ДИАЛОГИ О БОГООБЩЕНИИ V

 

ДИАЛОГИ О БОГООБЩЕНИИ V

Участники: Евгений Александрович Жуков, игумен Петр (Мещеринов)

(Начало здесь, здесь, здесь и здесь)

 

Аскетические усилия

Евгений Жуков:

Читаю Терстегена, хотел спросить, если можно, об одной из его идей:

«Первая причина (недолжного богообщения) заключается в том, что многие (и ах, сколь многие!) слишком вялы и слишком жалеют себя при отвержении мира, при распятии плоти со страстями и похотями (Гал. 5, 24), при умерщвлении своеволия, чувственных удовольствий и всякого проистекающего из самолюбия услаждения и любви к творениям. Для таких христиан становится невозможным достичь истинного мира с Богом и сущностного познания Его вседостаточности. Никто не может служить двум господам (Мф. 6, 24). Кто стремится к утешению и довольству в Боге, тот не должен больше искать их у творений; и кто хочет иметь радость и покой в творениях, тот не найдёт их в Боге«.

Разве это не то же самое, что нужно свернуть себя в бараний рог и упразднить все удовольствия, как в восточной аскетике? Причём до того, как придёт богообщение, а не Бог упразднит всё как результат богообщения.

Я только, что прослушал Ваше видео о пиетизме с Ильёй Готлинским, в котором Вы говорите, что свободы у человека немного: «делать или не делать подлости». Но тогда разве виноват человек, что он не может отречься от чувственного, от «мира», даже если очень хочет, если это не дано свыше? Если это первое и совершенно необходимое условие, начало, так сказать, то, опять же, монашеский или около-монашеский (как у Терстегена) образ жизни – единственная атмосфера для богообщения?

Простите, но не могу понять, что за чем следует. Я, например, хочу воздержания и целомудрия. Но как бы ни пытался, ни просил – не вижу и начала этой добродетели. Но если это необходимое условие, значит я из той категории, которые «слишком вялы и слишком жалеют себя при отвержении мира», и поэтому никакое богообщение мне не светит?

Либо я должен переложить свой фокус внимания с себя на Бога, как Вы говорите в той же беседе. И уже Он во мне производит «еже хотети и еже деяти»? Второе мне понятно, первое нет. Ибо тогда получается, что где-то мне нужно взять рвение, решимость и веру, которых в моей личности просто нет.

Игумен Петр:

Нет, это не про бараний рог. Во всяком случае, не про то, что у нас принято подразумевать под аскетикой. Смотрите, что тут требуется: отвержение мира (падшего, то есть не поступать по стихиям мира сего, но по Христу), распятие плотской жизни (не в смысле только желудочно-сексуальной, а жизни по водительству, по разумению, по привычкам падшей плоти) и проистекающей из самолюбия направленности нашей любви к творению больше, чем к Богу.

И всё это именно в контексте двустороннего богообщения, как Вы совершенно верно замечаете. Одно от другого нельзя отделять. И соотносится это напрямую: Бог даёт благодать – мы делаемся способными к внутренней жизни, следствием которой является реализация заповеди Апостола Не любите мира, ни того, что в мире (1 Ин. 2, 15). Именно об этой не-любви и говорится в цитате Терстегена. Но стяжать эту благодать «бараньим рогом» – невозможно.

Тут нужно ещё учитывать, что Терстегену приходилось акцентировать этот аспект в условиях уже начинающегося тогда «лёгкого» протестантизма. Атмосфера же богообщения – это не около-монашество и тому подобные внешние формы. Каждый оставайся в том звании, в котором призван (1 Кор. 7, 20), говорит Ап. Павел. Здесь главное – взыскать волю Божию о себе.

Непонятно, почему Вы изначально задаёте такой вывод: «Причём до того, как придёт богообщение, а не Бог упразднит все как результат богообщения». (Точнее, как раз понятно: так нас настраивает наша восточная аскетика). Но это совершенно неверно. Если хотите, можно так сказать: да, всепоглощающие удовольствия от творения должны выпустить нас из своих тисков и замениться Божией радостью. Но это происходит только, когда Бог даёт нам вкусить эту радость. Тогда, чтобы сохранить и дать по возможности больше места этой радости богообщения (Рождённый от Бога хранит себя – 1 Ин. 5, 18), «удовольствие от творения» должно отступить на задний план. Но это происходит как бы само, человек должен подвизаться в вере и стремлении к Господу, а не в «бараньем роге». «Нежаление себя», о котором пишет Терстеген, здесь равно «неозиранию назад» («Кто возложит руку свою на плуг…» Лк. 9, 62).

 

Предание себя Богу

Евгений Жуков:

Наверное, центральное место, из-за которого вообще пришла идея расспросить Вас о духовной жизни, это практика вверения себя Богу. Терстеген пишет (Письмо 1-е):

«Состоит сей путь (внутренней жизни) в ведо́мом любовью вхождении и сокровенном пребывании человека в сердце, дабы там, во мраке святыни (Исх. 20, 21; Пс. 17, 12; 96, 2), созерцать Божие величие и поклоняться Ему в духе и истине (Ин. 4, 24)… Но конечно, никто не может достичь сего человеческими средствами и напряжением само-делания, которые только обессиливают наш дух, загоняют его в тесноту и всё больше отдаляют его от Бога и Его святого соприсутствия. Опыт, без сомнения, научит тебя, что нет ничего спасительнее, чем прекратить потуги самости, дать в себе место действию Божию и успокоиться на том — особенно во время молитвы. Ибо как наше само-действие мешает действованию Божию, так наша самостная жизнь препятствует жизни Божией в нас».

Еще не совсем ясно, как этого достичь, но принцип понятен. Но почти сразу он продолжает:

«Никто не может внутренне пребывать в Боге, если он ещё весь прилеплен к чувствам и ищет свою жизнь в чём-то вне Бога, поскольку такое расположение души совершенно противоположно истинному христианству. Посему мы должны сдерживать чувства, умерщвлять похоти, укрощать страстные взыграния души, отсекать волю внешнего человека, обращать ум и сердце вовнутрь, мыслить просто и во всём хранить чистоту. При этом нам надлежит иметь в виду не себя и своё благочестие, но только Бога и благоугождение Ему».

То есть, опять «мы должны» и перечень действий или состояний как у православных аскетов. Но ведь я не могу ни чистоту хранить, ни сдерживать чувства, не понимаю, как я должен сам умервщлять похоти и укрощать страстные взыграния души… Получается, это как раз и есть самоделание, самоумервщление, самоисправление и т. д.?

Игумен Петр:

Тут тонкие вещи.

Во-первых (I): Да, должны. Давайте возьмём хотя бы Послания Ап. Петра. Вот смотрите:

Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом (1 Пет. 2, 4–5).

Возлюбленные! прошу вас, как пришельцев и странников, удаляться от плотских похотей, восстающих на душу, и провождать добродетельную жизнь между язычниками, дабы они за то, за что злословят вас, как злодеев, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения (1 Пет. 2, 11–12).

Имейте добрую совесть, дабы тем, за что злословят вас, как злодеев, были постыжены порицающие ваше доброе житие во Христе (1 Пет. 3, 16).

Итак, возлюбленные…, потщитесь явиться пред Ним неосквернёнными и непорочными в мире (2 Пет. 3, 14).

