друг другом.
Теперь: мы видим, что Апостолы передавали этот опыт своим ученикам, и т. д. («вера от слышания»). Соответственно, нужны духоносные наставники, а в Церкви этому соответствует (см. нашу «институциализацию харизматического») чин пастырства. Но практика ясно показывает, что в условиях падшей земли любая институция портится, а любое харизматическое действие может быть ложным (и неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; 2 Кор. 11, 14–15). Для охранения себя от заблуждений есть два пути; крайне желательно, чтобы они наличествовали оба. О первом пути говорил ещё святитель Игнатий Брянчанинов: «духоносных наставников нет, остались их книги». Тут, конечно, важно определить, что́ есть духоносные наставники (в основном «св. отцы» в той или иной мере затронуты, а то и сильно отравлены пелагианством и неоплатонизмом, и тут очень важен принцип того же свт. Игнатия – «вера в истину спасает, в ложь – губит»); но сам путь верный. Подобрать духовные книги – в немногом количестве, но подлинные. И второй путь – преп. Паисия Величковского: советоваться друг с другом (имеется в виду, разумеется – с единомышленными христианами), и без проверки и молитвенно-духовного обсуждения, с привлечением Писания, ничего не предпринимать. Как видите, здесь то же соотношение внутреннего и внешнего слова, только на ступень ниже: в качестве внешнего слова выступают духовные книги, в качестве внутреннего – опыт христианской общины в их осмыслении и осуществлении. Чем не подлинная поместная Церковь?
Осмысление молитвы
Евгений Жуков:
Итак, Вы описали, как происходит научение души Богом: внутри Духом благодати, проверяемое «объективно» через слово Писания. Но кроме Духа и «помазания», которое учит, думаю, никто не будет спорить, что Господь учит и через людей и через книги, даже через ослов (Числ. 22). В таком случае, если источники разные, но высший из них – «помазание», как нам всегда предпочитать, искать именно этот источник? Как природную склонность к чтению, или слушанию проповедей или духовных бесед использовать как второстепенный источник? Я, например, если взять все время, которое провожу так или иначе в религиозном состоянии за 100%, то читаю, либо сам размышляю, либо слушаю лекции на 90%, и только на 10% молюсь. Вероятно, если я задам вопрос: «Какое действие человека является наиболее коротким путем к непосредственному «научению от помазания» Вы ответите – «молитва». Если я правильно предвосхитил Ваш ответ, хотелось бы узнать прежде всего, как разлюбить чтение и полюбить молитву? Читать по необходимости, а молиться с удовольствием. То, что сейчас происходит – с точностью до наоборот.
Игумен Петр:
Начну с известного совета (максимы) преп. Серафима Саровского. За два дня до его смерти его спросили: «Почему у нас нет таких подвижников/состояний/такого опыта, какой был у древних отцов»? Преподобный ответил: «Потому что у нас нет такой решимости, как у них». К счастью, всё, что связано с преп. Серафимом, нужно подвергать сомнению – известны сознательные фальсификации его жития и приписывание ему самых диковинных высказываний. К счастью – потому, что если бы он такое действительно сказал, то это свидетельствовало бы, что преподобный всю жизнь подвизался, а главной вещи не понял: решимость христианину даёт Бог, и меру этой решимости также христианину определяет Бог, а сам человек никак не может «выжать» из себя никакой постоянной «решимости» (эпизодические эмоционально-эстетические «духовные всплески», исходящие от нас самих, бывают, но так, чтобы на всю жизнь – это выше меры человека). См. у апостола Павла – он всё время повторяет: «по вере», «по мере веры» (Рим. гл. 12), а не «по решимости». Совет о «решимости», да ещё преподанный как некое «завещание», «последнее слово», «итог жизни и опыта» почитаемого святого – великая дезориентация, жертвой которой в своё время оказался и я.
Если Вы меня спросите: «Какое действие человека является наиболее коротким путём к непосредственному «научению от помазания»»? – то я Вам отвечу: «распознайте это помазание, и действуйте соответственно ему». Проще сказать: к чему тянет (духовно), тому и следовать. Терстеген в одном из писем говорит своей корреспондентке о молитве: половину молитвенного времени читай. Это именно индивидуальный совет, методологически очень верный. Посмотрите 33-е письмо, стр. 237. Там и про молитву хорошо сказано, что главное в ней – это пребывание в соприсутствии Божием, а вовсе не «разлюбить чтение и полюбить молитву». Молитву – что имеется тут в виду? по Феофану Затворнику – встать перед иконами и класть поклоны? Но это любил лично свт. Феофан, а многим, например, такое не подходит, поклоны рассеивают их и раздражают… несмотря на то, что святитель всем свой личный опыт директивно предписывал. Итак – нащупывать, что даёт лично Вам бо́льший плод, то есть что больше всего способствует со-пребыванию со Христом, и пользоваться этим. Быть в соприсутствии Божием – это и есть молитва; и если уж говорить о «решимости», то сюда (а не на «подвиги как у отцов») нужно её всю направлять.
