Расцерковление: протестантизм и православие
В последние несколько лет я, в силу обстоятельств, погрузился в изучение раннего протестантизма. Это стало для меня чрезвычайно важным, потому что именно здесь я получил ответ на вопрос, который со всею силою встал передо мною к концу нулевых годов — о чём и были написаны тогда мои последние статьи.
Это проблема расцерковления. Что происходит с церковным православным человеком, если он честен перед самим собой и если Церковь для него — не геополитика или что-то в этом роде, а то место, где ему обещана жизнь во Христе? После десяти и более лет церковной жизни для такого человека перестают «работать» внешние церковные инструменты — посты, богослужения и даже Таинства. Христианин продолжает понуждать себя к выполнению внешнего церковного чина, но плода — жизни во Христе — это не приносит. Почему? потому, что норма внешнего воцерковления повсеместно принята у нас за норму всей христианской жизни. Отсутствует, скажем так, дальнейшая церковная педагогика. И более того, отсутствует интерес к этой теме, нет ни малейшей готовности обсуждать её — обсуждать исключительно с пастырских, внутрицерковных позиций.
В раннем же протестантизме именно эти проблемы были в центре внимания — в силу того, что протестантизм суть церковности переместил отвне вовнутрь, в сердце христианина. Несомненно, таково было задание Божие — чтобы взрослевшая Церковь переставала быть внешним традиционно-общерелигиозным достоянием «масс», а становилась жизнью во Христе каждого человека. И здесь я обнаружил чрезвычайное богатство духовного опыта, который может быть актуальным и для нас. Разумеется, эта тема требует соборного обсуждения, она превышает мои скромные личные возможности — но вот некоторые заметки по этому поводу.
Итак, занятия переводами текстов Баха вывели меня на протестантскую мистику. Ранний Лютер, Швенкфельд, Вайгель, Иоганн Арндт со своей великой книгой «Об истинном христианстве», пиетисты, последний из которых Герхард Терстеген — вот круг этих мистиков. Сейчас я читаю трактат «Об очищении души» кальвиниста Пьера Пуаре (1646 — 1719), труды которого оказали решающее влияние на Терстегена.
Пуаре пишет о двух очищениях души — деятельном и «приимательном» («страдательном», в смысле «страдательного залога»). Деятельное очищение заключается в следующем: христианин ограждает свою жизнь от каких бы то ни было излишеств и всеми доступными ему силами хранит себя от совершения греха делом (архим. Софроний Сахаров хорошо говорил об этом). Цель деятельного очищения — посредством вышеуказанного приготовить в душе место для действия Божия, предоставить Ему эту возможность, полностью предать себя Богу. И этим сфера деятельного очищения исчерпывается, эта внешняя подготовка заканчивается. Дальше наступает главное — «приимательное» очищение, когда в душу приходит свет веры, Христово действие, и уже оно само, Святым Духом, правит человеком, очищает его от греха, наставляет его на всякую истину и приумножает в нём благодать Божию. Священное Писание и Таинства здесь — «подпорки» этого процесса, средства для поддержания и укрепления веры.
Мы видим здесь две аскетики — «аскетику синергии» и «аскетику веры». Первая — необходимое условие для второй; но именно условие, весьма ограниченное в своей сфере: по силам приуготовить себя к тому, чтобы во мне действовал Бог. Вторая — «аскетика веры» — уже само это действие Божие в душе.
Сравним с Православием. По сути, в учении, никакого различия здесь нет: в своей духовной деятельности христианин «деянием» подготовляет себя к «созерцанию». Но это в учении; а на практике разница очень велика.
Во-первых, внешняя «аскетика синергии» чрезвычайно расширила у нас свою сферу. Это лишь в малой степени ограждение себя от греха, и уж совсем не уготовление места для действия Божия в себе, а перенос средств для этого в категорию целей. Поэтому внешняя духовная деятельность у нас — это гастрономические посты, хождения на службы, поклоны, особые подвиги и проч., и проч.
Во-вторых, о втором круге, о второй сфере духовной жизни, об «аскетике веры», у нас речи нет. Мы почитаем проявление и плоды этой сферы у великих святых, скажем, у препп. Симеона Нового Богослова или Серафима Саровского, но сами туда — ни-ни. Свт. Игнатий всем нам объяснил: это страшная прелесть, стремиться к высоким духовным состояниям ни в коем случае нельзя. Нужно только каяться, каяться и каяться.