Совершенно очевидно, что нам вменяется в обязанность «самим, как живым камням», как Вы пишете, «умервщлять похоти и укрощать страстные взыграния души»: Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение… (Кол. 3, 5).

Соответственно, с этим вопросов нет: должны.

Но: Писание подчёркивает, что хоть и «сами», но не совсем «сами». Посему, возлюбленные, препоясав чресла ума вашего, бодрствуя, совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа. Как послушные дети, не сообразуйтесь с прежними похотями, бывшими в неведении вашем, но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках (1 Пет. 1, 13–15).

Итак, страждущие по воле Божией да предадут Ему, как верному Создателю, души свои, делая добро (1 Пет. 4, 19).

Итак, смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесёт вас в своё время. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печётся о вас. Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Противостойте ему твёрдою верою… (1 Пет. 5, 6–9).

Идеальная формула сочетания того и другого – здесь:

Как 1) от Божественной силы Его даровано нам всё потребное для жизни и благочестия…, то вы, 2) прилагая к сему всё старание, покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь (2 Пет. 1, 3–7).

«Ну вот», воскликнем тут мы, «кто же прав – св. Августин или св. Кассиан?» А пусть они дискутируют, на то они и Отцы Церкви; а Писание говорит вот так. Любит оно в одну фразу противоположные вещи упаковывать, и не утруждает себя объяснениями, и не беспокоится о противоречиях, не Кальвин, чай.

Следовательно, мы видим, что и то, и другое актуально: 1) и наше бессилие, и сила Божия, воспринимаемая верой, и 2) – «сами, друзья, сами». Но только это «сами» – и это во-вторых (II) – должно пониматься в общем для всего Писания контексте веры, то есть предания себя Богу и следования Его руководству. И как раз тут – наш камень преткновения (и соблазна!): наша аскетика ровно это и забывает, вдобавок совершая ещё одну важную ошибку, а именно – генерализируя свои методы (а эта генерализация исходит от восприятия Бога как неоплатонического «механизма», а не как библейской Личности), – в то время как эти методы должны проистекать не из раз и навсегда данной «схемы» «для всех», а из потребностей данного момента для конкретного христианина, и обязательно в контексте двусторонности – богообщения и научения Божия вот именно меня вот именно в этой ситуации.

Итак, вывод: христианское делание, то усилие, которым мы входим в Царство Божие (Лк. 16, 16) – это индивидуальное умерщвление ветхого Адама, как это понимает Писание, под руководством Бога. Вот про него и пишет Терстеген. Это, как я уже сказал, тонкая вещь, ей надо учиться, и это мало что общего имеет с православным неядением, неспанием и храмовым благочестием (а наша аскетика соблазняется тем, чтобы кинуться именно сюда).

Что это значит на практике:

1) христианин чувствует отхождение благодати;

2) начинает действовать – конечно же, сам: как вернуть, сохранить, умножить благодать;

3) и дальше (хорошо бы – сразу) это «сам» должно перейти в «двусторонность». Формула её: Рождённый от Бога хранит себя (1 Ин. 5, 18).

Тут и есть развилка. Здесь Церковь и должна научить христианина, как это делать – и это, собственно, её (Церкви) главная земная задача (а не квартиры освящать). То есть вот именно для этого Церковь и нужна – когда христианин начинает «мыкаться» сам, тут же взять его за руку и от «сам» перевести к «рождённый от Бога«. А этого нет – и аскетика съезжает на «автономный режим»: «храни себя сам».

И, конечно, главное тут – благодать должна посетить душу, душа должна познать опытом, как это, когда благодать увеличивается, уменьшается, отходит. Только в контексте этого опыта может «запуститься» «двусторонняя», индивидуальная, подлинная аскетика. Вне этого опыта аскетика будет тем, чем она является у нас: директивно навязанным казарменным «должен».

То есть тут, как и везде в духовной жизни, внешнее явление может быть одно, а суть совершенно разная. Вот человек воздерживается, вменяет себе нечто в долженствование и т. п. И эта аскетика выглядит одинаково – но всё зависит от того, из чего человек исходит: или из того, чему его учит благодать на данный момент и на данное состояние его живой «двусторонней» жизни во Христе, – или потому, что его так «учит» «церковь»: де, святые отцы сказали – вот и постись…

То есть всё упирается в научение Церкви. Уже на самом начальном этапе она должна возвестить об этом опыте, об этом пути, об именно таком задании Бога человеку, об именно такой, и никакой другой аскетике. Но увы! она учит совершенно другому… полная дезориентация. Она учит, что всё это возможно только у редких святых, у «одного из тысячи», как Ваш любимый Исаак Сирин писал. А остальные 999 – ходите в церковь и посты соблюдайте, и ни на что не рассчитывайте, и о богообщении и не думайте – прелесть!.. Чистая сегрегация!

Евгений Жуков:

Я все время думаю об этом. Мне кажется, проблема даже не столько, что мы не знаем как, но в том, что мы не хотим предать себя Богу. Если, например, Он будет за мной ходить весь день и стоять рядом, хочу ли я этого? Нет. Смеяться над глупыми шутками, смотреть пустые фильмы, вести ненужные беседы, читать новости и осуждать то ту, то другую сторону… ведь всё это придется оставить. И что тогда делать? Чем заниматься помимо работы? Петь псалмы с 8 до 20 и потом ложиться спать? На футбол не сходи, там матерятся, на балет не сходи, там девушки в коротких юбках, фильм не посмотри, там обнаженка вылезет, с друзьями не встреться, там нехристианские разговоры. Мне хочется, чтобы Он помогал там, где я не справляюсь: со здоровьем, финансами, отношениями, мешающими привычками, менял близких как мне хочется и проч. Мы выделяем Ему время кто сколько хочет. На правило, молитву, размышление и проч. Как престарелым родителям – они говорят: «Ну посиди еще», а ты выделил 30 минут, чтобы совесть не мучила. Но ведь и настоящее желание не от нас. Если Он не даст этой настойчивой необходимости, бесполезно говорить человеку: «Желай быть в Боге». Как и домашнему коту: «Старайся больше говорить». Мне кажется, что с самого начала нужно рассказывать человеку, куда он попал и что ему уже даровано. Не того, что «он должен», а что уже даровано.

Свт. Нектарий Эгинский:

«Через нашу веру во Христа и через наше крещение мы облекаемся в Самого Христа и становимся чадами Божиими, обиталищем Всесвятого Духа, храмами Бога, святыми и совершенными, богами по благодати. Так что мы сбросили с себя тление и облеклись в нетление. Совлеклись человека греха и облеклись в человека праведности и благодати. Изгнали смерть и облеклись в бессмертие…».

И от этого будет рождаться естественное желание в этом пребывать, это приумножать. То есть, вопрос в том, что бы Вы посоветовали человеку, как я, который не имеет потребности пребывать в Боге и быть Им водимым. Что толку говорить человеку о двусторонности, если он не хочет слышать Божий ответ? Ибо знает, что этот ответ принудит Его жить иначе.

Игумен Петр:

Вот с чего начнём. Заповедь «Возлюби Господа Бога твоего». А как её понимать? что это такое? Как практически возлюбить? делать-то что?

