Проповедь в Великую Среду
Сегодня Великая Среда – день предательства Христа Иудой.
Об Иуде много говорится в песнопениях Страстной седмицы. Можно сказать, он – почти главный герой этих песнопений. Вот завтра в Великий Четверг на стихирах Литургии речь будет только про него – хотя, казалось бы, в воспоминание установления величайшего Таинства Церкви уместнее было бы рассуждать о Евхаристии. Нет. Иуда, Иуда и только Иуда. Он очень плохой, мы, хоть и тоже плохие, но хорошие. Антифоны Великой Пятницы тоже в основном посвящены Иуде.
И всякий, кто хоть как-то вслушивается в стихиры и тропари этих дней, не может не удивиться – почему отцы-писатели текстов Страстной седмицы говорят только и исключительно о сребролюбии Иуды как единственном мотиве предательства им Христа? Откуда такое «опрощение» облика Иуды? Ведь Иуда – отнюдь не «плоский» персонаж. Он был одним из ближайших учеников Христа, которому даны были силы целить и проч.; терпя лишения страннической жизни, он три года ходил с Ним, был, несомненно, верующим человеком, и т. д.
Всё дело в том, что, судя по косвенным признакам, Иуда ожидал «запрограммированного» ветхозаветным «преданием старцев» Мессию-Царя, который победит всю землю, а Иуда будет в его царстве значимой фигурой. И вдруг – все эти религиозно-практические ожидания рухнули, всё оказалось не так… Иуда пережил необыкновенное потрясение, разочарование, и предал такого «неправильного» Христа… потом раскаялся, потом вообще уже не знал, куда деться… Это глубокая трагедия, которая должна бы быть предметом пристальнейшего религиозно-нравственного назидательного рассмотрения… Но отцы-составители богослужения всего этого не замечают, а с удивительной слепотой настаивают только на одном-единственном внешнем признаке, наличествующем в Писании – на сребролюбии Иуды (оно, несомненно, имело место, но явно ведь не было главной движущей силой его действий). Тем самым мотивация его предательства становится какой-то очень уж примитивной. Но уж кем-кем не был Иуда, так это примитивным человеком.
Спрашивается, почему так? Я много думал об этом, и вот к какому выводу пришёл: потому что отцы-писатели составляли свои службы уже тогда, когда земная церковь во многом воплотила чаяния Иуды. Но признать для самих себя, что опасность стать церковью Иуды Искариота наличествует не только в теории, но что она (опасность) уже и осуществилась во многом; и призвать верующих в составляемых ими песнопениях крепко задуматься об этом – отцы не смогли. Не составили они вот такую, например, стихиру:
«Апостол Иуда повесился, / но он поспешил это сделать. / Ему надо было потерпеть всего лишь четыреста лет / – и он бы увидел свой идеал воплощающимся: / церковь сильную, властную, богатую, влиятельную, противников своих проклинающую / и мирской власти, в симфонию с коей она вошла, / на смертную казнь предающую. // Задумаемся, братие (это стихира так должна продолжаться), / мы-то, мы сами – не те давно канувшие в вечность иудеи из прошлого, а именно вот мы – не церковь ли несв. апостола Иуды Искариота себе создали, и не по его ли желаниям живём? / И аще увидим в себе хоть нечто от таковаго, то да взмолимся Богу: / избави, Господи, от сего бесчеловечия души наши, / и в наших сердцах напиши если не евангельские Твои заповеди, / то хотя бы 8-е правило III Вселенского Собора*, / да не уподобимся оному Иуде; / а его, как и всех, не понимающих Тебя – помилуй и прости».
Нет, такой стихиры мы не найдём. Это ведь было бы уже слишком серьёзно. Гораздо легче на все лады безответственно перепевать про сребролюбие, и не обращать внимания на гораздо более сущностные вещи…
Бедный Иуда.
Бедные мы…
____________________________
* «…Да не вкрадывается, под видом священнодействия, надменность власти мирския: и да не утратим по малу, неприметно, тоя свободы, которую даровал нам кровию Своею Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков».
