Герхард Терстеген. Об отношении к разным церковным сообществам
Опубликовано на сайте Богослов.ру 22 сентября 2020 г.
Предисловие переводчика
Настоящее письмо является весьма важным документом для понимания экклезиологических взглядов Герхарда Терсте́гена (1697–1769); это самое полное его высказывание на данную тему.
Терстеген по рождению принадлежал к Реформатской Церкви. Крещён он был во младенчестве в родном городе Мёрсе, конфирмирован там же в возрасте 18 лет. В детстве и ранней юности он не проявлял особой религиозности; его становление как христианина произошло в Мюльхайме-на-Руре, куда он переехал в 1712-м году. Мюльхайм был одним из центров реформатского пиетизма и сепаратизма; в этой среде Терстеген и был религиозно воспитан. Духовный и церковный опыт Терстегена не вписывался в рамки Реформатской Церкви; в продолжение всей жизни его обвиняли в «слишком широком» понимании тех или иных постулатов протестантизма, в симпатиях к Римо-Католицизму и т. д. Сам Терстеген чувствовал себя внутренне принадлежащим к Древней Неразделённой Церкви; при этом он всегда подчёркивал, что «я – протестант», и оставался верным своей церковной деноминации.
Более подробно особенности церковной жизни времён Терстегена объяснены в примечаниях.
Переводчику представляется, что публикуемый текст не потерял своей актуальности и сегодня.
Письмо 2-е
О беспристрастном отношении ко всем церковным сообществам.
__________________
Дорогой друг!
На ваше предыдущее письмо я не ответил, и первоначально намеревался поступить так же и сейчас – отнюдь не из-за высокомерного неуважения к вам, а потому, что я ни в малейшей степени не вижу, какую пользу, назидание и возрастание в благодати ваша и моя душа может получить из обсуждения затронутых вами предметов. Ибо рассудите сами: известно ли вам или неизвестно моё мнение о тех или иных церковных сообществах, сепаратизме[1] или, как вы это называете, сектантстве и т. п., – это не может исцелить ни вашу, ни мою душу; и от того, придерживаемся ли мы одинаковых или противоположных взглядов, мы ни на один волос не приближаемся к нашему освящению и спасению. К тому же из-за недостатка времени и телесной немощи я вынужден оставлять без ответа многие письма, в коих идёт речь о гораздо более важных материях. Но поскольку я увидел из вашего последнего письма, что вам совсем неизвестен мой образ жизни и строй моих мыслей, и что вы предъявляете мне, без малейшего на то основания, упрёк, что я-де сочувствую сектантам, потворствую им и так далее, – то я счёл нужным в немногих словах изъяснить вам, дорогой друг, как я ко всему этому отношусь (о чём, впрочем, я уже не раз открыто говорил; см. §§ 20–29 в моём предисловии к «Избранным жизнеописаниям святых душ»[2] и др.).
Итак, я полагаю, что в очах Божиих есть, собственно, только два сообщества на земле, а именно: дети мира сего, в которых владычествует любовь падшего мира (1 Ин. 2, 15), и дети Божии (1 Ин. 3, 2), в которых любовь Божия излилась Духом Святым (Рим. 5, 5), – и что Бог не смотрит ни на какие иные различия между людьми, кроме этого.
Я считаю (и дал бы Господь, чтобы я ошибался!), что среди всех церковных сообществ подавляющее большинство как пастырей, так и паствы принадлежат к церкви мира сего и Антихриста[3], – хотя Бог и между ними имеет Своих верных чад (Рим. 11, 4), коих я всех и каждого сердечно люблю.
Далее. Я уверен, и не сомневаюсь в этом, что как у римо-католиков, так и у лютеран, реформатов, меннонитов и т. д. (при всех особенных мнениях и обычаях сих сообществ), равно как и среди сепаратистов души могут достичь высочайших вершин освящения и соединения с Богом и удостоиться вхождения в Церковь первенцев (Евр. 12, 23).
При этом я считаю, что если христианин, принадлежащий к какому-либо церковному сообществу, убеждён в своей совести, что те или иные принятые в нём церковные обычаи идут против Бога и полагают препятствие освящению его души, то он должен уклониться от участия в них; такое участие становится для него грехом, ибо всё, что не по вере, грех (Рим. 14, 23).
Точно так же, с другой стороны, если христианин в своей совести уверен, что Господь заповедует ему соблюдать сии обычаи, или он посредством их, или иных церковных установлений, преуспевает в Боге, то он в равной с предыдущим случаем степени обязан следовать своему внутреннему убеждению и пользоваться всем этим. И если какой-нибудь сепаратист осуждает такого укоренённого в своём церковном сообществе христианина и требует, чтобы тот отделился от него, то такой сепаратист – уже не беспристрастный «мирный земли́»[4], а самый настоящий сектант.