Сердечное внимание
Евгений Жуков:
Прочитал трактат Терстегена о границах ума. Он пишет, что нужно внимать сердцу. Не пытаться умом умириться через рассуждения. Учителя Иисусовой молитвы тоже пишут о внимании в сердце. Можете ли Вы разъяснить, что это такое?
Игумен Петр:
Это такой вопрос… особо-то не объяснишь, как не расскажешь, что такое «вкус мёда», например. Попробую так сказать. Нужно верой («чувством веры», «движением веры» — это и есть «сердцем») «нащупать» (Терстеген уточняет – детски, с любовью) живое соприсутствие Божие. Как только оно «нащупается» – всё пойдёт своим чередом. Критерии: глубокий (в смысле – глубоко, «подземно» расположенный, не обязательно «всеобъемлющий», это высокая мера) мир и некое постоянное чувство «двусторонности»: Господь Иисус – мой Бог, я – Его (см. выше цитату свт. Феофана Затворника из «Начертания христианского нравоучения»). Чувство это – как воздух: мы дышим, и не обращаем на это внимания; но попробуй зажми нам рот и нос на две минуты – всё сразу станет понятно. Если хотите, задача заключается в том, чтобы это «дыхание» Божьего соприсутствия (которое дано всем христианам, если они грехами не пресекают его) постараться перевести в «осознанный режим». Если не получается, или непонятно, что это такое – молиться Господу, чтобы Он дал нам это понять и вкусить. Обязательно даст, только нужно быть внимательным к сердечному состоянию. Это вещи тонкие, очень спокойные и «незаметные»; в большинстве своём христиане, увы, просто проходят мимо них. Большой вред тут оказывают внешние церковные вещи, которые, при малейшем нарушении меры в отношении них, имеют свойство «забивать» эту внутреннюю тонкость; поэтому мне всегда неуютно, когда приходится много говорить о значении икон, мощей, а тем более церковных юрисдикций и т.п. Это всё очень внешнее, шелуха. Вот Вам, кстати, и ещё один критерий богоприсутствия – всё это становится глубоко неинтересным.
Евгений Жуков:
Отец Пётр, благодарю сердечно, три раза перечитал. Если позволите, уточнение. Есть ли какие-то упражнения, которые способствуют этому? Не совсем понятно, как нужно «уловить» присутствие Божие. Ложусь, становлюсь, сажусь, закрываю глаза… У меня всегда наступает в этот момент затруднение, что дальше… Вспоминать заученный Новый Завет, каяться, молиться Иисусовой молитвой, благодарить, размышлять о присутствии Божием, молчать? Не знаю, о чем молиться. Не знаю как. Хотя каждый день по 2–3 часа уделяю чтению, молитве, богомыслию. Однако нет постоянства. Такое ощущение, что Господь Сам все делает. И неважно, что я там бормочу, главное чтобы бормотал.
Я о том, что все грехи и страсти Он удалял, когда Сам считал нужным. Давал ощущения, понимание догматов, направление мысли, когда Сам хотел и что хотел. Никакой зависимости от того, что я делаю или не делаю, я не увидел. Но что-то я должен делать? Как успокоить ум? Как довериться?
Я изначально и зацепился за Иисусову молитву, очень понятная практическая вещь. Но Господь послал страшный невроз, так что пришлось все бросить. Я, наверное, хотел спасения «на своих условиях»…
Игумен Петр:
Нет упражнений. Тем более, если невроз. Единственно, что – утишиться и постараться умирить (и умерить) мысли, со смиренной и крайне спокойной молитвой (расположением души): «Господи, Твоя воля да будет». Это дело веры, только веры. Как довериться? Так же спокойно и смиренно: «Господи, я ничего не могу, не понимаю, не умею, ещё и нервы; Ты доверь меня Себе». Только всё очень мирно и крайне спокойно, с переключением физики и психики на что-то Вас умиротворяющее, утишающее и радующее, насколько это возможно.
