Возвращение Баха
Интервью журналу «Даниловский благовестник», август 2014
«Нужен ли нам сегодня Бах? Есть ли место для Иоганна Себастьяна в наши дни, когда основная масса населения привыкла получать синтетическую жвачку, подготовленную различными СМИ, а уровень общей культуры стремительно движется к нулю?» – этими вопросами я задавался по дороге в деревню Долматово. Там находится подворье Данилова монастыря и сюда я ехал на встречу с отцом Петром (Мещериновым). Как я узнал, отец Петр впервые в России перевел на русский язык текст духовных кантат великого немецкого композитора. Об этом я и хотел с ним поговорить.
Ощущение благодати и покоя захватило меня, едва я въехал на территорию монастырского подворья. Возможно потому, что воздух там какой-то особенный: кусты шиповника и яблони, разбросанные по территории, наполняют окружающую атмосферу сладким, расслабляющим ароматом. Или просто место там очень духовное, как говорится, намоленное. А, может, сказался сытный и вкусный обед, который меня пригласил разделить с ним отец Петр. Но, переборов, наконец, свое состояние сытости и расслабленности, я включил диктофон.
Второе издание
Отец Петр, и всё же: почему Иоганн Себастьян Бах? Почему Вы взялись переводить немецкого композитора XVIII века?
Хотя обычно меня обвиняют в непатриотизме, но здесь одним из побудительных мотивов было именно патриотическое чувство. Есть такой известный сайт – bach-cantatas.com. На нем мой знакомый – редактор этого сайта – выкладывает переводы духовных произведений Баха. На всех почти языках – кроме русского. Мне стало как-то обидно… я подумал: неужели величайший композитор человечества недостоин перевода на русский язык? И начал потихоньку переводить его творения и выкладывать на этот сайт. А в итоге собранные переводы стали книжкой.
А как получилось, что в России таких переводов раньше не издавали?
Дело в том, что в дореволюционной России большинству населения Бах, наряду с Моцартом, Гайдном, Бетховеном, был не особенно нужен. Знакомство с творчеством этих великих композиторов в России XVIII – XIX веков являлось достоянием очень узкой прослойки людей, высших и образованных слоёв общества, которые и так великолепно знали немецкий язык. Поэтому переводы им были не нужны. Со временем, когда к культуре в ходе общественного развития в России приобщалось всё больше людей, тексты Баха стали потихоньку переводить на русский язык. Началось это в самом конце XIX – начале XX века. Дело шло медленно, а после революции остановилось совсем. До революции переводы делал ученый и композитор Сергей Иванович Танеев и брат П.И. Чайковского – Модест Ильич. Думаю, если бы не революция, они перевели бы все его произведения.
А сколько всего у Баха кантат?
Двести. Это те, что до нас дошли. Но помимо кантат, еще мотеты, страсти, оратории.
Трудно было переводить? И сколько времени у Вас это заняло?
Переводы заняли примерно года два. Я же занимался этим в свободное от основного послушания время. Трудности были связаны в основном с тем, что это же тексты XVI – XVIII веков. Это как если бы сегодня читать в оригинале Тредиаковского или Ломоносова. А так переводить было очень интересно. Правда, перед другими переводчиками я имел некоторое преимущество – помогало мое знакомство с православной литургической поэзией. В силу своей принадлежности к Церкви мне удавалось достаточно адекватно переводить с немецкого церковные понятия, литургические термины. К сожалению, наша современная переводческая школа не владеет искусством церковного перевода. Это – печальное наследие советской эпохи.
И кто взялся за издание Вашей книги?
Первый тираж духовных кантат Баха тиражом в 500 экземпляров напечатало издательство Библиотеки иностранной литературы – центр книги «Рудомино». Пользуясь случаем, хочу ещё раз поблагодарить Екатерину Юрьевну Гениеву, генерального директора «Иностранки». Второй тираж – в 2000 экземпляров – недавно опубликовало издательство «Эксмо».
Для кого Ваша книга предназначена?
Для поклонников творчества Баха – чтобы, имея на руках перевод, они могли с большей полнотой вникать в творения великого композитора при прослушивании. Как видите, цель достаточно конкретная и прикладная.
И все-таки, Отец Петр, как Вы думаете, кто читатель Вашей книги? Кому в наш грустный век выхолощенной культуры нужен Бах?
Ну, ведь нашлись же – пусть только 2500 человек на всю Россию – ценителей классической музыки, для кого понятия культура – не пустой звук. Не абсолютная же культурная пустыня воцарилась в нашей стране. И я очень надеюсь, что таких людей со временем будет больше.
А что в Ваших планах дальше? Ведь войдя один раз в «переводческую реку» и преодолев Баха, трудно не «плыть дальше»?
Я учусь в Санкт-Петербургской духовной академии, пишу магистерскую диссертацию и в настоящее время перевожу для нее с немецкого раннепротестантские тексты. Надеюсь их издать впоследствии.