Что касается меня и моего образа жизни: я не осуждаю и не браню никакое церковное сообщество, подобно сектантам; также я формально не являюсь сепаратистом, поскольку я не отделился от своей церкви и не собираюсь этого делать. При этом я не хожу ни в какую внешнюю церковь к богослужению[5], потому что этому препятствует моя совесть; также я в настоящее время не вижу причин, по которым я должен вновь обратиться к отправлению сего обычая. Впрочем, если бы я с несомненностью уверился, что Бог будет больше прославляться чрез моё участие в богослужении, чем чрез не-участие, и что я и мои ближние поистине получат от сего пользу и возрастание в Боге, то я не стал бы упорствовать в своём нынешнем мнении.
Когда я имею возможность услышать хорошего проповедника у реформатов, лютеран etc., то я иду в церковь внимать ему; и если бы таковой проповедник был у католиков (как в своё время я знал некоторых), то я без всякого смущения пошёл бы слушать и его – разумеется, за исключением тех случаев, когда эта моя свобода могла бы послужить соблазном для немощных (1 Кор. 8, 9).
И как во всяком народе боящийся Господа и поступающий по правде приятен Ему (Деян. 10, 35), так он любезен и мне, к какой бы церкви он ни принадлежал; и на деле я имею общение с представителями всех церковных сообществ. Я говорю с ними, когда даёт Бог, и публично, и приватно о благодати Божией во Христе, о самоотвержении, о любви к Богу, о молитве, – и не касаюсь при этом особенностей и разных мнений тех церквей, к которым мои собеседники принадлежат и которые Сам Бог держит на земле (Деян. 5, 38–39).
Отвлечённые вопросы и расхождения в них у тех или иных церковных сообществ интересуют меня мало (или и вовсе не интересуют); то же я могу сказать и о любимых и широко провозглашаемых воззрениях многих сепаратистов[6], как то: о дате пришествия Антихриста, о тысячелетнем царстве, о покаянии после смерти, о восстановлении всего и т. д. Умереть самому себе и всякому падшему творению, дабы возлюбить Бога во Иисусе Христе – вот все тайны моей веры. В прочих вещах я глуп, и надеюсь в этом смысле стать ещё глупее.
Кратко сказать: я совсем не низвергатель внешнего Вавилона[7], но ищу только, как Божией благодатью разрушить Вавилон в своём сердце (и в сердцах ближних) и водрузить вместо него Божие Царство, которое есть не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 17).
Вот, дорогой друг, я (как мне думается) достаточно ясно изложил вам свои взгляды, и буду рад, если сии изъяснения смогли вас удовлетворить. Если ваши мысли неодинаковы с моими, то не беспокойтесь об этом. Наше знание на земле всегда частичное, гадательное (1 Кор. 13, 9; 12); когда мы окажемся дома, на небесах (2 Кор. 5, 1), то оттуда увидим всё, как есть. В случае вашего несогласия со мной прошу вас не писать мне о том, ибо я не имею ни времени, ни желания разорять себя диспутами. Давайте лучше будем вместе, забывая заднее, простираться вперёд, стремясь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Фил. 3, 14)!
Ещё одно, возлюбленный о Господе друг, скажу вам в заключение; примите сие слово истины и искренней любви, – а именно, что ваша ревность против Вавилона или против так называемых сектантов происходит не от духа Христова, но, по большей части, из вашего собственного, естественного огня, возжжённого ревностью о бедственном состоянии Церкви. Этот огонь сжигает вас – но отнюдь не затрагивает устоев Вавилона. Вы, как и я, нуждаетесь не в этом огне, но в непрестанной горячей алчбе и жажде благодати и любви Христовой, дабы приобщение сей кроткой любви умягчило жёсткие стремления падшего естества, и вы смогли бы взирать на ваших бедных ближних добрым оком, нести их бремена (Гал. 6, 2) и любить их. В противном случае, дорогой друг, вы очень пожалеете в конце своих дней, что вы употребили свои благородные силы, ревность и время на бесполезные вещи. Бог да даст вам и мне в этом и во всём прочем премудрость и благодать. Стремясь пребывать в Нём, остаюсь
сердечно преданным вам другом.
Мюльхайм, 9 марта 1735 г. (1, II, 76)
_____________________________
[1] Церковный сепаратизм – в отличие от раскола, не создание собственной «параллельной церкви», а, при формальной принадлежности к господствующей Церкви, неучастие в её внешней жизни. Сепаратистами могут быть только сознательные христиане, желающие проводить более или менее строгий христианский образ жизни, не связывая себя с официальной церковностью (а не просто крещёные, но индифферентные к Церкви люди). Сепаратисты-протестанты решительно уклонялись от посещения богослужений, устраивая у себя по домам молитвенно-проповеднические собрания.
[2] См: Tersteegen, Gerhard. Auserlesene Lebensbeschreibungen Heiliger Seelen… Essen, 1785. Т. 1, стр. XIII – XVIII.
[3] «Церковь Антихриста», «Церковь – вавилонская блудница» (или просто «Вавилон») – широко распространённые в протестантской среде именования земной церкви, отступившей от Христа. Первоначально (во времена Лютера) так бранили Римо-Католическую Церковь; затем у радикальных пиетистов и сепаратистов, не говоря уже о сектантах, эти именования стали относиться к любому церковному сообществу, с которым те или иные околоцерковные группы расходились во взглядах. – Терстегену совсем не свойственно это выражение; стало быть, он обыгрывает один из обвинительных пассажей своего адресата.