У православного человека следующие ответы: 1) в церковь ходить, 2) молитвы читать, 3) посты соблюдать, 4) церковные правила блюсти, 5) исповедоваться-причащаться, и т. п. (всё это – «хочешь не хочешь»; если не хочешь, то и лучше; значит, понуждать себя к этому, а Царство Небесное нудится, а Бог за понуждение себя наградку даст, и так далее, все эти наши благоуветливые словеса…) Вот и Вы спрашиваете: а что делать? И встраиваете в ряд: 6) петь псалмы с 8 до 20 и потом ложиться спать, 7) на футбол/балет/фильм не ходить, 8) с друзьями не встречаться… и прочее.

Это всё, на мой взгляд, неправильная постановка вопроса. Любовь к Богу – не «делать что-то», а состояние («состояние веры», я бы сказал). А уже из этого состояния проистекает делание. Но наоборот не бывает: деланием состояние не «сконструируешь». А состояние как раз влечёт за собой делание. Состояние это ровное, тихое, глубокое; ближе всего это выражается словами: мир Божий, соприсутствие Божие, когда сердце некоторым образом (но тихо, тонко, не «по-земному») «тает» в присутствии Божием, обращается к Нему (вернее, пребывает обращённым к Нему), и ничего другого ему не хочется. Чтобы узнать это состояние, нужно молиться Господу, чтобы Он дал его вкусить. Как вкусится, так всё станет понятно; а до того ничего понятно не будет. Состояние это властвует над деланием, определяет и регулирует его. То, что хранит и приумножает это состояние, христианин предпринимает (многим, например, пост помогает, или частое хождение в церковь; а кому-то, наоборот, мешает, но это всё индивидуально). Псалмы здесь бывают очень хороши, между прочим… А то, что разоряет – от того отстраняется. Если во время и после футбола душа потеряла мир Божий – то христианин уже не будет задавать вопросов, можно/нужно ли ему на футбол ходить или нет. Он просто не пойдёт. И, как в прошлый раз мы говорили, внешне это будет выглядеть так же, как и у «само-аскетиков»: на футбол человек не ходит, с приятелями общается по минимуму, и т. п. – но причина, повод, побуждение будут совсем другими. На футбол идти именно что не захочется, с приятелями болтать о пустом не захочется, мало того, что не захочется – душа, по опыту уже раз (а вернее, и два, и три, и тридцать три) ощутив очевидное умаление богообщения, то есть разорение этого самого мира Божия, тихости, ровности и света, будет сама избегать футбола, болтовни, фильмов и проч. Но не размышлять над тем, «чего бы себя лишить», всё это будет уже само собой происходить.

(Абстрактный вопрос: а может ли богообщение быть «спокойным» к футболу, фильмам и проч.? На мой взгляд, нет, за единственным исключением – когда футболы и фильмы предпринимаются с целью любви к ближнему (не приятельского времяпровождения, а именно любви). Но это каждый случай сам за себя определит. И это моё личное мнение, никому в обязанность никак не могу его вменить.)

Что касается своих «хочется» – то в контексте живого богообщения всё это «регулируется». Всё (всё без исключения!) Богу молитвенно возвещаем (касательно себя; «менять других» – это иллюзия, порой опасная), а Он что-то даёт, порой быстро, а что-то упорно не даёт… Ну, значит, Его дело.

Слова же святителя Нектария, при всей моей любви к нему – дезориентация. Это всё та самая «подразумеваемость», о которой мы уже говорили. «Так что мы сбросили с себя тление и облеклись в нетление. Совлеклись человека греха и облеклись в человека праведности и благодати. Изгнали смерть и облеклись в бессмертие»… для самого святителя это было исполнено личного смысла, а так – всё те же бесконечные благоуветливые словеса. Мне больше всего помогли в своё время в этом отношении несколько фраз «еретика» Вайгеля:

«Но когда во Христе человек верою рождается свыше и облекается во Христа, тогда именуется он духовным и внутренним. Тем не менее влачит он ещё на себе, на своей вые, ветхую изгарь, земную плоть и кровь. Но это не причиняет ему вреда, ибо он не живёт по плоти (Рим. 8, 12), но пребывает во Христе. Такого человека Павел называет духовным, испытующим всё (1 Кор. 2, 10), то есть он обретает, чувствует и вкушает истинную веру или Христа в себе, и непоколебимо уверен в сих вещах. И, как сказано, верующий человек именуется внутренним и духовным, и ему не вредит, что на всякий день носит он ещё в себе ветхого Адама, потому что это происходит не по его воле, ибо он не живёт Адаму, он живёт в вере Господу Иисусу Христу. Об этом говорит Апостол: нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе живут не по плоти, но по духу (Рим. 8, 1)».

И потом на эти слова я уже наложил то, что говорил Макарий Великий, что «бывает, что у человека сердце – две части под благодатью, а десять частей ещё нет»… и поэтому не нужно обольщаться ни «благодатностью», ни «никуда не годностью». А эти тонны высоких слов – сбросили с себя тление и облеклись в нетление. Совлеклись человека греха и облеклись в человека праведности… – это неправда. Ничего не сбросили, не совлеклись, не облеклись. А и то, и другое носим в себе. То одно берёт верх, то другое… та́к это устроено, на самом деле.

Вы пишете: «То есть, вопрос в том, что бы Вы посоветовали человеку, как я, который не имеет потребности пребывать в Боге и быть Им водимым». Это с чего Вы взяли? Здесь нужно разобраться как следует, что именно понимается под такой «потребностью» и «неимением потребности». «Что толку говорить человеку о двусторонности, если он не хочет слышать Божий ответ. Ибо знает, что этот ответ принудит Его жить иначе», продолжаете Вы. А я скажу, что ничего он не знает, напридумывает сам себе… тут всё зависит от того, что́ человек понимает под «пребыванием в Боге». Если завышенные требования в духе «совлеклись, облеклись…» – тогда, конечно, не захочется ничего, потому что ясно, что мы не Нектарии Эгинские. Но речь-то о другом. Оно (это другое) располагается в иной плоскости, его надо «нащупать» – и тогда сами эти вопросы отпадут, сфера поменяется, по-другому всё будет. «И в тот день вы не спросите Меня ни о чём» (Ин. 16, 23).

Беда в том, что мы судим о поведении Бога в отношении лично нас или на основании завышенных красивых высказываний, типа вышеприведённых слов свт. Нектария, или по генерализированной аскетике «все строем – равняйсь, смирно!». «А на деле, – пишет Макарий Великий (я своими словами передаю), – бывает иначе, чем человек прочитал в книгах или услышал от других». Поэтому, строго говоря, не знает человек, к чему его принудит (и принудит ли вообще, может, тут совсем другое взаимодействие) ответ Божий лично ему. Поэтому изначально и нужна и важна именно вера, как вверение себя Богу, без какого бы то ни было «планирования» или предварительных условий, мнений о том, как «должен» вести Себя Бог, и как мы «должны будем» вести себя в связи с этим, и т. д.