Вот ещё. Смотрите: то, что я писал выше – Большой вред тут оказывают внешние церковные вещи, которые, при малейшем нарушении меры в отношении них, имеют свойство «забивать» эту внутреннюю тонкость… Это относится и к самому «принципу упражнений». Мы живём с Богом не в «режиме упражнений», а в постоянной повседневности, как дышим. «Режим упражнений» – это, как Вы написали, «на своих условиях». А тут вера, только вера, – а это как раз и значит, что не на моих, а на Его условиях всё происходит. Следовательно, надо именно что смириться и сказать всем своим существом: «Сдаюсь, Господи. Пусть будут Твои условия».
Вот в эту сторону, мне кажется, надо смотреть.
Да, и ещё. Добавление: «Сдаюсь, Господи. Пусть будут Твои условия. Готов ждать, сколько Ты определишь«.
Евгений Жуков:
В связи с преданием себя Богу возникает естественное препятствие в нашей личности, её мыслей, чувств и желаний. Чтобы во мне были божественные чувства, мысли и желания, «ум Христов», мне нужно уменьшить напор своего ума, своей личности. То есть, если я хочу желать того, что хочет Христос, чувствовать («в вас должны быть те же чувствования, что и во Христе»), что чувствует Христос, я должен научиться угашать свои стремления. И тут возникают в уме сразу все эти аскетические практики опустошения ума, молчания сердца, помыслов и проч. Например, в молитве, когда мы молимся, нужно ли каким-то, пусть и не жестким образом, пытаться опустошить себя от мыслей, желаний? «Подвиг веры», «усилие веры» (Мф. 11, 12), как вы говорите – имеет ли техническую сторону? Вопрос, в итоге, в том – как снизить активность своих стремлений, чтобы дать место Христу?
Игумен Петр:
Строго говоря, да, что-то делать нам надо в этом направлении. Никуда не деться от повелений Писания: «умертвите…», «отложите…» и т. п. (Кол. 3, 5; 8). Но: всегда, приступая к каким бы то ни было практикам «опустошения», нужно непременно иметь в виду следующее предостережение Господа: Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого (Мф. 12, 43–45). Отсюда вытекает важный принцип: не сначала само-«опустошаться», в надежде, что потом на это опустошённое место придёт Господь (это стандартная ошибка большинства аскетических и мистических писателей), а взыскать живого научения Господа, и под Его руководством проходить своё, личное, индивидуальное делание, в свою меру. Об этом хорошо пишет Терстеген. То есть: только когда приходит в душу Господь, тогда, как бы «естественным порядком», низшее вытесняется высшим. Когда мистики (Таулер, а вслед ему вся масса мистических писателей, вплоть до «Немецкой теологии» и отчасти даже Арндта и Берньера-Лувиньи) пишут о том, что «опустоши себя, и пустое заполнится Богом» – это (нео)платоническое представление о боге-механизме и о механических приёмах восхождения к нему. Бог никому ничем не обязан, и Господь как раз и говорит, что опустошишь себя – а придут «семь злейших»…
Но возникает, естественно, вопрос: всё равно ведь нужна какая-то практика, чтобы взыскать научения Господа, о котором идёт речь. Да, такая практика нужна. Её цель – «нащупать» те «механизмы веры», о которых мы всё время говорим, и научиться настраивать своё внимание на соприсутствие Бога и на Его мановения в сердце. Как? Феофан Затворник так отвечает на подобный вопрос: «кто как может, а ухитрись настроиться таким образом». Общие правила: утишиться, оградить свою жизнь от разорения (насколько это возможно, конечно), воздерживаться, опять же, по силам, от осуществления своих греховных движений. А «молитвенные практики» – кому-то помогают, кому-то вредят… тут уже именно «кто как может». Вам с Вашим бэкграундом нужно, мне кажется, вообще закрыть этот вопрос: никаких «практик», уже достаточно напрактиковались; смотреть в сторону простой веры, нащупывать её «двусторонность» – и достаточно.
Евгений Жуков:
Как Вы относитесь к систематической практике размышлений? В Писании упоминается не раз слово «meditatio» – размышление. «О Законе Его размышляет день и ночь» (Пс. 1, 2). Практика размышления почти неизвестна у нас. Очень подробно ее описывают Исаак Сирин и Николай Кавасила. Смысл христианской медитации не в опустошении ума, а в наполнении его мыслями о слове Божием. Немного об этом говорит свт. Феофан. В свете нашей переписки, где мы обсуждаем подвиг и усилие веры, предание себя Богу, предметом размышлений может стать собственная немощь, неспособность к добру. Также, места Писания, которые свидетельствуют о Его промысле, предании себя Ему, например: «Придите ко мне все труждающиеся…» и т.д. Нужно ли учиться такого рода размышлениям, например, заучивая Писание, чтобы можно было всегда его рассматривать в уме. Уделять, скажем, 30–60 минут для такой практики?