[4] Мирные земли́», «Stillen im Lande» (Пс. 34, 20) – члены разных церквей, которые более глубоко, чем прочие, но и более индивидуалистично обращались ко Христу и у которых не «общинность», а личное возрастание во Христе было на первом месте. Они уклонялись от каких бы то ни было догматических и канонических споров и стремились проводить жизнь в тихости (Stille), отрешённости от духа мира сего, молитве и предании всего себя Богу. С внешней стороны они старались не выделяться никакими особенностями поведения, добросовестно исполняя свои гражданские, семейные и бытовые обязанности. Они не составляли никакой «параллельной» церковной структуры, но или ходили каждый в свою церковь, или (по большей части) отказывались от внешне-формальной церковной жизни. «Мирные земли́» собирались домашними кружками для молитвы, духовного чтения и взаимного назидания; в определённое время, раз в неделю или в две, проводились большие собрания для проповеди и молитвы. По сути это был «умеренный» церковный сепаратизм, оформившийся в своеобразное сообщество в среде нижнерейнского реформатского пиетизма. От сепаратизма как такового «мирные земли́» отличались тем, что вопрос об участии (или степени участия) в церковной жизни предоставлялся личному решению каждого. Герхард Терстеген, духовно воспитанный в традициях «мирных земли́», был наиболее значительным представителем этого движения, которое достаточно широко распространилось именно благодаря его влиянию.
[5] Букв.: zum Abendmahl, к Вечери Господней. Для православного читателя отказ Терстегена участвовать в Таинстве Причащения выглядит весьма соблазнительным и, так сказать, «бросает тень» на всё, написанное им. Но здесь нужно обязательно учитывать следующие три важные вещи:
1) Существенное различие в восприятии этого Таинства в Православной (и Католической) и Реформатской Церквах. Для православных (и католиков) причащение Святых Христовых Таин – необходимое и центральное условие для духовной жизни, как личной, так и общинной. У реформатов отношение к Причастию в значительной степени «снижено». Таинство Вечери не воспринимается как центр духовной и церковной жизни; оно совершается далеко не за каждым воскресным богослужением. Главное в богослужении – собственно собрание общины, совместная молитва и проповедь; причастие – некое дополнение. Для реформатов обычно крайне редкое причащение.
2) В Реформатской Церкви, в отличие от Католической и Православной Церквей, нет исповеди, выполняющей в том числе и функцию «допуска» к причастию. Поэтому к Таинству, когда оно совершается, приступают все, кто захочет, в том числе и нераскаянные грешники. Терстеген, как видно из нескольких его трактатов о причащении, очень серьёзно и с большим благоговением относился к этому Таинству; поэтому для него было нравственно и духовно недопустимо причащаться из одной Чаши, и, стало быть, свидетельствовать своё единение во Христе с, например, ростовщиком или содержателем дома терпимости, да и вообще с людьми, для которых Христос и Церковь являются не центром жизни, а всего лишь житейским обычаем.
Кроме того, согласно реформатскому вероучению, действенность Таинства зависит от духовно-нравственного достоинства причащающегося. Тем самым оно лишается своей объективной значимости, что ставит общину в ситуацию возможного «профанирования» причащения (т. е. раз в церковном собрании для одного причастника Таинство недействительно, эта недействительность переходит и на других причастников). Чтобы избежать этого, приходится уклоняться от причастия с лицами, о состоянии которых неизвестно, не говоря уже о явных грешниках. Конечно, в таком подходе есть, с православной точки зрения, некий «перехлёст», явный ригоризм; но он хотя бы совершенно понятен и во многом оправдан.
3) Терстеген был человеком, крепко держащимся за свои церковные традиции. Он сознательно воспринял христианство в юности, в среде реформатского пиетизма и сепаратизма, центром которого многие десятилетия был Мюльхайм-на-Руре. Для этой среды как раз и был характерен вышеописанный ригористический подход к причащению. Один из «столпов» этого направления, Хохман фон Хохенау, писал: «О Святом Причащении я верую, что оно установлено только для избранных учеников Христовых, кои последуют Христу делом и истиною, отвергаясь всякого духа мира сего. Потому весьма уничижается Завет Божий, равно как и воздвизается гнев Его на всю Церковь, когда нечестивые чада мира сего допускаются до Вечери Господней, что, увы, происходит и посейчас» (Ernst Christoph Hochmans von Hochenau Glaubens-Bekänntnüß / Geschrieben aus seinem Arrest […], б.м., 1703, стр. 6–7). Такой подход и усвоил Терстеген. Однако, в отличие от своих более радикальных учителей и современников, он никогда не предъявлял эти ригористические требования к другим, но относил их только к себе.
[6] Точнее сказать – всех пиетистов вообще (особенно радикальных); эти вопросы были их излюбленными темами.
[7] См. прим. 12.