Евгений Жуков:

Что касается того, что я написал про себя. Я верю во все христианские истины, не формально, но делая их смыслом жизни. Вместе с тем, я не хочу сердцем, а не головой, чтобы Христос пребывал со мной ощутительно и постоянно. Как мне тогда в этой тихости жить? Я встречаюсь с друзьями, у меня есть увлечения, у меня 90 сотрудников. И я понимаю головой, что Христос лучше, но не понимаю в кого я превращусь, если буду все время иметь это ощутительное присутствие: в Терстегена? В Исаака Сирина? Что мне делать с тем служением, на которое я Богом поставлен? И поэтому головой я хочу, но сердцем нет. Вот и спросил, откуда исходит такая потребность – жить в Боге ощутительно? И уже второй вопрос: возможно ли это без одиночества? И если нет, то получается, что ощутительная христианская жизнь возможна для очень ограниченного числа людей. Пусть так. Но у нас, большинства, забирают даже веру, говоря, что все это только в будущем и весьма неопределённо, потому что еп. Игнатий сказал, что «спасаются те из православных христиан, кто очистил себя от страстей» – остальные в ад, а в настоящем веке «аки свиния в калу», и чтобы на небо попасть, надо его заработать. С чем я категорически не согласен, аргументируя это не своим пониманием Писания, которого нет, а Церковным преданием. Быть внимательным «со страхом и трепетом» – да; опасаться, стараться, трудиться – да. Но всё это для того, чтобы пребыть в уже дарованном, а не чтобы приобрести несуществующее.

Игумен Петр:

Мы о разном говорим (так мне кажется). Если не хотеть сердцем, чтобы Христос пребывал со мной ощутительно (в контексте того, что я сказал выше о «чувствах веры»), – то это только Fürwahrhalten, о котором мы упоминали в нашем втором диалоге (то есть внешне, интеллектуально придерживаться доктрины). Это не плохо, но просто нужно не останавливаться на этом, а обеспокоиться пониманием для себя, что́ есть спасающая вера, и в какой мере мы к ней приобщены. Вера не задаёт вопросы: «не понимаю в кого я превращусь, если буду все время иметь это ощутительное присутствие»… «что мне делать с тем служением, на которое я Богом поставлен?» и т. п. Вера не тревожится этим. Она вверяет себя Богу всецело. Она не думает о превращении в Терстегена или Исаака (то есть исключает ту самую ситуацию сравнения – помните, мы говорили об этом? это важный пункт!), потому что она верит (и по свойствам двусторонности, которые «включаются» верой, она не просто интеллектуально верит, а именно знает), что Бог управит меня так, как Ему угодно управить меня, а не Терстегена или Исаака. То же касается и всех моих обстоятельств.

Откуда исходит потребность жить в Боге ощутимо? Исходит из развития веры, из перехода её как раз в должное состояние настоящей, спасающей веры; но, может быть, Вы что-то другое имеете в виду. Без одиночества это возможно, Господь управляет каждого по индивидуальному пути. Вообще тут надо просто пробовать,  дерзать и не бояться, к чему постоянно призывает нас Господь. Когда мы имеем дело с верой, наперёд ничего нельзя сказать.

Я хотел бы, чтоб Вы поняли, что́ я имею в виду.

Евгений Жуков:

Я чувствую, я знаю, я вижу, что врежу себе. Наношу вред. Как психически больные наносят сами себе травмы, так и я. Их связывают, помещают в мягкие комнаты. Я понимаю, что своим мышлением, стереотипом поведения я все время причиняю себе боль. Я также хорошо понимаю, что значит: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные». Но почему я не прихожу? Или прихожу, постою в дверях и ухожу? Я это имел в виду, когда говорил, что не могу (не хочу?) предать себя Иисусу. Вверить Ему свою жизнь. Я все время что-то хочу. Хочу страстно. Хочу быть здоровым, хочу, чтобы политика была такая, а не другая. Хочу, чтобы сделка состоялась, чтобы команда выиграла, чтобы сын встречался с определенной девушкой – в итоге я никогда не счастлив. Мне мало того, что я спасен, что все самое главное уже состоялось. Я также понимаю, что само желание вверить себя Богу, не говоря уже про осуществление желания, есть Его благодать. Но и просить – я не прошу. Почему, не знаю. Я хочу жить так, как мне кажется, что мне будет хорошо, и чтобы Бог был рядом. Я понимаю, что это не христианство. Все понимаю. Понимаю также, что вверение своей жизни Богу и есть единственно возможное счастье, но не могу этого ни желать, ни осуществить.

Игумен Петр:

Я бы так сказал. Тут Вы подошли к некоей стене. Человек знает, что нужно непременно попасть в пространство за стеной; знает, что он может делать, чтобы попытаться перелезть через эту стену. Но он в неё упёрся, и ничего не может (не не хочет, а именно не может – это Ваш случай, очевидно; если бы Вы не хотели, то не думали бы об этом постоянно). Что тут делать? Ответ: именно эту ситуацию – не такую, какая бы хотелась, а именно вот эту, в таком виде, каком она есть сейчас – препоручить Господу. И препоручить таким же образом – не с такой «силой», как бы хотелось, а так, как получается. И три практические вещи: 1) жить, как Ваша жизнь идёт, избегая грехов; если же они, увы, допущены – отставать от них, каяться в них и исправлять их, по возможности; 2) ожидать, что Бог изменит «внутреннюю» ситуацию (это и будет «спасающей верой» в таком случае), и 3) стараться как можно чаще благодарить Господа, изыскивать любой повод для благодарности Ему. Жив, здоров, не лежу на койке с инсультом? благодарю Бога. Жизнь достаточно благоустроена? благодарю Бога. Сделка состоялась? благодарю Бога. Не состоялась? благодарю Бога. Команда выиграла? слава Тебе, Господи. Сын встречается с девушкой? какое счастье, спасибо, Господи, что у меня прекрасный, самостоятельный сын! «Я хочу жить так, как мне кажется, мне будет хорошо, и чтобы Бог был рядом» – и за это желание, за эту мысль благодарю Тебя, Господи, особенно за последнюю её часть»… и т. д. Попробуйте переключиться на благодарение «по факту» («благодарю Тебя, Господи, что я ничего не могу» в том числе) – увидите благотворность этого евангельского делания (1 Фесс. 5, 18) очень скоро.

Евгений Жуков:

Если мы говорим о критериях духовной жизни, то должны ли быть какие-то специфические ощущения у человека? В беседе с Мотовиловым нам предлагают соматические «ништяки» типа «теплоты из бани», «запаха духов», «сладости во рту». Это действительно духовные ориентиры для христианина? Можно еще сюда добавить свет, который видели исихасты. Это все наши христианские искомые ощущения? Как мы можем оценивать успешность нашей духовной жизни? Не критерии спасения, а именно состояние плодоношения. То есть, Писание нам дает такой критерий: плоды. Что такое плоды? Плоды Духа описаны, это то, что Дух приносит, дает человеку. А каковы плоды самого человека? И какое ощутительное устроение может или должно быть, при котором Бог через человека начинает творить дела?

Игумен Петр:

Всё перечисленное – вещи случайные. Более того: к «теплоте», а тем более «запахам» и «сладостям» и восточные, и западные духовные писатели призывают относиться с крайней осторожностью и не обращать на них внимания. Существо дела не в этом. Если говорить про ощущения, то я бы так сказал.

Критерии правильного устроения, на мой взгляд, находятся в другой плоскости, чем какие бы то ни было «ощущения». Первый – неосуждение (и шире – проявление и действие в жизни, на практике, заповедей Божиих вообще). Неосуждение такого рода – это прежде всего жалостливое расположение к каждому человеку. (Это не мешает давать нравственную оценку, даже и отрицательную, тем или иным поступкам людей.) Второй – это мир Божий. И третий критерий – это некое «чувство веры», не эмоция, а именно такое… как бы сказать… двустороннее чувство, что я не один, а с Богом. Оно неразрывно соединено с благодарением Бога. И это именно и есть «действующая вера». Всё это очень ровно, тихо, именно что без психосоматики, без «мистики» в дурном смысле слова, примеры которой Вы привели, не говоря уж о «видениях», и т. п. Как тихий осенний вечер, некая внутренняя «чистая прозрачность» (как раз тот самый «свет», но не аскетически-исихастский, а «повседневно-христианский»: «мы ходим во свете», как говорит Апостол [1 Ин. 1, 7]; я бы здесь вместо слова «свет» употреблял бы слово «ясность»), при постоянном действии этой двусторонней веры.

