О Вагнере и защите религиозных чувств
Интервью порталу pravmir.ru, март 2015
В конце декабря 2014 года в Новосибирском театре оперы и балета состоялась премьера оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер» в постановке А. Рубикиса и Т. Кулябина. Тангейзер предстает в образе гениального режиссера, снявшего фильм «Грот Венеры» о якобы греховной жизни Иисуса Христа в молодости. Против постановки оперы выступил митрополит Новосибирский Тихон, обратившись в прокуратуру и суд. Сложившуюся ситуацию Правмир попросил прокомментировать игумена Петра (Мещеринова) – специалиста по классической музыке, глубокого знатока Вагнера, автора нескольких лекционных курсов по классической музыке и перевода кантат Баха на русский язык, прочитавшего для Правмира много музыкальных лекций.
Отец Пётр, что это, на ваш взгляд, за коллизия, когда православная общественность во главе с местной церковной властью вдруг защищает Вагнера от современных трактовок его творчества? Вы тоже написали у себя в блоге, что «оскорбились за Вагнера», что уж за него так оскорбляться? А когда его десятилетиями считали воплощением нацизма и фашизма в музыке, вроде никто в суд не подавал? Что вообще значит Вагнер и его музыка для русского слушателя, для вас?
Прежде чем приступать к разговору на эту тему, я должен отметить этическую неловкость всяких отвлечённых обсуждений этого вопроса, когда режиссёр – как бы не относиться к нему и к его деятельности – находится под уголовным преследованием. Именно по этой причине я стёр все свои постинги на эту тему в Фейсбуке, потому что вести дискуссию при таких обстоятельствах я считаю морально неправильным. Стороны должны быть поставлены в равные условия, и тогда открывается поле для дискуссии. А когда один из участников сидит на скамье подсудимых, дискуссия выглядит не очень хорошо. Тем не менее – с этой важной оговоркой – я готов ответить на ваши вопросы.
Боюсь, что той ситуации, которую вы описали – что православная общественность во главе с местной церковной властью вдруг защищает Вагнера от современных трактовок его творчества – нет. Православная общественность, равно как и местная церковная власть, как я предполагаю (буду рад ошибиться), с большим трудом представляет себе, кто такой Вагнер и что такое его опера «Тангейзер». Речь ведь идёт о другом – о так называемом «оскорблении чувств верующих». Но когда верующий чем-то задет, обижен, оскорблён, то Евангелие предписывает ему один, и только один вариант поведения: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44). Обращаться в прокуратуру, влечь в суды и требовать наказания за религиозные проступки у государства – этого Христос не заповедовал. Ни Он Сам, ни Его апостолы так никогда не поступали. Я ни в коем случае не хочу, и не могу, указывать митрополиту Тихону (который был некогда наместником нашего монастыря и которого я по-человечески очень люблю), как он должен себя вести в своей епархии. Но лично мне представляется, что Церковь во всех случаях должна подражать Христу и Его Апостолам, и именно через это, и не через что бы то ни было иное, приобретать авторитет и силу.
Теперь что касается моей фразы, что я «оскорбился за Вагнера», и ваших вопросов. Рихард Вагнер – один из величайших композиторов человечества. В жизни он был фигурой, надо сказать, малоприятной: долги не отдавал, жену у своего друга увёл, писал антисемитские трактаты, был ужасно гордым, заимствовал целые куски музыки у других композиторов (у Мендельсона, например – одновременно нещадно ругая и оскорбляя его), и проч., и проч. Но Вагнер-человек и Вагнер-художник разнятся друг от друга, как небо и земли. Как только начинаешь слушать волшебные звуки его опер-сказок, так тут же всё ему прощаешь и о Вагнере-человеке совершенно забываешь… И, надо сказать, Вагнер был чрезвычайно чуток к этой самой художественной правде, и она – а не его человеческие немощи и недостоинства – завораживает и влечёт людей к его произведениям. Скажем, «протофашисту» Зигфриду, которого Вагнер-человек любил более всех своих героев, Вагнер-художник вынужден был воздать по правде: Зигфрид погиб за свою глупость и нравственную невосприимчивость… Что же касается национал-социалистического режима в Германии – да, Вагнер тут «пришёлся ко двору». Гитлер обожествлял Вагнера… но и Ленин, скажем, Вагнера любил. Несёт ли Вагнер-человек какую-то ответственность за национал-социализм? Я думаю, с известными оговорками (Вагнер всё же умер в 1883 году, и неизвестно, как он лично отнёсся бы к нацистскому режиму) – да. Есть ли в произведениях Вагнера хоть что-то, что соответствовало бы идеологии национал-социализма? Нет, ни в малейшей степени нет. Произведения Вагнера (а это 10 опер) – благородные саги, романтические сказания, прекрасные сказки, повествующие о любви и верности, мужестве и подвиге, красоте и творчестве, жизни и смерти.