Игумен Петр:
Это кто как может и хочет. Нащупать свою практику – и пользоваться ей. Какие-то регулярные занятия этого рода, несомненно, нужны и важны; но главный принцип тут – руководство Божие и свобода. Кого что больше питает, тот тем и пользуйся. Только осторожней со «своей немощью». Лучше, как говорит Терстеген, поменьше «своего» и побольше Христова.
Евгений Жуков:
Теория совсем простая, насколько я понял: «нужно верою поставить себя в присутствие Божие». Можно ли применять следующий практический прием: если мы не знаем за собой никаких нервных, психических отклонений, если у нас нет бурной фантазии, то можно очень мягко, тихо, смиренно молчать в сердечной вере, что Господь Иисус сейчас со мной. С осознанием того, что вам жизненно необходимо Его наставление, Его помощь, что уже сил нет никаких жить своими рассуждениями, идеями, желаниями, которые ведут в никуда. В осознании, что вы хотите, чтобы вас «учило помазание», чтобы вы «руководились Духом Божиим». Это молчание можно пробовать перед сном, в кровати, с закрытыми или открытыми глазами. Сколько времени мы засыпаем, 5–10 минут. Можно потом немного расширить время. Молчание совершенно не значит, что мы опустошаем ум, или что-то еще в паламитском смысле. Это означает слова Павла: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26). Это просто нужно осознать: о чем я собрался молиться? О целомудрии? О вере? О любви? О смирении? О долготерпении? Об избавлении от той или другой страсти? Что за чем следует? Что сейчас мешает Ему во мне больше всего? Что сейчас самое важное? Я все это знаю? Я знаю свое душевное устроение? Ну тогда молись, конечно, сам. Я, например, понятия не имею, о чем мне сейчас, сегодня в 22:53 молиться. Кроме начального благодарения, прославления, и покаяния, которые занимают 2–3 минуты. А дальше? Так вот это и есть молчание. И оно не должно становится все глубже, все молчаливее. Нет. Мы смиренно, по слову апостола, а не потому, что мы много мним о себе, как раз наоборот, осознавая полную неспособность к добру, – ждем искры Божественного Духа, который, придя, дает нам молитву. Или не дает. Или чувство, без слов. Или, что чаще всего, сами собой всплывают стихи Писания. Вот так Он молится в нас Отцу. Или не молится. Это тоже нужно принять как Его действие. Если нет Его действия сейчас – не нужно насиловать себя и Его «углублением молчания». Можно переходить на воспоминание стихов Писания, которые несут радость и предание себя Ему всецело: «Придите ко Мне… и я успокою вас», «Не заботьтесь ни о чем… и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе», «и уже не я живу, но живет во мне Христос… возлюбившего меня и предавшего Себя за меня». То, что приносит мир, покой и радость. Результатом должно быть очень тихое, спокойное, ровное, радостное чувство присутствия Божия. Нужно учить наизусть Писание, те стихи, которые особенно отзываются миром, благодарностью, любовью, преданностью Спасителю Нашему. И вращать их в уме, если Дух сегодня не «ходатайствует за нас».
Что бы Вы сказали насчет такой практики?
Игумен Петр:
По-моему, всё точно, очень даже хорошо, «приемлю и нимало вопреки глаголю».
Евгений Жуков:
Человек, как психо-соматическое существо, постоянно живет эмоциями, переживаниями, чувствами, ощущениями. Можем ли мы различать ощущения, которые являются естественными, а которые являются результатом «Дух дышит, где хочет, голос Его слышишь», то есть, «глас хлада тонка»? Например, наша литургия представляет собой чрезвычайно «тяжелое» театральное действие. Такого рода мистериальные действия у греков как раз и были направлены, чтобы ввести человека в нужное состояние. И музыка, и обильное каждение, и игра света и тьмы, и резкие переходы крика и шепота теургов, и пышные одеяния, – все это способствовало введение миста в состояние экстаза. Можно с большой долей уверенности утверждать, что мистерии вводили человека в особое медитативное состояние, призванное «возвысить» душу смертного до слияния с бессмертными сущностями. Человек испытывал сильнейшие переживания: «это часы религиозного созерцания, в которые душа миста должна переживать соответствующие священнодействиям состояния» (Н.И. Новосадский. Элевсинские мистерии С.159). Поэтому у нас постоянно говорят, что литургия – наше все. Не связано ли это с тем, что нигде больше человек не испытывает столько религиозных «переживаний»?