Далее. С другой стороны, и совсем «анти-мистика» – тоже крайность. Любовь к Богу (составная часть «веры, действующей любовью») включает в себя мистический элемент. Вы обожглись, и Ваше отношение понятно. Но суть, как и везде, в том, чтобы разобрать всю «смесь» (ключевое слово!) и не загубить подлинное внутреннее общение души и Христа (что и составляет настоящую христианскую мистику). Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. А нам Бог открыл это Духом Своим (1 Кор. 2, 9–10). Всё-таки есть что-то, что Бог открывает Духом, и христианин слышит неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12, 4).

И теперь нужно вернуться к этой «смеси». Меньше всего её у Терстегена, пожалуй. У других писателей (тот же Берньер-Лувиньи) приходится всё время разбирать и отделять эту смесь. Здесь можно вычленить две вещи.

1) Как я уже сказал, главное – это не «сладости» и «дух банный», а «двусторонняя» вера, свидетельствующаяся тихостью, ровностью, миром, благодарением Бога, избеганием всего экстраординарного, и обязательно доказывающаяся пребыванием в заповедях Божиих – то есть пребыванием в «уме Христовом». А мы имеем ум Христов (1 Кор. 2, 16) (а не «дух банный»).

2) Самое главное: руководство Божие. Все подлинные мистические писатели (особенно Терстеген) настаивают на фатальной опасности спутать подлинное руководство Божие в умерщвлении ветхого человека и в деле молитвы с действием падшей природы человека, то есть с общерелигиозной аскетикой и мистикой. Всякое аскетическое действие, всякое мистическое проявление внутреннего делания должно быть органичным следствием веры и личного руководства Божия, а не предприниматься по идеологии и тому подобным основаниям. Именно этим и отличается христианство от всякой общерелигиозности – что христианин лично, индивидуально руководим Богом в каждый момент своей жизни (именно вот данной, повседневно-бытовой жизни, а не только в храме или во время молитвенного правила), руководим творчески и неодинаково. И главная аскетическо-мистическая задача христианина – насколько возможно утишиться, то есть, так сказать, «превратиться в слух», верой воспринять это руководство Божие, осознать его, возблагодарить за него и верно следовать ему, по плодам узнавая, не ошибся ли он (на первых порах это происходит именно так, христианин так учится, сначала всё видит задним числом, по плодам своих действий, набирая опыт; потом, со временем, появляется тот навык, вкус, о котором написано в Посл. к Евреям; некий «пред-опыт», я бы сказал). Проявления мистико-аскетической жизни могут казаться (и отчасти и бывают) одинаковыми с общерелигиозными: человек воздерживается, сосредотачивается, молится, иногда, в качестве побочных опций, бывают и «сладости»… но только мотивация другая (руководство Божие, воспринимаемое верой и поверяемое заповедями Божиими, в том числе апостольским учением о мире, радости и свободе), и плоды другие (тихость, ровность, и те самые умножающиеся и становящиеся уже фундаментальными двусторонняя вера, мир, радость и свобода – одним словом, живое богообщение).

И в этом вся загвоздка. Нет у нас такой педагогики. Нужно с самого начала учить, что есть вот это всё естественно-падше-общерелигиозное, а есть руководство Божие, от которого душа «мирнеет», а падший разум действительно сначала корректируется, а потом и умерщвляется крестом Христовым – и что последнее совсем иное (не только не равно, но именно принципиально отличается), чем то, когда заставляют мозг работать «на износ» («исихические» практики), а тело и душу «умучивают» аскетикой. Падший разум не сводим к мозгу, как и трансформация ветхого человека в нового – к физиологически-психическому составу человека, это разное. А этому у нас не только не учат, но и понятия об этом не имеют. Следствия два – 1) изуверская аскетика и 2) – поскольку дом остаётся пуст, на его место приходит ритуалистика и, условно говоря, «освящение оружия» и т. п. (Вот Вам, кстати, и всё описание нынешнего нашего «бытового» православия в этих двух пунктах.)

Главное же свидетельство подлинного дара благодати – усвоение нами (верою, действующею любовью) мировосприятия Господа нашего Иисуса Христа. Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Фил. 2, 5). Не чудес Господа – хождения по воде и проч.; не сорокадневного поста (всё наше аскетическое назидание из этого «лже-усвоения» вырастает); не Фаворского преображения (тут исихастская «светоносность» нас так и поджидает) – а вот именно мировосприятия и образа жизни, как говорил преп. Макарий Великий:

«Да имеет же человек всегда пред очами, как незабвенный образец во всегдашней памяти, Господне смирение и жизнь, и обращение с людьми» (Слово 1, гл. 13).

Это главное делание христианина получило в Западной Церкви название Nachfolge Christi – подражание, последование, уподобление Христу. Наиболее известен здесь, разумеется, автор одноимённой книги Фома Кемпийский, но и все западные подлинно мистические авторы писали об этом – Иоганн Арндт (мне он особенно нравится, без «католических перехлёстов»), Берньер-Лувиньи (этот как раз с перехлёстами, о чём ниже), и т. д. У нас этого нет совсем, мало того – Nachfolge Christi у нас, не побоюсь сказать, ошельмовано святителем Игнатием; а у большинства православных отцов об этом и слова нет. В такой парадигме подражать нас учат отнюдь не Христу – это, сами понимаете, гордость и прелесть. Подражать нам нужно «святым» – условному Иосифу Исихасту (в аскетике) или, скажем, Ослябе и Пересвету (в «христолюбивом воинстве»)…

Теперь – важное добавление про «смесь». Вот Берньер-Лувиньи. Дух Божий выводит его на верный путь. Но он именно «продирается» к нему, через всякие аскетико-мистические перекосы. Откуда это? От своей церковной субкультуры. Когда я прочитал, как, кем, в какой среде он воспитывался, мне всё стало ясно. Есть «смесь» христианского и общерелигиозного. Но есть «смесь второго порядка» – подлинно христианского и субкультурного, будь то католического, православного или (нео)протестантского (вон современные пятидесятники – типичная субкультура, не хуже нашей). Это смесь не менее «вредная», чем первая смесь, и с ней порой труднее разбираться, чем с общерелигиозной… Но об этом отдельный разговор.