Урок Смоктуновского
Отец Петр, я знаю, что Вы учились в Консерватории, а параллельно работали в двух оркестрах – консерваторском и театра МХАТ у Олега Ефремова. Откуда в Вас такая тяга к музыке?
У меня вся семья – бабушка, дедушка, отец и мама – все были из мира музыки. Дедушка и мама – скрипачи. Бабушка пела в хоре Большого театра и, кстати, именно там она познакомилась с дедушкой. Отец – контрабасист. Надеюсь, вы можете себе представить, что такое жить в семье, где вся атмосфера пронизана и подчинена музыке.
Понимаю, выбора у Вас не было…
С одной стороны, выбора не было, но, с другой, – это совпало с моей тягой к музыке. Меня даже в детстве трудно было заставить что-либо делать против воли. Но музыка меня захватила и покорила.
А на чем Вы играли в театре у Ефремова?
У Ефремова на разных ударных инструментах, в оркестре Консерватории – на литаврах. Ведь ударные были моей специальностью во время учебы.
Каким Вам вспоминается период работы в театре Ефремова?
Прекрасное это было время! Ефремовский МХАТ тогда только отделился от Доронинского, все скандалы и склоки, связанные с этим разделением, улеглись. Работать было очень интересно. Наш оркестр принимал участие лишь в некоторых спектаклях. МХАТ – ведь театр драматический, а не музыкальный. Мы, в частности, играли во время спектакля «Кабала святош» по Булгакову, где Олег Ефремов исполнял роль Мольера, а Иннокентий Смоктуновский – Людовика XIV.
Мне было очень интересно и важно общаться с МХАТовскими артистами. Именно Смоктуновский и Ефремов преподали мне тогда весьма важные жизненные уроки. Ведь мы, студенты Консерватории, в некотором смысле все болели «звёздной болезнью» – считали себя великими музыкантами и постоянно задирали нос. А здесь два поистине великих актера этой самой звездной болезнью абсолютно не страдали, держались с нами со всеми на равных и с человеческой точки зрения вели себя совершенно безукоризненно. Для молодого человека это было очень важно.
Нельзя закапывать дары Господа
А как из мира музыки Вы пришли к Богу?
Так Господь распорядился. Не подумайте, не было ничего такого, никакого особого события. Просто созрело желание посвятить себя Богу. И я выбрал для себя монашескую жизнь.
…Но из-за этого Вам пришлось расстаться с музыкой.
На какое-то время дорога к Богу, естественно, отодвинула музыку, но потом она вернулась, и уже в гораздо более осмысленном виде.
Отец Петр, а то, что Вы занимаетесь творчеством, в частности, переводами Баха, не вступает в противоречие с монашеской жизнью?
А в чем здесь может быть противоречие? Бог – творец, он преизобильно одарил человека разными дарами. И я уверен, Господь не хочет, чтобы человек закапывал данные ему таланты.
Возьмите, к примеру, преподобного Иоанна Дамаскина. Бог одарил его поэтическим богословским даром, его стихи Церковь использует до сих пор. Как повествует житие преподобного, когда Иоанн проходил послушнический искус, один его наставник пытался запрещать ему заниматься поэзией. И тогда наставнику явилась Божья Матерь, которая строго сказала: «Не засыпай камнями этот источник».
Но разве занятие творчеством не мешает молитве?
Замечательный критерий для определения того, что может помешать молитве, дал в свое время преподобный старец Силуан. Однажды он ехал в поезде с одним человеком. И тот предложил ему закурить. Преподобный Силуан отказался. Предлагавший, видя его монашеское одеяние, спросил: «Неужто курение дело греховное?». На что мудрый старец Силуан ответил так: «А вы попробуйте молиться, когда курите. Получится у вас?». Спрашивающий подумал и согласился, что не получится. И тогда преподобный добавил, что если делу, которым вы хотите заниматься, молитва не сопутствует, то это дело недоброе. Я думаю, это очень верный критерий, им следует руководствоваться.
И почему бы творчеству не сочетается с молитвой? По-моему, оно вполне сочетается. Известно, что Гайдн, когда у него чего-то не получалось, буквально вымаливал творческое вдохновение у Бога, стоя на коленях, с чётками в руках. А вот если человек будет творить что-то неугодное Богу, тогда, конечно, это не будет сочетаться с молитвой.
Отец Петр, а что Вы думаете об ученом монашестве? Есть ли смысл монахам заниматься богословской мыслью?
Споры об этом велись в Русской Церкви на рубеже XIX – XX веков. В те годы в монастыри шли в основном представители низших сословий, тогда как в учебных духовных заведениях студенты, принимая монашеский постриг, оставались затем на службе при этих семинариях и академиях. Так формировалось ученое монашество. Кстати, весь епископат в те годы формировался из таких ученых монахов, и многие считали, что ученое монашество является неотъемлемой ступенькой в монашеской карьере.
В то же время было немало людей, полагавших, что монахам не должно заниматься богословскими науками, что дело монаха лишь сидеть и молиться. На мой взгляд, такое противопоставление в основе своей имеет ложное начало. Ведь все люди разные: одному лучше сидеть в монастыре и предаваться аскетическому делу, тогда как другой должен развивать данные ему Господом дары.