Как вы относитесь к современной оперной режиссуре? Ведь любое произведение искусства может быть трактовано сколько угодно, из десяти вариантов, например, один оказывается очень удачным (опять же, а судьи кто), становится в свою очередь классикой. С другой стороны, классические оперы, балеты, драматические спектакли, если их ревностно охранять от любых интерпретаций, формировать некий канон, «музеефицируются», остаются как памятники эпохи, как реконструкции, перестают восприниматься как нечто живое.
Современная оперная режиссура для меня – вопрос очень болезненный; поэтому я так и отреагировал на новосибирскую постановку (до того, как узнал, что в дело вмешались правоохранительные органы). Я ничего не имею против «осовременивания» классических опер – если это сделано талантливо, со вкусом и с уважением к композитору. А талант, вкус и уважение, что совершенно естественно, чувствуют и знают те границы, в которых они могут проявлять свободу своего творчества. Но современные оперные режиссёры, за немногими исключениями, на мой взгляд, как раз и не обладают ни талантом, ни вкусом, ни уважением к автору. Скажем, вполне можно поставить «Дон-Жуан» или «Милосердие Тита» Моцарта «современно»: не в предписанных в партитуре декорациях, а в каких-то иных; одеть героев не в костюмы их эпохи, а в нынешнюю одежду, и проч. Но нельзя переходить границы и делать из Тита и Секста (героев «Милосердия Тита») любовников-гомосексуалистов, показывая на сцене чуть ли не сексуальный акт между ними; или проделывать то же с Дон-Жуаном и его слугой Лепорелло. И здесь вовсе не идёт речь об ограничении «свободы творчества»: если кому-то хочется написать оперу про гомосексуалистов – да пожалуйста: либреттист пишет либретто, композитор – музыку, и ставится честная современная опера на соответствующий сюжет. Но Моцарт-то тут при чём? И это прямо какая-то эпидемия: такое впечатление, что оперные режиссёры соревнуются в том, кто больше обгадит классический репертуар. Не щадят уже и эпохи и сюжеты, которые в принципе неспособны поддаваться таким «творческим приёмам»: уже и до Генделя добрались – в его опере «Альцина» главные героини – лесбиянки… Забейте слово «Альцина» в поисковик. Вам вылезет: «Действие генделевской оперы переносится во вполне современный бордель»… Я не могу воспринимать это иначе, чем то, что бездарная и бесталанная шпана паразитирует на великих композиторах… Опять же – создайте своё! напишите свою оперу про лесбиянок, про бордель, пожалуйста, да кто ж вам мешает! – нет, будут Генделя уродовать… К Вагнеру всё это относится в максимальной степени. Дело в том, что Вагнер писал, собственно говоря, не оперы, а музыкальные драмы, где блестяще продуман и запечатлен синтез искусств – музыки, слова (Вагнер сам составлял либретто для своих произведений) и сценического действия. Вагнер наиподробнейшим образом, до самых мельчайших деталей, прописывал всю сценическую обстановку. Вот, например, авторские требования к тому, как должна выглядеть сцена во второй картине первого действия оперы «Тангейзер» (описание первой сцены, в гроте Венеры, я не привожу из-за преизбытка эротизма, предельного для XIX века):
«Тангейзер, оставшийся на месте, внезапно оказывается перенесённым в прекрасную долину. Голубое небо, ясное солнечное освещение. – Справа в глубине сцены виднеется Вартбург; слева, сквозь дольную прогалину, – Хёрзельберг. – С половинной высоты долины, направо, идёт вниз горная дорога по направлению от Вартбурга к авансцене, где она сворачивает в сторону; тут же на переднем плане находится изображение Божьей Матери, к которому ведёт низкий выступ горы. С высот налево раздаётся звон колокольчиков пасущегося стада; на высоком выступе горы, лицом к долине, сидит молодой пастух и играет на свирели».