И ещё одно принципиальное замечание. Западные (особенно квиетистские) духовные писатели, в параллель с вышеназванным различением руководства Божия и само-деятельности, настаивают на тщательном наблюдении, чтобы избегать не менее фатальной ошибки в мотивации: к чему человек стремится, что он хочет – даров от Бога или Самого Бога. Для нас, православных, «желать только Самого Бога» и «равнодушно» относиться к дарам от Него – совершенно непонятно и неприемлемо. Прежде всего непонятно, что значит «желать самого Бога» (на самом деле это значит как раз непрестанное повседневное богообщение как таковое, см.: Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле, Пс. 72, 25); поэтому «бытовое» православие «заточено» только на дары: бесстрастие от Бога (некая неоплатонически-стоицистская «нирвана»), получить спасение с помощью Божией, стяжать благодать, мир, радость, сладость, молитву и т.п. от Бога. Всё «от Бога», «с помощью Божией» – но всё для себя, а Бог как инструмент. И тут как раз и есть главная дверь к общерелигиозности – какая разница, какой Бог, если Он только средство для стяжания чего-то там такого для нас? Поэтому так мало наше православие говорит о любви к Богу, потому что плохо знает, что это такое на практике (обычно любовь к Богу у нас равна храмовому благочестию); соответственно, Бога у нас практически и нет, а Его место заполняется всякими идолами, о чём сказано выше. Конечно, и у квиетистов тоже могут быть перехлёсты; учение Фенелона о «незаинтересованной любви» (где он вообще уничтожает мотивацию личной заинтересованности в спасении) было даже осуждено (небезосновательно) Католической Церковью; но сама вещь ими подмечена очень важная.

Евгений Жуков:

Вы как-то сказали мне, что почувствовали перемену к правилам и внешней церковности в момент как раз вычитывания очередного правила. И перемена эта была в пользу восприятия Божьего водительства, то, что Вы называете двусторонностью. И уже потом эта внутренняя перемена нашла теоретическое подтверждение в книгах пиетистов, где этот вопрос подробно изложен. У меня произошла ситуация практически идентично Вашей. Тоже в момент чтения очередного правила. Я явно осознал – почувствовал, что не надо зарабатывать спасение, его стяжевать, оно уже даровано, нужно жить в нем, в спасении, в Царстве, в которое ты уже вошел. Естественно, не своими усилиями, или делами, или состоянием чистоты сердца, а только и исключительности благодаря жертве Иисуса на кресте. Но для меня также стало очевидно, что вся предыдущая жизнь с фундаменталистскими православными установками, строгими правилами, аскетикой, упражнениями в Иисусовой молитве, частыми причастиями, службами, паломничествами, поклонением мощам и проч. – все это не подготовка к новому этапу, а только помеха для него. Что если бы меня раньше научили простому благовестию о жертве Христа, о доверии Ему, о том, что нужно дать «помазанию учить» тебя, то я бы избежал кучи проблем, со здоровьем, психикой, не потерял бы столько времени на всю эту субкультуру. В связи с этим вопрос: а) считаете ли Вы такую внешнюю церковность и усилия на «стяжание Духа» необходимым этапом в жизни христианина? Или они только препятствия для Бога в живом руководстве нами? То есть, б) Вы бы порекомендовали новоначальному христианину пройти 10–20 лет строгого храмового благочестия, с 250 днями поста, жесткими правилами, материалистически-своеобразным благочестием – когда целуют все, до чего могут дотянуться, и проч.? в) В Вашей жизни это был необходимый этап, или отсутствие грамотного научения? И получается, что Христос Сам приходит, а мы только сохраняем, призваны по крайней мере сохранить, его присутствие. А не выбиваем Его благодать коленями, так и хочется вспомнить, как в молодости я занимался тайским боксом, где удары коленями очень важны.

Игумен Петр:

Обычно я на такие вопросы отвечаю… как бы сказать… уклончиво, чтобы а) не ранить тех, кому «досталось» от периода новоначалия (потому что это ведь большая рана – «ах, всё зря было…»), и б) чтобы не смутить ещё не вышедших из этого периода (потому что иных легитимных практик у нас в церкви нет). Но Вам я отвечу, как думаю. Вынося за скобки вопрос о Промысле Божием (ведь у нас не было выбора, мы были поставлены именно в эти условия…), я скажу, что, на мой взгляд, такое «воцерковление» – не только не необходимый этап, но в лучшем случае – субкультура, а в худшем – жестокая дезориентация, которая, как каток, прокатывается по человеку и в конце концов почти лишает его духовных сил и резервов. Первые впечатления, как мы знаем, очень важны в детском и подростковом возрасте. Так и тут. В мозг намертво впечатывается эта дезориентация, и потом заменить её даже на элементарную христианскую этику, не говоря уже о полноте христианской жизни, очень трудно. А сосуществовать они не могут, потому что Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи (Мф. 4, 10), и какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? (2 Кор. 6, 14–15). Это с ясностью показывают сегодняшние события: «церковное сердце» оказалось полным идолов и антихристианского духа… Итак, ответы: а) препятствие, б) не порекомендовал бы, в) отсутствие грамотного научения.

Другое дело, что православный христианин, попав в ситуацию переоценки своего воцерковления, вполне законно спросит – «а откуда я знал, что это не так?» И действительно, простым людям ставить в вину такое неправильное воцерковление нельзя, наша церковная жизнь устроена одно-вариантно, и наших прихожан, да и пастырей, так научили… но это уже тема нашей обыкновенной русской провинциальности и неразвитости, «изобретения велосипедов» и т. п.

Евгений Жуков:

Этот вопрос будет длинее обычного. Это как бы итог наших диалогов. Я писал Вам недавно, что «не могу зацепиться» за осозание, переживание императива: «поставь себя верой в присутствие Божие». И буквально на следующий день «зацепился». Я почувствовал в молитве это «тихое, радостное, спокойное, ровное» ощущение присутствия живого Бога. В моем случае помогли размышление над одним стихом Писания.

Ключевым стихом к пониманию мистического союза Бога и человека, как мне кажется, является Гал. 3, 27: «все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись». Контекст, думаю, всем известен. «Неразумные Галаты» приняли лжеучителей из секты «Христос плюс». Павел им объясняет, что благословение Авраама передается через Христа, а не через дополнительные условия, вроде соблюдения закона, и сыны Божии они (мы) теперь не сами по себе, а только одевшись во Христа: Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись (Гал. 3, 27). Вся наша якобы божественность на самом деле не наша, она Христова, а мы облеклись в Него, пока верим. А если отпадём, то одежда снята и мы опять в своем вонючем рубище. Бог видит в нас Своего Сына и поэтому принимает нас, а не за подвижничество в пустыни возле Иерихона. Мы думаем мыслями Христа, чувствуем Его чувствами, желаем Его желаниями, ум наш – ум Христа, бессмертие Его наше бессмертие, а не выращенная обо́женая щитовидная железа, Его нетление – наше нетление, Его жизнь наша жизнь, пока мы в Нем.

Мы получили уже совершенство, мы целиком охвачены светозарной ризой Христовой жизни, Его славы. Поэтому мы новое творение. Мы купина «неопально горящая», а не сам огонь. Мы люди в пламени Божества, а не сам пламень. Мы не превращаемся постепенно в пламень, мы не «мутируем» в Бога, даже наше нетление не наш атрибут, а принадлежность Христа. У нас нет ничего своего, что делало бы нас как таковых сынами, бессмертными, нетленными, блаженными.

Та же самая передача праведности от Иисуса нам и нашего греха Ему: «Он на Христа, не знавшего греха, возложил грехи всех нас, чтобы мы в Нем стали сопричастны праведности Божией» (2 Кор. 5, 21, пер. Кулаковых). Мы должны постоянно держать это в уме: не мы становимся праведными сами по себе, не нас прославляет Бог, но Иисуса и нас, если мы в Нем.

Греческое слово ἐνεδύσασθε – оделись, облеклись, надели поверх. Оно встречается еще в Матф. 22, 11: «Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду». То есть, передается идея «поверх», «на».