Каяться, несомненно, нужно. Но плодом гипертрофизации такого подхода является то, что в Православии христиан, знающих, что такое «аскетика веры», единицы, и сама «аскетика веры» (не употребляя этого названия) почитается верхом духовного совершенства, уделом единиц, иже во святых; а в раннем протестантизме это было возвещено для всех, и с этого христиане начинали своё духовное движение (к Терстегену, последнему великому западноевропейскому мистику, «завершителю» пиетизма, который ярче всего формулировал это учение, тысячами стекались простые люди — и официальная его Церковь, с которой он находился в очень непростых отношениях, одобряла его душепопечительскую деятельность, а не препятствовала ей). И именно здесь и возникает упомянутая мною выше проблема расцерковления: наша церковная педагогика не только не предлагает для дальнейшего роста христиан «аскетику веры», но и не знает, что это такое, и при этом клеймит эту сферу духовной жизни как «неправославие» и «прелесть». Если же нет «аскетики веры», то вне её контекста обессмысливается «аскетика синергии» — и она и превращается в тот замкнутый круг, по которому Церковь велит ходить и ходить, ходить и ходить христианину; а то реальное обстоятельство, что он давно уже из этого круга вырос, что ему объективно нужен следующий этап, объявляется прелестью, гордостью, модернизмом и т.п.
Но здесь возникает вот какой вопрос. Я всё это пишу не с целью что-то осудить или «поддеть» св. православие, это всё очень серьёзно на самом деле. Ведь не на голом же месте возникает недоверие и опасение к «аскетике веры», а на том вполне реальном основании, что над верой-то мы не властны, она не от нас, Божий дар (Еф. 2, 8). Лучше поэтому — по мнению наличной нашей церковной педагогики — иметь синицу в руке, хоть чем-то заполнять свою душу и «время странствования нашего» (1 Петр. 1, 17) — постами, поклонами, службами etc., чем неведомого журавля в небе: входить на это непонятное, без каких бы то ни было гарантий, минное поле — веру. Бога ведь мы не можем никак понудить, хоть обпостись и обкланяйся, обысповедуйся и обпричащайся. Даст такую вот деятельную веру — слава Ему; а что, если не даст? так лучше хотя бы поститься. И это рассуждение вполне практичное и имеющее право на существование.
Но всё дело в том, что «аскетику веры» нужно возвещать, и сюда устремлять все силы души. Именно здесь — обетование Евангелия: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7, 7-8) (кстати, именно так об испрашивании и взыскании веры писал в своём «Начертании христианского нравоучения» св. Феофан Затворник). И именно здесь, на мой взгляд — главная наша болевая точка. Православные христиане сейчас напряжённо размышляют: что с нашей Церковью? где корень проблем? в не-общинности, в не-евхаристичности, в сервилизме, в нашей истории, в личных качествах того или иного церковного деятеля, в том, в сём… Я вот считаю, что корень проблем здесь — в пастырской сфере. Нам ничего не известно о действии веры Христовой, живая личная вера как внутреннее действие Св. Духа в душе (подчеркну: живая вера личности, а не теоретическая вера общности) не возвещается, не проповедуется, на неё не направлены все силы души христианина. Ну а раз так, то дальше Евангелие действует автоматически: у людей отнимается и то, что они имеют — человечность, нравственное чувство, порядочность, здравомыслие, и даже элементарные внешние вещи: вежливость и проч.; на выметенное и убранное место приходят семь злейших духов, и так далее, и тому подобное. К тому же православные приучены что-то всё время делать: ведь недаром же основа православия — это «аскетика синергии». Но коль скоро она не приводит к «аскетике веры», то машинка начинает крутиться вхолостую: в Церкви что-то делается, и супер-активно делается… и правила читаются, посты постятся, длинные службы служатся, внешняя жизнь всё больше и больше оправославливается… а по плодам познаётся… как бы это помягче сказать… что-то не то. Именно вот с «единым на потребу» что-то не то…
Так что опыт раннего протестантизма представляется мне весьма актуальным. Предлагаю задуматься над всем этим вместе.
