Ответ сайту Сретенского монастыря

17 октября 2005 г. на сайте Сретенского монастыря был опубликован материал Василия Писаревского, в котором, в частности, говорилось о моём докладе 4 октября с.г. на конференции «Церковь и СМИ» в Издательском совете РПЦ. К сожалению, г-н Писаревский не вполне корректно передал его содержание, в результате чего у читателей могло сложиться неверное представление о моей позиции. Пользуясь случаем, хочу уточнить и прояснить её.

К вопросам патриотизма и, в частности, отношения к США и Западу можно подходить с разных позиций: политической, общественно-воспитательной, культурной, военной и проч. В своём докладе я рассматривал эти вопросы исключительно с позиций церковных, христианских, сознательно исключая все прочие. Это придало моему выступлению определённую специфику, которая, к сожалению, не была многими замечена. А между тем, именно в ней всё дело. Позволю себе привести соответствующий текст из моего доклада.

*    *    *

Что такое патриотизм с церковной точки зрения? Патриотизм есть естественная любовь к родине. Но любовь к земной родине не является чем-то таким, что выражает суть христианского учения, или входит в его состав, как непременная и обязательная часть, без которой христианин — не христианин. Родина для христианина на небесах: наше жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа (Флп. 3, 20); вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3,3); мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда (2 Петр. 3, 13), ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13, 14). Однако же Церковь, будучи богочеловеческим организмом, и проходя своё историческое бытие на земле, никак не является противником патриотизма, как здравого и естественного чувства любви. Другое дело, что Церковь не воспринимает ни одно естественное чувство как нравственную данность, ибо человек — существо падшее, и чувство, пусть даже такое, как любовь, предоставленное самому себе, не выходит из состояния падения, а в религиозном аспекте приводит к язычеству. Церковь принимает и благословляет любое естественное чувство не само по себе, но как задание, под условием проникновения его благодатью Св. Духа, под условием его «христианизации». С евангельской точки зрения любовь к чему-либо сама по себе — не самоценная вещь. Нравственное и духовное достоинство любви зависит не от неё самой, но от предмета любви (многие люди, например, беззаветно любят грех). А для христианина исключительным предметом любви является Господь. Даже любовь к ближним не самоценна; заповедь о любви к ближним лишь подобна первой и наибольшей заповеди — любви к Богу (Мк. 12, 31), и, по утверждению преп. Макария Великого, может осуществляться только под условием и по мере исполнения её. Главная и исключительная забота Церкви — приобщение человека ко Христу; все проявления Церкви, все её действия в сфере социальной, культурной, общественной, хотя и затрагивают весь объём человеческой жизни, влияют на неё и изменяют её, имеют собственно церковное, христианское, духовное значение лишь постольку, поскольку выполняют или способствуют выполнению этой единственной задачи Церкви. Церковь не может признать патриотизм сам по себе — это явление падшего мира — абсолютным и самоценным. Патриотизм имеет достоинство с христианской точки зрения и получает церковный смысл тогда и только тогда, когда любовь к родине является деятельным осуществлением по отношению к ней заповедей Божиих. Христианство не может быть в подчинении у патриотизма, исполнять его заказ. Церковь поэтому не является и не может являться идеологическим инструментом для «патриотического воспитания населения»; она не может благословлять никакие национально-общественные, а тем более политические, формы сами по себе, — но только под условием их христианского служения людям. Причём, именно людям – а не государственным институтам и идеологическим схемам.

Официальный документ нашей Церкви – Основы Социальной концепции РПЦ, принятые на Архиерейском Соборе 2000 года, даёт очень сбалансированную позицию взаимоотношений Церкви и нации, Церкви и государства, выявляя значимость прежде всего вселенской и Божественной составляющей Церковного организма. Говоря о патриотизме, значение которого вовсе не умалено Концепцией, но, наоборот, поставлено весьма высоко, документ подчёркивает, что «православной этике противоречит деление народов на лучшие и худшие, принижение какой-либо этнической и гражданской нации. Тем более не согласны с Православием учения, которые ставят нацию на место Бога или низводят веру до одного из аспектов национального самосознания» (II, 4).

*    *    *

Контекст моего рассуждения вовсе не предполагал противопоставления небесного и земного отечества, которое усмотрели мои оппоненты. Наоборот, совершенно очевидной является мысль, что нам, православным христианам, как раз необходимо деятельно выражать любовь к отечеству; но выражать не ура-патриотической риторикой, на которую мы все очень скоры, а христианскими делами, которые включают в себя и осознанную гражданскую позицию, и созидательный добросовестный труд на благо нашей страны, и противление безнравственным явлениям нашей жизни.

Что касается моей «апологии американского образа жизни», то здесь нужно сказать следующее. Во-первых, никакой апологии в моём докладе не было, наоборот, я специально подчеркнул, что я нисколько не являюсь поклонником США и вообще Запада, как почему-то считают, хотя я не давал к этому ни малейшего повода. Во-вторых, я говорил не об Америке, а о России. Кому-то может не нравиться, что в США общественная нравственность выше, чем в нашей стране, но это, увы, факт. «Увы» – не потому что в Америке выше, а потому, что у нас ниже. Достаточно сказать хотя бы о заботе государства о своём гражданине. Уровень коррупции, с одной стороны, и социальной защищённости гражданина, с другой, в наших странах совершенно несопоставимы… Да, убийство одного младенца из четырёх зачатых в США – это грех. Но убийство трёх младенцев из четырёх – это грех гораздо больший; я был очень удивлён пассажем г-на Писаревского, который признаёт первое, но отрицает второе. Ещё раз: я не оправдываю Америку, мне, по большому счёту, до неё дела нет. Но мне есть дело до моей страны; назвать грех грехом и безнравственность безнравственностью я считаю своей пастырской обязанностью. — А насчёт планирования семьи, отношения частных лиц к усыновлённым им детям и высказываний г-на Бжезинского – негодяев и сумасшедших полно в любом обществе… Почему бы нам не обратить внимание на наших, доморощенных растлителей, ксенофобов и жестокосердных людей?

Больше всего меня печалит отсутствие у нас, православных христиан, христианской, евангельской оценки жизни. Один из основных постулатов Православия – что христианин должен предъявлять претензии прежде всего к самому себе, а не к другим. Попытки приложить этот принцип к общественной жизни порой вызывают не сочувствие, а ожесточённое противление. Мы с большой лёгкостью обвиняем всех вокруг в нашем растлении, и за поисками врагов совершенно забываем, что «из сердца человеческого (а не с США и Запада) исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния,    кражи,    лжесвидетельства,    хуления — это оскверняет человека» (Мф. 15, 19-20). Да, мы болеем за Россию, желаем ей выйти из кризиса, прежде всего, нравственного, мировоззренческого. Но ведь иначе, чем Евангелием Христовым мы из этого кризиса выйти не сможем, — так давайте евангельски начнём с бревна в собственном глазу… Св. прав. Иоанн Кронштадтский писал: «Даруй мне, Господи, доброе сердце, добромилующее к врагам моим или России; даруй мне сознавать, что самый злой враг мне – это я, я сам» (дневник за 1908 г).

В заключение хочу ещё раз привести слова архиепископа Тобольского и Тюменского Димитрия, председательствующего на вышеупомянутой конференции: «Важно, чтобы мы… стояли на платформе христианской любви. Если мы будем любить Бога, будем любить ближнего и Отечество в едином контексте, то такой патриотизм будет во благо как отдельному человеку, так и всему обществу».