Мы видим, если сопоставим эти два стиха, очевидно, что значит «брачная одежда» — это Христос. Многие толковники говорят, что одежда — это любовь или дела. Но вот что пишет преп. Иустин Попович:

«Без брачной одежды, то есть без креста и крещения, без плодов победы над смертью, и остальных евангельских дел и сил, без того, во что облачается христианин. Во что? – во Христа: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3, 27).«Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его» (Рим. 8, 9).

Откуда у пришедших брачная одежда? Сами принесли? Конечно, нет. Им на входе или заранее выдали. Об этом мы находим и у историков, и в Писании. Вот как об этом говорит еп. Михаил (Лузин):

«В древности цари и князья имели обычай, особенно на Востоке, давать приближенным своим и друзьям в подарок верхние одежды; отвергнуть такой дар значило оказать презрение к дарящему (ср. Быт. 45, 22; 4 Цар. 10, 22; Есф. 4,8; Есф. 8, 15). Получившие такие одежды в них являлись во двор царский на пиршества. Так и при призвании в царство Христово Господь каждому в крещении дает светлую одежду чистоты духовной. Пренебрегший этой одеждою и явившийся на духовное пиршество церкви в оскверненной грехами одежде, ведущий греховную жизнь, достоин осуждения и наказания».

Размышляя над этим, я в молитве осознал, что Его не надо «стяжать». Он всегда со мной, по вере и крещению. С этим осознанием просто молчал. И почувствовал радостное Его присутствие. При этом отпали сомнения из предыдущих вопросов. Я понял, что я хочу, чтобы так было всегда или как можно чаще. А для этого я уже не хочу делать то, что этот союз разрушает. Может быть, впервые почувствовал, что Господь может быть Возлюбленным, пребывание с Которым оставляет позади все мелкие удовольствия мира.

Только «вкусив, яко благ Господь» умом и сердцем, через богословие и веру сердца, мы захотим всё полнее пребывать с Ним. Отвергать все, что нарушает это пребывание, и принимать и делать все то, что это пребывание усиливает. Это и есть «руководство Духом». У нас же принято идти строго с обратной стороны. Сначала «дай кровь, затем прими Дух». Давай сразу пост, давай сразу правило, давай сразу отказ от телевизора, жены, мужа и проч. И потом должен Дух сойти. Мне кажется, что в лучшем случае это не работает. А в худшем только покалечим себя. Духом нельзя манипулировать. Его нельзя покупать, стяжать, выбивать. Можно только себя в Его присутствие смиренно поставить и сказать: «говори, Господи, ибо слышит раб Твой». Конечно, упаси Боже нас от ожидания всяких голосов. Кроме того, Писание нам прямо заповедует «водиться Духом»: «Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии». Это очень серьезный критерий. Мы сыны, если только Им водимы. Не духом старчика Власия из очередного Валаама, а Духом Божиим.

Ну и, собственно, что Вы думаете насчет этого? На правильном я направлении?

Игумен Петр:

Да, всё так. Это правильный путь – узкий, сами видите, как непросто найти его… Хотя если бы он возвещался с самого начала, вместо платонически-пелагианско-ритуалистического зловествования, христианам было бы проще понять, что к чему…

 

Охлаждение к внешней обрядности

Евгений Жуков:

Хотел узнать Ваше мнение насчёт правильного отношения к культу святых. Для меня очень сложно на протяжении всего 20-летнего периода в Церкви было заставить себя полюбить молитвы к святым, к Божией Матери («Пресвятая Богородица, спаси нас», «не имам иныя помощи… кроме Тебе»). Мне очень тяжело даётся сейчас культ мощей и проч. Недавно прочитал труд Кальвина Treatise on Relics на английском (русского нет перевода, насколько я знаю). С другой, стороны, после причастия (особенно последнего) я чувствовал себя частью семьи, где святые старшие братья на небе. И дух примирялся с этой стороной православия. Но потом опять, постепенно, меня начинает все это тяготить и смущать. Я против поклонения иконам (становиться на колени есть прямой запрет в Откровении), но об этом у нас есть Догмат VII Вселенского Собора. То есть, я ставлю себя вне Церкви?

Как отличить благодатный опыт в данном случае, от моего желания быть в согласии со своей Церковью? Как Вы для себя решили вопрос реликвий, святых и проч.?

Игумен Петр:

Да, Вы всё правильно написали. Одна семья, часть ещё на земле, часть уже на небе. Но непременным является постулат: «почитание, но не поклонение». Поклонение подобает Одному только Богу.

Для меня тема святых никогда не было сложной: я всегда так и чувствовал. С Божией Матерью было сложнее. Я нежно люблю Её и чувствую Её евангельскую скромность, всегдашнее желание оставаться в тени, материнскую милость. Но, увы, византийщина (да и у католиков то же, если не хуже) нагрузила Её (и святых) совершенно земным «придворным» содержанием. Царь далеко, до Него не добраться, вот ищем всяких ходатаев-посредников… У Христа и в Его настоящей Церкви всё не так. В этом мне пришлось довольно долго разбираться.

Что касается икон – то по своему смыслу это как фотографии любимых людей. Знаете, женщины носят в кошельках фотографии близких. Вот значение икон. Смысл определения VII Вселенского собора – через иконы почитание восходит к тому, кто изображён. Но это, я считаю, уже некоторое переусложнение. Вносить иконы в догматический ряд, на мой взгляд, совсем уже лишнее. Изображение – и изображение. А в исторической церкви всё это «мистифицировалось». Сюда же и мощи, и прочее. Всё смешалось: церковный смысл (не более чем педагогически-вспомогательное средство) покрылся толстой коркой обще-религиозности (которой подавай «самостоятельную» святыню и т. п.).

Как к этому относиться? Но Вы же мирянин, и совершенно свободны устанавливать свой «режим» отношения ко всему этому. Вам же не вменяет никто в обязанность становиться перед иконами на колени, и т. д. Вот батюшкам уже хуже, они обязаны воспроизводить весь этот ритуал… Реликвии и святыни могут привести человека к Богу, как средства. Но могут и воспрепятствовать этому, если они становятся «самостоятельной религиозной единицей». На практике дезориентирующее действие святынь гораздо большее, чем помогающее… но тут ничего не сделаешь, христианство всегда – «малое стадо», а «большому стаду» подавай обще-религиозность.

Евгений Жуков:

Хочу узнать Ваше мнение насчет одного наблюдения. Мы употребляем слова: «священник», «святой», «храм» не в том смысле и по отношению не к тем субъектам и объектам, в отношении которых их употребляет Новый Завет, Слово Бога. Например «святой» употребляется к любому христианину, не как почтительное приветствие, а как изъятый, избранный, званый, освященный и оправданный заслугой Христа, а не своей. А в отношении преуспевших христиан употреблялось выражение «мера полного возраста Христова». Но просто потому, что они благодатью опережали младших. Старшие и младшие. А не святые и профанные. Поэтому употребление «святой» в отношении к каждому христианину – это целое богословие радости, спасения, милости и любви Спасителя. И употреблять его в отношении только какой-то мизерной группы людей – значит не благовествовать, а зловествовать.

Слово «храм» употреблялось только в отношении тела христианина и древнего храма, который Бог попустил сравнять с землей. И никогда не использовалось в отношении помещения для собраний.