Сам я к ученому монашеству отношусь очень положительно. Дай Бог, чтобы его было больше! Ведь вся проблема заключается в том, что ученых монахов мало…
Мало? Почему мало?
По причине страшного катка, который прошелся по русской Церкви в советское время. Монашества вообще мало, а ученого – еще меньше. И, к сожалению, идеология современного монашества откатилась обратно к спорам XIX века, и, как ни печально, многие сегодня полагают, что настоящие монахи – лишь те, что, так сказать, «живут на земле». Мне кажется, так думать неправильно. Господь богато одарил Церковь, и в ней должно находиться место для людей всех дарований.
Отец Петр, а что мешает развивать ученое монашество?
Помните известную присказку про английский газон? Все им восхищаются, что он такой ровненький и аккуратненький. Так потому он и такой ровный, что его 300 лет аккуратно подстригают.
Ученое монашество – это тоже многовековой процесс. Не может быть так: соберется священноначалие, постановит утвердить ученое монашество – и тут же оно и возникнет… Ничего подобного! Даже если брать историю Синодального периода нашей Церкви с реформ Петра Великого – с начала XVII века, когда в 20-30-е годы реформировалось духовное образование, прошел целый век, прежде чем появились, например, свв. Филарет, митрополит Московский, или Феофан Затворник. И только к концу XIX века можно было всерьез говорить о русской церковной науке, которая развивалась не без участия ученого монашества.
Конечно, если бы не было этого страшного советского слома, то ученое монашество в нашей стране могло бы успешно развиться…
А так получается, что мы немного откатились назад…
«Немного»? Совсем не «немного». Я считаю, что мы откатились чуть ли не в допетровскую эпоху. И нам теперь надо по-новому стричь наш «газон».
В XVII веке побудителем реформ, в том числе и церковных, выступил царь Петр I. Многие его клянут, а я считаю, что он был великий благодетель России и Русской Церкви. Конечно, он был крут – что уж тут говорить, – но по-иному и нельзя было в условиях московского царства. Когда говорят о России как о великой державе и о русской Церкви как о великой Церкви, то это всё заслуга Петра I.
В послепетровские времена Церковь накапливала свои силы. Малоизученный век XVIII – это эпоха становления духовного образования, но и не только его. С XIX века мы уже видим плоды. С одной стороны, святость (достаточно вспомнить одного только преп. Серафима Саровского), с другой – расцвет русской духовной учености. И мне очень жаль, что процесс становления ученого монашества прервался.
А как обстоит дело с ученым монашеством за рубежом?
Если брать православные страны, то некоторое разделение между монашеством и учёностью мы всё же наблюдаем. Так, в Греции, к примеру, весьма сильное влияние имеют светские богословские профессора, и это считается «их делом», а дело монаха – молиться. Если же мы говорим о католической церкви, то там в монашестве изначально заложена большая вариативность. Если в Православии вариативности особой нет, и всем монахам предписан один устав, то в католичестве монашество делится на разнообразные ордена. Мне такой подход кажется более разумным и плодотворным: он дает возможность монахам каждому по-своему реализовывать свои способности. Имеешь склонность к учености – тебе дорога в один орден, к затворничеству – в другой. И, конечно, католическим монахам повезло, что их церковная история не прерывалась так жестоко, как у нас, когда власть захватили большевики, или как в Греции, которая на несколько столетий оказалась под властью османского ига. На Западе с конца первого – начала второго тысячелетия именно монастыри стали центром учености, и именно из монастырей выходили лучшие представители науки и искусства, в том числе и музыки.
Немцы в музыке занимают первое место
Вот мы и вернулись к тому, с чего начали наш разговор – к музыке. Отец Петр, а какую музыку Вы слушаете для души?
Весь классический набор: Бах, Гайдн, Гендель, Моцарт, Бетховен… всех не перечислишь.
А из русских?
Люблю Рахманинова, Римского-Корсакова, Глинку, Танеева. И, конечно же, один из музыкальных гениев – Дмитрий Шостакович. Чайковского не люблю. Он мне не близок.
Чувствуется, вам близки именно немецкие композиторы?
Так уж получилось. Но тут и спорить бессмысленно: немцы в классической музыке занимают первое место. В Апокалипсисе написано, что в конце истории народы принесут в Царствие небесное свои дары, свои плоды. И я уверен, что первым плодом, который к ногам Спасителя положат немцы, будет их гениальная музыка.
И последний вопрос: интересно, Вы не случайно носите имя одного из ближайших учеников Христа?
Я назван в монашестве в честь святителя Петра, митрополита Московского. Имена даются при постриге по усмотрению начальства. Но, конечно, и близость с апостолом Петром я тоже ощущаю. Правда, мне говорят, что я (о самом себе говорить трудно) человек довольно рациональный, а ап. Пётр был человеком скорее эмоциональным… но, к счастью, у Бога для всех есть место.
Беседовал Петр Селинов