Вы видите, сколь всё подробно; уже сами эти авторские сценические ремарки рисуют перед внутренним взором вполне однозначную картину. Ну и как, спрашивается, впихнуть сюда кинофестиваль? А в первую картину, в которой участвуют только Венера и Тангейзер – Тангейзер хочет вырваться из эротического морока, а Венера его удерживает – как, каким образом можно впихнуть «молодого Иисуса Христа»? Это значит отринуть явно выраженную волю автора, великого композитора, поэта и режиссёра Рихарда Вагнера, и внести в спектакль нечто совершенно ей чуждое. Тогда нужно честно написать на афише: «Вагнер – Кулябин. Опера по мотивам «Тангейзера»». Опять же, я не против творческой свободы. Ну хочет режиссёр предъявить миру свои озарения по поводу «юных лет Иисуса Христа», или по поводу остракизма, устраиваемого кинематографическим сообществом незадачливому кинорежиссёру, снявшему об этом фильм – пожалуйста: пишите своё либретто, пишите свою музыку – и ставьте себе что хотите! а к Вагнеру извольте всё же проявлять хоть какое-то уважение.
В своё время я смотрел в ещё ГДРовской берлинской «Komische Oper» вагнеровских «Нюрнбергских майстерзингеров». Это была традиционная постановка: там, где должен был быть собор – был собор, а не офис; где дерево – там дерево, а не абстрактная металлоконструкция, и т. д. Невозможно было оторваться от спектакля – настолько гений Вагнера всё идеально сочетал: музыку, слово, действие, зрительный ряд… До сих пор для меня это незабываемое впечатление. Я всё жду, когда оперная режиссура пройдёт свой круг, и высшим «пиком» модернизма будут постановки, соответствующие авторским указаниям: где скала – скала, где море – море…
Как в идеале, на ваш взгляд, должны решаться такие конфликты? Если есть произведение искусства или декорация к постановке, которое воспринимается верующими как вызов, как насмешка над тем, что для них дорого? Можно ли как-то договориться, что называется, «на берегу»? Без привлечения «компетентных органов» и, с другой стороны, воинственно настроенной прессы?
Я вспоминаю, как великая русская певица Галина Вишневская демонстративно ушла с модернистского спектакля «Евгений Онегин» в Большом театре. Галина Павловна высказывала своё возмущение в СМИ, аргументировала свою точку зрения – но ей и в голову не пришло обратиться в правоохранительные органы. Для решения таких конфликтов, о которых вы говорите, у христиан нет никаких других вариантов, кроме того, который заповедан им в Евангелии: «Если согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрёл ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою ещё одного или двух, дабы устами двух или трёх свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18, 15-17). Опять же, ещё раз повторю, я совершенно не вправе предписывать владыке Тихону, как решать этот конфликт. Но Евангелие насчёт «компетентных органов» не говорит ничего. «Если бы директором был я», то, наверное, я встретился бы с режиссёром и поговорил с ним; если бы мы не нашли общего языка, я предупредил бы свою паству, что на этот спектакль ходить не надо, чтобы не оскорбить свои религиозные чувства. Вот и всё. Через некоторое – я думаю, короткое – время бездарная постановка сама сошла бы на нет. А теперь – привлечена пресса, которая, естественно, настроилась воинственно, промыслительно показывая нам наше отступление от Евангельской нормы действия; раздут скандал на всю страну, спектакль получил необыкновенную рекламу, Церковь выставлена как гонительница прогрессивной культуры… всего этого можно было бы, я думаю, избежать, если бы вместо уголовного преследования состоялась дискуссия «на равных». И даже если бы она не привела ни к какому результату, это повысило бы авторитет Церкви, а не вызвало бы новую волну недовольства ею – о чём лично я весьма сожалею.