Слово «священник» употреблялось ко всем христианам, и они должны были приносить «духовные жертвы в храме своего тела». И в отношении Христа как «первосвященника». И так как жертва принесена «раз и навсегда», то никаких других священников-посредников быть не может. Наши римо-католические братья пошли еще дальше и повторяют жертву на каждой мессе. Слово «ἱερεύς» – «священник» стал впервые употреблять в отношении епископов Ориген, спустя 200 лет после апостольского века. А в Новом Завете мы находим совет старейшин («πρεσβυτέριον»), но не сакрально введённых в сан священников.

В итоге у нас все стало, как во всех религиях. А исконный смысл остался только в книжках по богословию. А поэтому это уже не благая весть, а обычная религия.

Я хочу немного показать этот процесс со стороны. В сути буддизма стоит открытие, сделанное одним индийским принцем во время долгого размышления над сутью страданий. Это открытие дает человеку метод преодоления цепи бесконечных перерождений в мире полном страданий. И сердцем этого метода является размышление об иллюзорности всего сущего. Поэтому категорическим заблуждением является поклонение любому человеку, богу, духу. Религиозный культ, молитвы, жертвы, праздники, храмы, все это только усиливает иллюзию реальности бытия. Так вот, спустя несколько столетий буддизм обрастает религиозным культом. И то, что мы сейчас можем видеть в Таиланде, Японии, Непале – это монахи, жрецы, заклинатели духов, храмы, святые, молитвы, ранги посвящения, то есть все то, что категорически уводит человека от цели первоначального смысла и практики – осознания нереальности бытия.

Я привожу этот пример, чтобы показать, на мой взгляд, очевидную вещь: человек вообще склонен к общерелигиозному поклонению. И развитый религиозный культ приходит в Церковь с момента вступления огромного языческого мира в государственную религию, которой становится христианство в 4-м веке. Все, что мы видим вокруг: ладан, священные изображения, мощи, позолота и ризы священников, торжественные хоралы, свечи, скульптуры и статуи – все это, каждый элемент, перешел из язычества или иудейского храмового культа. Нам говорят, что это так, но каждый элемент наполнен теперь христианским содержанием.

В связи с этим вопрос: если Бог очевидно все это разрушил, физически через римлян и Своим словом в Новом Завете, то насколько правомерно с нашей, человеческой стороны все это воссозидать? Причем в таком гипертрофированном, чрезмерном виде и степени, в котором существует сейчас наша церковь? Не может ли быть так, что мы услышим: К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лицо Моё, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие — и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу (Ис. 1, 11–15).

Игумен Петр:

Собственно, Вы сами на этот вопрос и ответили. Пример с буддизмом очень характерен. Общерелигиозное всегда берёт верх в массовой религии «большого стада» (употребляю это выражение не насмешливо-ругательно, а как термин, зеркальный евангельскому «малому стаду»).

Другой вопрос: что с этим делать? Ответ такой: 1) понимать, 2) терпеть, 3) находить своё наиболее безболезненное место во всём этом, зная, что на падшей земле если и избежишь одной гадости, так тут же попадёшь в другую, 4) насколько возможно, соразмеряясь с обстановкой, адекватно проповедовать истину тем, кто расположен слушать. Её воспримет лишь «малое стадо», а большое «будет гнать вас, думая, что тем самым служит Богу» (Ин. 16, 2). Но так, увы, устроено…

Евгений Жуков:

Мы с женой вчера разбирали 2-ю главу Колоссянам (в переводе Кулаковых).

Павел пишет (ст. 18): Пусть не лишат вас награды те, кто услаждает себя самоуничижением и почитанием ангелов, полагаясь при этом на свои видения». В других переводах «не осуждает вас».

Меня натолкнуло это на мысль, а что если «узкий путь» христианства – это надежда только и исключительно на жертву Христа и ни на что более? И дальше Павел перечисляет, на что дополнительно, кроме Христа, надеялись «те, кто услаждает себя самоуничижением и почитанием ангелов»:

1. На «самоуничижение». Это просто лейтмотив нашей церкви. Мы все «аки псы смердящие».
2. На «почитание ангелов». Этого хоть отбавляй. Храмы в честь ангелов, службы ангелам, молитвы ангелам и т. д.
3. На «свои видения». У нас целое богословие фаворского света, основанное исключительно на видениях исихастов, не только возникло, но прочно вошло в церковное учение.
4. На общеобязательные посты: «Не прикасайся, не ешь, не трогай!»
5. На «самоистязания [и] изнурение тела». Это просто знак качества наших святых и недосягаемая цель.
6. На «праздники, новолуния или субботы». Это у нас обязательное посещение храма.

Этот список Павла мы, конечно, весьма дополнили со временем. И получается, что в соблюдении всего этого и есть надежда современного православного христианина. Мысль простая: лучше больше оснований для надежды, чем меньше. Ведь именно это и предлагали лжеучителя Колоссянам: «Христос плюс». Христа недостаточно: нужно соблюдать, нужно поститься, нужно изнурять, нужно…, нужно… А что если все эти версии «Христос плюс» не только не добавляют оснований для надежды, но ее лишают? Если человек надеется на что угодно: на молитвы святых, на молитвы церкви за него, на соблюдении при жизни всех этих «нужно», на добрые дела, на святые ощущения – то он исповедует, по слову Павла, «другое Евангелие» и, в итоге, идет широким путем в погибель?

«13 Мертвыми были вы во грехах своих и в необрезании вашей природы плотской, но Бог оживил вас со Христом вместе, когда милостиво простил нам всем все преступления наши.

14 Он перечеркнул список наших долгов и прегрешений со всеми предписаниями на наш счет, — Он отменил его и устранил, пригвоздив ко кресту».

Если наше спасение будет зависеть от правильного ответа на один вопрос: «Почему ты надеешься войти в рай»? – что ответит православный? «Потому что я ходил, я причащался, я исповедовался, я делал то, соблюдал это, за меня духовник молится и Матерь Божия». А вдруг это непроходной ответ? То, что это ответ неверный – совершенно очевидно. Но вдруг этот ответ не просто неверный, а именно непроходной?

Игумен Петр:

Не исключено, что да, непроходной. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7, 22–23) – по-моему, яснее не скажешь.

Но, с другой стороны, имеем вот что: Нет лицеприятия у Бога. Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся (потому что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут, ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чём свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую) в день, когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа (Рим. 2, 11–16). Здесь речь о другом – но ясно виден принцип. Язычники, не знающие закона Божия, но по совести стремящиеся жить по этому закону – сегодня это вполне можно отнести к бедным христианам, от лица авторитета церкви наученным «непроходным» вещам, и не наученным этой же церковью подлинной жизни во Христе. Введённые в заблуждение, растрачивающие все силы на «другое евангелие», не только не знающие ничего о настоящем богообщении, но запуганные псевдо-православием до смерти, что такое богообщение – «ересь» и «прелесть»… но хоть как-то стремящееся ко Христу – я уверен, будут помилованы. Если мы с Вами их жалеем, то кольми паче Бог (1 Ин. 3, 20)… Но кто противится (под разными «православными соусами») дошедшему всё же до него слову подлинного благовестия – тому будет тяжелее, я боюсь. Вот кому (как некоторые св. отцы говорили) совсем плохонько придётся – так это пастырям и епископам… Но у Господа много милости.

__________________________________

_____________________