Но не только на литургии. У меня, например, есть отдельная комната для молитвы. Там я раньше создавал специальную атмосферу, тоже со свечами, ладаном, обилием икон, полумраком и т. д.
Поэтому вопрос в следующем: может ли человек сам создавать себе «благодатные ощущения»? Нужно ли стараться ограждать себя от сильных «переживаний», намеренно создаваемых самим собой или в храме? То есть, не участвовать. А если участвовать по необходимости, то не смешивать естественные ощущения с якобы благодатными. Нужно ли намеренно заниматься в противоположность религиозному возбуждению опустошением чувств, успокоением, тишиной, то есть, прислушиваться к действиям Духа в себе?
Игумен Петр:
Здесь два вопроса, связанных друг с другом.
1. Может ли человек сам создавать себе «благодатные ощущения»? Может, конечно; и обманывать себя может, и фантазировать, и т.п. Но – очень важно: всё это до тех пор, пока человек, так сказать, «барахтается» один. Как только происходит событие «вкусите и видите» – положение кардинально меняется. Когда человек не один, а с Богом, в соприсутствии Христа, Святым Духом, то в нём начинает действовать (назовём это так) «чувство веры», главной особенностью которого является двусторонность – то есть реальное соприсутствие Бога; уже человек не один, а со Христом, и ориентируется не на себя, а на Духа Святого. Здесь неоценимое значение принимает Священное Писание: Псалтирь и Апостольские послания дают такие точные и очевидные критерии, что обмануться невозможно. То есть «вкусив и увидев», и субъективно обмануться невозможно – потому что в душу приходит мир Божий, который ни с чем не перепутаешь (до того, как это произошло, как раз человек и сочиняет себе духовные состояния; а когда это есть, уже ничего сочинять не нужно, этот вопрос сам собой просто снимается); но и объективные критерии Писания совершенно явны, и опознаются однозначно, а различаются только в мере («возрасте духовном», я бы сказал) и степени интенсивности (и здесь нет места православному «лжесмирению»: «ах, я недостоин, во мне не может ничего такого быть..» – это будет богопротивление и хула на Духа Святого). Пример таких критериев, которые ни с чем не спутаешь – Гал. 5, 22–23: это любовь, радость, мир, долготерпение, благость (то есть неосуждение), милосердие, вера, кротость (то есть внутренняя тишина и тонкость), воздержание. Ещё один важный критерий – это постоянство. Раз начавшись, подлинное богообщение становится постоянным достоянием христианина. Оно не может приесться, стать неинтересным (как может всё внешне-церковное), и т. д. Оно может колебаться по степени переживания, оно может отходить в случае греха, рассеянности и прочего недолжного поведения; но в норме оно неизменно и не требует какого-то искусственного аскетического удержания (как нас «учит» «бытовое» православие), в отличие от фантазий, которые как раз только в «ручном режиме» и удерживаются, и то быстро исчерпываются и уходят как сквозь пальцы. Долго такие фантазии может поддержать только социум, выстроенный вокруг них, слава («старца», например), гордость/фарисейство, часто доход и прочие вполне посторонние вещи. Впрочем, с другой стороны, и беспечности (как бы в «противоположность аскетическому удержанию») такое двустороннее богообщение не терпит; тут-то и нужно Писание, с которым христианин сверяет своё состояние и из которого научается со страхом и трепетом совершать своё спасение (2 Кор. 7, 1)
2. Из этого вытекает ответ на второй вопрос. Вообще всё Вами описанное – это сфера эстетики, прислонённой к духовности. (Я помню, как меня клевали за это утверждение – что всё наше богослужение принадлежит исключительно сфере эстетики, а не духовности. «Как вы можете так говорить! богослужение и есть богообщение!» и т. п. – возражали мне…) В качестве подпорки, «детоводителя ко Христу», словами ап. Павла, это всё может иметь смысл. Но как только «включается» чувство веры, двусторонность, «вкусите и видите» – всё это теряет своё значение. Другое дело, что наше пространство и время чем-то ведь должно заполняться и как-то организовываться. Вот сложилось так на нашей Руси, что в ней есть гипертрофированная церковная эстетика, и это большинством народа Божиего традиционно почитается значимым. Значит, «восставать» против этого не надо (какой смысл?), а надо свою меру найти. Я раньше тоже обвешивался иконами, а теперь у меня в комнате одна икона Спасителя софринская – и мне больше чем достаточно… Если есть правильное богообщение, то это десятистепенный вопрос.
